Павел Нерлер - Александр Цыбулевский. Поэтика доподлинности
РППВП – Цыбулевский А. Русские переводы поэм Важа Пшавела (проблемы, практика, перспектива). Тбилиси: Мецниереба, 1974.
ЧСНС – Цыбулевский А. Что сторожат ночные сторожа. Тбилиси, 1967.
Составитель сердечно благодарит Киру Вольфензон-Цыбулевскую и Александра Цыбулевского-младшего, вдову и сына Александра Цыбулевского, Тамару Фрадкину, Коммунэллу Маркман, Георгия Антелаву, Изабеллу Победину, Сергея Злобина, Андрея Трейвиша, Валентину Василевскую, Николая Поболя, Вадима Ковду, Басю Хволес, Лали Маргвелашвили и Анаиду Беставашвили за щедрую помощь при подготовке книги: незабвенные Кира и Элла так ждали эту книгу, так болели за нее, но, увы, не дожили до ее выхода в свет!
Ценные консультации или иные виды поддержки изданию оказали также Заза Абзианидзе, Виктор Белкин, Нана Джорбенадзе, Дмитрий Зуев, Алина Миронова, Валерия Пхакадзе, Ольга Розенблюм, Ирина Смелова, а также авторы «Венка» и участники вечера памяти А. Цыбулевского, состоявшегося в Музее-квартире Андрея Белого на Арбате 28 апреля 2011 года.
Неоценимы и те понимание и поддержка, с которыми издательская заявка была встречена главным редактором Ириной Прохоровой и коллективом издательства «Новое литературное обозрение».
Всем им – слова искренней признательности и благодарности!
Павел НерлерЭтюды о Владельце Шарманки
…Что делаешь, что делаю? Взираю.
Седеющий пульсирует висок.
И я пишу стихи, зачем – не знаю.
Стихи, стихи, как некий адресок.
Тбилисский зачин
Мне Тифлис горбатый снится…
Тбилиси, Тифлис, – горбатый островок лирики в эпическом просторе Грузии. Этот удивительный город, зачатый и зажатый горами, город-ладонь, с мутноватой жилкой Куры посередине – сколько пропеченных крыш, сколько гортанных балконов и граненых подвалов емлет он в себе, сколько судеб!
…Судьбы. Пронзительно прижизненное небытие Пиросмани, поразительна прижизненная слава Галактиона.
Многих вскормил Тбилиси, и среди них – поэт Александр Цыбулевский:
…А под балконами наклон горы,
Чреватые подвалами панели.
Дворы, дворы. Неведомые цели
Поэзии. Еще, еще дворы.
Воистину Тбилиси – почва, корни и воздух стихов Цыбулевского. Недаром поэтическая часть его книжки «Владелец Шарманки» озаглавлена так: «Карусельный спуск. Винный подъем (из названий Тбилисских улиц)».
Поэт ходил по своему городу, улыбался его небу, присаживался на его ступеньках, парапетах, скамейках, что-то записывал. Он смотрел – и видел. Вслушивался – и слышал:
А стихи – чего там в самом деле! –
что, откуда и куда идет…
Вот опять на улице Шавтели[1] –
Робкий моложавый идиот.
Возле колокольни Анчисхати[2]
Семечки грызет он до сих пор.
Он не повод, но волна окатит –
Кажется, величиной с собор.
Поднялась и сразу не опала.
Эти краски чересчур густы.
Лучше нет на свете матерьяла,
Матерьяла лучше пустоты.
Пустота ночная и речная,
Подле горько плачущей горы.
Что-то про себя припоминая
Звук неразговорчивый Куры.
У горы аптекарские дозы
Хлещут вволю и не про запас,
Все текут, не иссякают слезы,
Говорят – целебные для глаз.
Ими лоб когда-нибудь умою –
Третий глаз предчувствуя на нем.
Пустота не хочет быть немою –
Отдает мне комнату внаем.
Что ж увидит, что узреет око –
Немощному глазу вопреки?
Просыпаюсь высоко-высоко…
И Кура[3] название реки.
