Лидия Аверьянова - Vox Humana: Собрание стихотворений

Угоден богу каждый спелый колос.
Весь мир – во мне, но я – одна в миру,
И я люблю здесь только лирный голос
И строгую органную игру.

Живу. Душа предчувствием не сжата,
Спокоен взгляд, не устремленный вниз,
И путь мне ясен, время мой вожатый,
Per aspera ad astra – мой девиз.

По имени и другом назови.
Я – как и ты – в миру благословенна:
Не манит рай и не страшит геенна
Того, чья жизнь проходит без любви.

Пусть, сквозь двойное зимнее стекло,
Так глух и нежен дальний звон к вечерне –
Ни брачной ризы, ни венца из терний
Нас никогда желанье не влекло.

Земным не опаленные огнем
(Раздумья – много, счастья – ни обола),
К семи ступеням божьего престола
Мы нищими, но мудрыми придем.

Щит от мира, колыбель поэта,
Родина пили гримов любви.
Одиночество! Ты – хлеб ответа
На молитвы жадные мои.

День и ночь молилась о разлуке:
Весть была, что дорог мне жених.
Так устали складываться руки…
Даже лира тяжела для них.

Разве жизнь – не легче и безбольней,
И сандалий не щадит песок? –
Словно лестница на колокольню,
Путь мой темен, шаток – и высок.

Матерь Божья Часу безответна:
Тихо судьбы шьет ее игла…
Вот, на землю тенью неприметной
Молодая жизнь моя легла.

… Может, я затем и приходила
В мир: учуять радость и покой,
И сердца – душистые кадила –
Легкою раскачивать рукой.

Неотвратимо, неизбежно,
От всех распахнутых дверей
Меня уводит ветер снежный
Навстречу гибели моей.

Умы – в бреду, сердца – лукавы,
Извечно спутаны пути.
Ни мира, ни любви, ни славы
Мне в целой жизни не найти.

Сквозь годы ужаса и плена
Провижу, смутно – жребий мой…
– О, господи, давно колена
Я не склоняла пред тобой!

Снежный ветер запевает в ставни,
Медный звон колышет ворота…
Друг старинный, недруг мой недавний,
Вот – я здесь, печальна и чиста.

Ни себя не знала, ни любови,
Но от сердца я приемлю новь,
И чужда тяжелой скифской крови
Легкая как марево любовь.

Жизнь – проста, и слово неизменно:
Все пути приводят к одному…
Мне не снилось стать своей и пленной
В этом смертью раненном дому.

Верно, сердцем уродилась суше
И суровей множества людей:
Оттого-то бог и дал мне в души
Лучшего из черных лебедей.

И душа моя, сквозь вихрь и пламя,
Сквозь напевный колокол в веках –
Как большое траурное знамя
Бьется бешено в твоих руках.

Что лирика? Быть может, сотый
Ее оценит и поймет:
Здесь сердца дрогнувшие соты
Хранят любви старинный мед.

Что слава? Первый между ними,
Ничтожный – как дитя в гробу,
Из пыли медленно поднимет
Поэта хрупкую судьбу.

Что книга? Редким береженный
Ларец с прерывной нитью строк,
Последним служкою зажженной
Кадильницы душистый вздрог.

Он сказал мне: «Видишь, ты чужая
Петербургской пламенной судьбе.
Бурным гневом медленно сгорая,
Этот город вспомнит о тебе».
И еще сказал он: «Накануне
Лучших лет училась ты любви.
И как только красный ветер дунет –
Разлетятся ангелы твои».
И закончил: «Маленькая, кто ты,
Чтобы за руку я взял, любя:
Посмотри, какою позолотой
Наша слава ляжет на тебя».

Вставали дни, дряхлел и падал Рим,
Росли названья славы и свободы,
Но с византийским именем твоим
Связала я девические годы.
Всё глубже раны варварским мечом,
Но плещет имя крыльями покоя,
И хорошо войти в прохладный дом
От звона стрел, от пламенного зноя.
Легки, как лани, стрелки на часах,
Седеет прядь, журчат года глухие,
И медленно качается в веках
Дарохранительница – Византия.

…И снова затворилась дверь
Твоей тоски, твоей свободы.
Терпенье, улицы и годы
Шагами медленными мерь…

Но не безумствуй, не кляни –
Когда-нибудь из темной дали
Придет и он, твоих сандалий
Достойный развязать ремни.

Червонным золотом горит Москва.
И – крылья алой лебединой стаи –
Знамена плещут и шуршат слова,
Всемирной новью пьяно зацветая.

Когда б он встать, когда б он видеть мог,
Едва раздвинув стены мавзолея,
Как с каждым годом неизбежней срок
Земным плодам, что он с любовью сеял.

Не призрак по Европе – плоть идет
Широкоплечей силой, злой и голой. –
Звени, звени сквозь вычурный фокстрот,
Ближайших лет простая Карманьола!

Хорошо в свинцовой колыбели
Отдыхать под Красною стеной:
Не пришлец ты был здесь на неделе,
А товарищ сильный и родной.

Полюбил наш бурный скифский берег
И в тифозном, медленном бреду
Ты уже, над картой двух Америк,
Смутно видел красную звезду.

Ничего, что мнем твои страницы,
В заскорузлых пальцах теребя:
В крепком сердце самой вещей птицы
Наша память пестует тебя.

Золотой ордою комсомолья
Снова повесть будет прочтена,
Как терзалась родовою болью
Десять дней огромная страна.

С этой книгой станут наши дети,
Обновленной верные земле,
Под тяжелой славою столетий –
Третьей стражей в мировом Кремле.

В память лучших, три узла тугие
Завяжи на нити золотой,
Вот какою стала ты, Россия:
Самой крепкой, стройной и простой.

Оглянись на путь большой и странный
Ни одной не выпавший стране:
К воле плыл он, первенец желанный,
Стенька Разин в расписном челне.

И еще не отзвенело слово
И не стихла волжская вода,
Как мужицкой славе Пугачева
Поклонились в пояс города.

А недавний, разве он – не сын твой,
Тот, кто встал над омутом Москвы,
Кто тебе кровавую косынку
Повязал вкруг буйной головы.

Так греми же праведной Европе
Комсомольским хохотом в лицо:
Слишком трудно стаей ржавых копий
Пошатнуть кремлевское крыльцо.