Анатолий Парпара - Первый перевал. Стихи

Мне нравится дружба мужская.
И как ее ни назови —
суровая или скупая, —
ни в чем не уступит любви.
Я счастлив,
                  что встретил такую.
Под солнцем,
                      под вечной луной
пускай веселюсь
                          иль тоскую,
она —
         моя дружба —
                               со мной.
Пройдя через годы исканий,
окрепнув на тропах крутых,
в забвенье глухое не канет,
Меня не предаст ни на миг.
И солнечней жить мне на свете,
и все одолимы пути
от чувства,
                 что дружбу я встретил,
которую трудно найти.

На Запад
уходил стрелковый полк.
А рядом с ним,
таким суровым,
бежал мальчишка белобровый:
немногим выше
кирзовых сапог.
Он спрашивал солдат:
«Ты — папа мой!»,
ручонками хватал за голенище,
но с каждым рядом
безнадежней,
тише
звучало горькое:
«Ты — папа мой!»
О, этот голос
хриплый и родной,
от частого повтора монотонный!
А под шинелью
бились учащенней
сердца,
            ожесточенные войной.
У каждого
такой же сын иль брат…
С какой печалью
их глаза глядели,
какою нежностью
ладони их гудели,
но пальцы их
впивались в автомат…
Я детство мог забыть,
как сон,
как небыль,
но через годы на меня глядят
глаза солдат,
печальные, как небо,
и небо,
как глаза солдат.

Четверть века таится осколок
в корневище могучей сосны,
четверть века во сне невеселом
бьется зеркало тишины.
Если слышишь,
                        как стонет подолгу
вечерами в лесу сосна,
это значит:
                  сырую погоду
нам предсказывает она.

Ах, как хотелось насладиться
завоевателю столиц
тем, что российская столица
придет с ключом
                           и рухнет ниц!
Столица золотом сияла,
по-лебединому бела,
колоколами клокотала,
а на поклон к нему
                             не шла.
Минуты были роковые,
пожаром багровел закат,
и испугался вдруг впервые
неустрашимый Бонапарт.
Да!
     Мы встречаем тех с поклоном,
кто в гости —
                     с чистою душой,
но рухнут ниц наполеоны
перед Поклонною горой.
Я говорю вполне резонно!
Ведь согласись,
                         Россия-мать,
что зря зовут ее Поклонной,
а нужно
             Непреклонной звать!

Такой простор!
Предутренние краски
на небе проступают все ясней.
И доброта приходит без опаски,
и мир и лад уже в душе моей.
И поднимаешься над синими холмами,
и видишь даль могучую окрест,
и говоришь неспешными словами,
и откликается далекий благовест.
И посреди внезапных откровений
вдруг понимаешь в сокровенный миг,
что ты —
              звено великих поколений,
и потому обязан быть велик.
Ты — продолжатель
                                будущего рода,
и человечества судьба —
                                        в твоей судьбе.
И верит беззащитная природа
оратаю и воину —
                            тебе!

Бери, художник, кисть
                                   и наноси
На полотно отрадную картину:
На первый план —
                             летящую машину;
Что хочешь:
                   грузовик или такси.
А под ее колеса положи
Мазками точными бетонную дорогу,
Которая уходит понемногу
Куда-то вдаль, свершая виражи.
Теперь вот эту землю насели
Прохожими,
Спешащими куда-то,
Березами,
Которые крылаты —
Вот-вот взлетят,
Как голуби с земли.
А в глубине картины проведи
Два-три штриха.
Твои прикосновенья
Пусть обозначат легкие строенья
С жасминными кустами впереди.
И чтоб цвета оттенки обрели,
Сумей скрестить
                          три световых потока.
Один с небес,
Издалека-далека —
                               другой,
А третий —
                 бьющий от земли.

Мне листьев звон
ночами снится.
Он в сердце надолго проник.
Я по озвученным страницам
читаю повести про них.
И я учусь у них,
беспечный,
самоотверженности той,
с какой уходят листья в вечность
из этой жизни золотой.
Они звонят,
тревожа душу,
и сердце бьется невпопад…
Ах, неужели ты не слушал
бессмертных листьев
звонопад!

Такие дни,
                 наполненные светом,
великим музам древности сродни.
И все,
         что есть прекрасного под небом,
в иные
          не могло родиться дни.
Под мелодичный звон
                                   зеленых сосен
и с запахом степного чабреца,
как вдохновенье,
                           болдинская осень
заходит в восхищенные сердца.
И нет предела
                       мыслям и желаньям
в такие очарованные дни…
Да здравствует такое увяданье,
которое цветению сродни!

Смеялась женщина.
Сменялись
черты лица ее легко,
и брови черные слетались
и разлетались широко.
И заразительно
и звонко
звучал прекрасный смех ее.
И тонкий голосок ребенка
вплетался в звонкое литье.
И зачарованы игрою,
они очаровали всех…
И над осеннюю землею
летел их смех,
как первый снег.

И в это утро
как всегда,
на парашютике покорном
садилась медленно звезда
на подоконник.
Кран горизонта,
что порвал
шквал неотвратный,
электропоезд прошивал
суровой дратвой.
Вразвалку,
как моряк, прошел
сентябрьский дождь,
и запоздало
заря цветным карандашом
день намечала.
Такое утро средь других
обычным было…
Но лето в осень в этот миг
переходило.

Над крышами поселка ветряки,
плетенные из тальника заборы…
Геологи,
              чабàны,
                           горняки,
я к вам, друзья,
вернусь еще нескоро.
Но где бы ни был,
вспомнится везде
душа открытая степи целинной,
гостеприимство
братское людей
одной державы
и мечты единой.
Я уезжаю.
                И мои друзья
заботливо в дорогу провожают.
А в знак того,
что счастлив буду я,
подкову оренбургскую вручают.

Не ладится!
                    Уйти!
                            Умчать!
Бродить безмолвно, виновато
там, где нет рашпиля асфальта, —
но трав неглаженая гладь.
Спасаясь от крутой тоски,
прижаться к молодому маю
и чувствовать,
                      как поднимают
тебя упрямые ростки,
как входит в тело чистота,
струясь по обнаженным венам…
И вдруг понять,
                         как откровенье,
в чем жизни суть,
                            в чем суета.

Пусть будут ветры озорные,
да всплеск сиреневых осин,
да эта солнечная синь
в глазах сияет, как впервые.
Пусть у калитки
                         у сосновой,
прищурив слабые глаза,
дед скажет:
                   «Чарку, брат, нельзя —
придется кружечку парного!»
Пусть у ночного краснотала,
и убегая и маня,
встречает молодость меня.
Пусть будет!
Сердце пожелало.