Владимир Шандриков - Блатной фольклор

Обобрали ветви яблонь
Шалые ветра.
Обворованный сентябрь
Плачет по утрам.

Осень рыжая крадется,
Подбирая лист.
Болью в сердце отдается
Паровозный свист.

Не зови, ведь я не мальчик!
Душу не тревожь!
Вдруг все это, как и раньше —
Голубая ложь.

Не шепчите мне, березы,
Про ее глаза.
Не кричите так нервозно
Ночью, поезда.

Что со мною? Ради Бога,
Стихни, шум шагов!
К ней немыслима дорога
Через сто веков.

Все что было — позабыто…
Канули деньки,
Но зеленые — «открыто» —
Дразнят огоньки.

Слезы стекол ветер лижет,
Мчатся провода.
Иль сейчас ее увижу
Или никогда…

Я сегодня до зари встану,
И все стекла, что побил — вставлю.
За бодягой, хошь схожу к нашим,
Только ты меня прости, Маша!

Ну я премию пропил, малость,
Чтой-то с памятью моей сталось…
С кем-то дрался я, видать, зубьев мало…
Маш, а где мой воротник? Не видала?

Вот овчарку я изгрыз по запарке,
Пол-отреза на унты, это — жалко…
Взял с Аркашкой я флакон «Мицне бяло»,
А за углом, как не дели, все же мало.

Тут — откуда не возьмись — этот ухарь.
Отоварились ведром рассыпухи.
Не скажу я — чтобы нам было в тягость,
Но, по совести, Марусь, ох, и гадость!

А «Степная» пошла исключительно…
Мы сдурели с нее, сатаны!
Помню все, как сейчас, окромя вытрезвителя,
Где с меня через голову сняли штаны.

Ты уж, Марья, извини меня, гада,
Но пятнадцать-то колов снесть им надо.
Пред иконою клянусь профбилетом:
В Чернолучьи отдыхать будем летом!

Ну чего ты на меня клохчешь?
Я те звезды подарю — хочешь?
Сходим нынче же в кино, кстати — праздник!
Пить не буду перед тем, душу язвить…

А пока, хоть грамм, налей, я ведь маюсь.
И за все, что натворил, каюсь.
Слышь, а чей-то я в бинтах, Марья?
Ох, мне встретить бы того парня!

Мне ж от той рассыпухи одни невезения
И в организме сплошной перекос…
Просыпаюся утром и в недоумении
То ль стравило меня, то ли это — обычный понос.

Мой кораблик-судьба — под названием «Жизнь»
Сел на мели в надломах и трещинах.
Хочешь — пой, хочешь — пей, только крепче держись,
По барометру бури обещаны.

Песни будут потом, а пока недосуг,
Я в ином измерении гордости.
Где же бакенщик — друг? Мне туманом вокруг
Пелена из обмана и подлости.

Где ж мои берега? Я их должен найти,
И, как парус, душа располощется.
Неужели — хана? Сквозь туман не пройти,
А на твердую землю так хочется!

Серой чайкой вдали, неоставившей след,
Пролетают года по-над волнами.
Я, наверно, устал и немного ослеп.
Различаю в ночи только молнии.

Не пойми-разбери где друзья, где враги?
Часто те и другие ненадолго.
Постоянны одни, разве только, долги,
А вот их то как раз и не надо бы!

Простота чьих-то душ, как гречиха в полях,
Колосится открытая начисто,
И обидно когда, словно мины в домах,
В людях спрятаны ложь и предательство.

Только мать и могла вывесть формулу дня,
Пусть не ново, но это и бедово:
Если деньги ушли, а за ними друзья,
То, выходит, друзей просто не было.

Видно, Боги, шутя, в день рожденья меня
Не святой окропили водицею
И, как хлеб аржаной, всю судьбу для меня
Густо смазали крепкой горчицею.

Так бывает в груди солено, горячо,
Что ни женщин, ни водки не хочется!
А на верного друга тугое плечо
Опереться порою так хочется.

Что ж, я с мели сошел, позади страх и риск,
Можно шпарить в любом направлении,
Я стараюсь наверх, но меня сносит вниз,
А внизу — в низком все измерении!

