Влад Снегирев - Начало (зона АТО)

Мы были счастливы когда-то,
но это было так давно.
И вот теперь идут солдаты,
в делах и мыслях заодно.

«Зона АТО» - названье это
как гром звучит со всех сторон.
И только чуткий слух поэта
здесь слышит поминальный звон.

Война вошла в глаза и уши
и не стихает артобстрел.
Горят сердца, немеют души
и неизвестно – где предел.

Но только знаю – за спиною
родной мой край, что дорог нам.
Не нужно мне добро чужое.
Своей свободы не отдам.

Свищет пуля в чистом поле,
ищет дурака.
Поскитайся ты на воле,
погуляй пока.

Глупый «сепар» и не знает –
пуля та – его.
Будет меньше в хищной стае,
только и всего.

Заманили, обманули,
слали воевать.
Я пошлю другую пулю
тоже погулять.

Что забыл ты здесь, русский солдат,
заблудился, дороги не зная?
И теперь ты бредешь мимо хат,
по пути их от скуки взрывая.

Мыл бы лучше машины в Перми,
пил бы водку да разные смеси,
а теперь ты – изгой меж людьми,
дурачок из разыгранной пьесы.

Звезды тлеют на башнях в Кремле,
смотрят вниз на людей виновато.
Роет трактор могилу в земле
для тебя, нынче бывшего "брата".

Помянуть бы его, да зачем?
Пусть хоронят друзья как собаку.
Он любил только спирт, АКМ,
баб дешевых да пьяную драку.

Дремлют мины – слева, справа,
не показывая нрава.
Он здоровый, с мордой пьяной,
напрямик пошел упрямо.

Пер как танк – кошмар и ужас,
а в глазах бесцветных – стужа,
весь в наколках и беззубый,
ненавидел герб трезубый.

Так спешил от лютой злости,
что оставил в поле кости.
Вот – лежит, совсем не дышит.
Похоронки не напишут.

Не смотрел себе под ноги.
И в кювете у дороги
он нашел себе конец.
Дэ-нэ-эровец… Пипец!

Идет жестокая расплата
за праздность прошлых горьких лет.
Здесь безымянного солдата
не вспомнят через много лет.

Он был обманут, зов наживы
его позвал в далекий край.
И днем, и ночью голос лживый
им обещал солдатский рай.

У свежевырытой могилы
стою, смотрю на части тел.
Чем нам трудней, тем крепче силы.
А он, я знаю, жить хотел.

Пал туман, укрыл дорогу,
наш блокпост и дальний лес.
День прошел – и, слава богу.
Тянет холодом с небес.

За сегодня – три обстрела,
фронтовая канитель...
В перекрестие прицела
не вошла чужая цель.

На обед опять тушенка,
чад из печки, крепкий чай.
«Ты, война, уже в печенках».
- Тут подумал невзначай.

Слышал я – в разведку что ли
был приказ на завтра дан.
Хоть опять бы в этом поле
был такой густой туман.

1.

Был жаркий бой, Дебальцево горело
и ночь глухая превращалась в день.
А город словно вымер от обстрела,
немой и страшный, схожий на мишень.

Влюбленный в бой жалеть уже не станет
врагов погибших – к ним пощады нет.
Пройдет безумство, новый день настанет...
Ну, а пока, - сменяет ночь рассвет.

Про этот бой писать пока что рано,
еще звучит орудий грозных гром,
еще не вышло солнце из тумана,
еще стоим лицом к лицу с врагом.

2.

Бой закончен. Снова в поле
разбросала смерть тела.
Мы спаслись от этой доли,
испытав всю силу зла.

Догорает танк в посадке.
Склон снарядами изрыт.
Где служил ты – на Камчатке?
Почему ты здесь убит?

Зарываем наспех в землю
неопознанных солдат.
- Тут работы на неделю...
командиры говорят.

Они собирались опять в этом Минске,
где каждый правдиво играл свою роль.
И время добавило в длинные списки
еще один жирный, синеющий ноль.

Они разошлись безразлично и скучно,
не в силах свести хоть какой-то итог.
Я буду стрелять, если в выстрелах сущность,
а если умру – то лицом на Восток.

Нашли стихи в истрепанной тетрадке
под слоем гильз, остывших уж давно.
Там много слов смешалось в беспорядке,
а он их пишет, пишет всё равно.

Сперва: «война, ты знаешь, не такая...
то дождь всё лил, теперь вокруг снега.
Я постепенно к мысли привыкаю:
убить меня – обязанность врага».

Ну а потом: «стрелять пока не надо,
на всех запас терпения иметь,
но каждый день бомбежки, канонада,
и говорят – ты должен умереть».

А рифмы все знакомые, простые,
воскресшие оттуда – из войны.
Как жаль – патроны там не холостые...
что это всё – не призрачные сны.

Проходит жизнь так странно и ничтожно,
и снова день привычной суеты...
Читать же дальше просто невозможно,
здесь кровь густая залила листы.

Я слышу эти голоса в тиши,
что всколыхнули все глубины ада.
Досталась им и горькая награда
и плач надрывный в глубине души.

Навзрыд звучат все эти голоса,
что поддались искусному обману.
И я скажу, но только врать не стану:
Я в детстве тоже верил в чудеса.

Пусть Киселёв – озлобленный старик
вещает ложь в припадке исступленья
и даже смерть, и даже преступленье
он превращает в свой безумный крик.

Пускай парик, закрыв седую плешь,
поет о мертвых голосом противным.
Простительно ребенку быть наивным.
А ваш бюджет? Увы, – сплошная брешь.

«Мы – Русский Мир»… - Какой же это бред.
Скрывая жадность, алчущие лица,
поместья чьи стоят в предместьях Ниццы,
врезают здесь бесчеловечный след.

Легко понять, что дали не видны.
Ну, а пока, там, – в пасмурных застенках
в крови разводы на холодных стенках.
Та кровь на вас – кремлевские лгуны!