Поэт неотрывен от своего города, неразлучен с ним. Где бы он ни очутился, повсюду он обретает свой Тбилиси, который, оказывается, преданно сопровождал его (словно самолетик из одноименной повести)[4]. Вот Цыбулевский в Средней Азии, в Хиве, в прозе «Шарк-шарк» – и что же? –
…И уже тогда, еще в Хиве, постепенно обнаружилось, что путешествия вовсе не открывают что-то дотоле не виденное – а просто возвращают к уже виденному в далеком детстве – все, что я увидел в Средней Азии – все невиданное – было в моем детстве в Тбилиси, по улице Ново-Арсенальной, № 18. Все это было на маленьком пространстве. И росли те же кусты с какими-то несъедобными висюльками – мы называли их огурцами… И не Среднюю Азию видишь, а вид из окна «детской» с ковром и двумя зайчиками – солнечным и матерчатым в углу, из которого осыпаются опилки… И все рассветы среднеазиатские: розовый короткий всплеск по окружающим Тбилиси горам, и каменистое делается песчаным. И двор, залитый солнцем…
Да, Тбилиси, Тбилиси детства, маленькое шальное пространство с несъедобными висюльками – это, оказывается, не только материнская, питательная среда поэта Цыбулевского, но и эквивалент всего остального мира, быть может, даже критерий его подлинности или насущности. Недаром в стихотворении, посвященном замечательной тбилисской художнице Гаянэ Хачатрян[5], поэт обронил:
Один Тифлис под всеми небесами…
В судьбе Тбилиси и творчестве Цыбулевского есть нечто общее, роднящее их: это естественное слияние двух мощных потоков – великой русской и великой грузинской культуры. В его русских стихах неуловимо-отчетливо слышны не только отзвуки и отголоски характерного грузинского говорения по-русски, но и собственно грузинские стиховые мелодии и речевые интонации.
Вот, например, лаконическое стихотворение «Равновесие», давшее название поэтической части «Владельца Шарманки»:
Все равно куда – что сперва, что потом.
Но всегда навсегда – только пусть:
Карусельный спуск. Винный подъем.
Винный подъем. Карусельный спуск[6].
Здесь топонимически заданы и фонетически подхвачены гортанная твердость и мурчащая мужественность отрывистой грузинской речи. Стихотворение написано как бы с грузинским акцентом. В записной книжке № 44 Цыбулевский признается: «Я лишь фонетически <пишу> на русском, а говорю на заветном – древнегрузинском».
И по этой черте – сквозной в творчестве поэта – можно видеть, как пограничное, точнее, посольское бытие между двумя великими поэтическими культурами сделало его не только переводчиком, но еще как бы и переносчиком с великого грузинского языка на великий русский.
Но довольно о географии.
Поговорим о биографии Александра Цыбулевского, о его судьбе поэта…
Штрихи поэтической судьбы: от Ростова до Рустави
Александр Семенович – Шура – Цыбулевский родился 29 января 1928 года в Ростове-на-Дону. Но с самого раннего детства – с двухлетнего возраста – и до самой смерти (17 июня 1975 года) он прожил в Тбилиси, если не считать шестилетней «путевки» в Рустави от НКВД.
Отец, Семен Яковлевич, 1897 года рождения, был из Одессы, откуда и переехал в Ростов. Переехал потому, что в годы НЭПа владел часовой мастерской, где содержал наемных трудящихся, из-за чего поступить в Одессе в вуз его сын не смог бы. Спокойный, представительный, авторитетный, умевший налаживать и улаживать дела. Лично на слух он не жаловался, но в Тбилиси стал председателем республиканского Общества глухих и главой артели глухих стариков, выпускавших пояса из кожи. Он частенько наведывался в Москву, где – замужем за известнейшим почвоведом Виктором Абрамовичем Ковдой (1904–1991) – жила его сестра[7]. Главной целью его поездок в столицу были снабженческие и сбытовые дела артели.
Тбилисская юность А. Ц. была связана с двумя адресами – Новоарсенальная, 18 и Дзержинского, 6. Дела у отца шли неплохо, и, пока он был жив, никакой нужды семья не испытывала. Но отец умер рано – в 1955 году, едва успев поприветствовать сына, вернувшегося из лагеря годом раньше.
Но и при живом отце всем в семье заправляла Елизавета Исааковна, Шурина мама[8]. Своего единственного сына она воспитывала (или думала, что воспитывает) посредством перманентных наставлений, а поскольку он ее явно недостаточно слушался, то и шумных скандалов. (Из ее высказываний: «Шура разве еврей? Шура идиот!..» и т. п.)
Одним словом – классическая «идише мама» со всем невыносимым неистовством ее любви. Такое отношение, как, впрочем, и перебранки, совсем неплохо вписывалось в коммунальный уклад тифлисских дворов: у соседей, среди которых были и грузины, и армяне, тоже было свое право и на семейные скандалы, и на «правильные советы» любимым соседям. Маму же Шура не слушал, точнее не слышал. Но он ее щадил и соприкасаться с ней старался как можно меньше (тактика, вероятно, перенятая от отца).
Шура учился в 9-й русской школе (в районе им. 26 Бакинских комиссаров). В аттестате, который он получил 28 июля 1945 года, пятерки стоят по всем предметам, кроме трех – четверки по геометрии, по русскому языку и по русской литературе.
NB! Sic! По русскому языку и по русской литературе?