Где ж мои берега? Я их должен найти
И, быть может, еще разпогодится.
Но туман позади и туман впереди,
А на твердую землю так хочется!
А на твердую землю так хочется…

Отношения людей бывают разные:
Голубые, пожелтевшие, красные.
А бывают потускневшие, серые
И бывают как лучи солнца первые.

А бывают рассиропленные, пряные
И бывают как листики ранние.
А бывают непонятные, спорные
И бывают откровенные черные.

Где же мой любимый цвет — цвет огня.
Столько лет его ищу и все зря.
Неужели так всю жизнь пройду?
А я цвета своего не найду.

Мимо женщины идут распрекрасные
В платьях ярких, как пожар, а души разные.
Есть сиреневые, синие, алые,
Как глубокие моря и реки малые.

Где-то ж временем закрыт и мой родник,
Грудью бьется он об лед, гранит.
И, как я, не признает любовь-марево,
Ждет огромную любовь как зарево.

Столько сполохов вокруг от любви,
Где ж ты огниво мое? Позови…
Где ж ты зарево мое? Засветись…
Где же ты, моя любовь, моя жизнь?

Все друзья мои давно, сверстники,
Спутниц жизни и любимых встретили.
Все по цвету и в цвет подобрано,
И живут себе на радости по-доброму.

Только я всегда один, все — вдвоем.
Только я пою совсем ни о чем.
Только я вздыхаю ночью и днем…
Я ж мечтаю все о пламени своем.

Мы в застенках своих бытия
Осуждаем друг друга, а зря!
Лучше каждый пусть спросит себя:
«А каков же по цвету сам я?»

Я себя ищу в потоке разноцветия.
Я в расцвете, но каков же по цвету я?
Может быть, моя душа не зеленая,
А коричневая, ржавая, казенная…

Ведь в мозаике поступков столько разного,
Столько легкого, расчитанного, праздного,
Столько желтого, лживого, опасного
И так мало откровенного красного.

Где же мой любимый цвет — цвет огня.
Столько лет его ищу и все зря.
Неужели так всю жизнь пройду?
А я цвета своего не найду.

Собралися, помню, у меня
В День Советского Строителя,
Посидеть немного грудищем
В размышлениях о будущем.

Попришли все братцы-кролики,
С нашей стройки алкоголики.
Я предложил: «Будем чокаться
Мы пореже, чтоб не чокнуться.»

И в глаза сказал гостям я: «Так!
Чтоб без фокусов и чтоб без драк!»
«Да мы ж на отдыхе железные,» —
Мужики кричали трезвые.

В семь собрались все строители
И к восьми всю водку выпили,
А как бражку, гады, выжрали,
Кошелек у жинки выкрали!

Но мы после разбиралися,
Все как есть попередралися,
До утра друг друга буцкали
Табуретками и бутсами.

А на утро оказалося,
Что ничего и не терялося:
Кошелек лежал у горнице
Меж грудями у покойницы.

Одному теперь расстрел из нас,
Семерых под суд ведь отдали,
А супругу за рассеяность
В морг напротив оприходали.

На всю жизнь запомню зрительно
День Советского Строителя…
Вот, сидим на нарах грудищем
И вспоминаем мы о будущем.

Ох, замучил кашель по ночам,
И свистят у горле петухи,
Аж соседи в стеночку стучат,
Дескать, «сейчас же, падла, прекрати!

Ты же этим буханьем, свинья,
Живо ребятенка искалечишь!
А ежели чахотка у тебя —
Почему, паскудина, не лечишь?!»

И жена стращает все меня:
«Дыму в хате вечно как в аду!
Выбирай: куренка или я?
А не то я к свекору уйду!»

«Издеватель, Гитлер и злодей» —
У Матрены стало поговоркой.
Занавески, видите ли, ей
И одежу провонял махоркой.

Ну, вчера аванец я сполна
На мохру сдержал, так что ж скулить!
А вдруг опять с германцами война?
Веник мне тогда курить?

Я, вообще-то, если б не курил
И не пил, заразу, «Солнцедар»,
Так давно б «Фиат» себе купил,
А Матрене — автосамовар.

Корефан недавно мне сказал:
«У тебя ну нету силы воли…»
Да я разов четырнадцать бросал,
Семь из них еще в начальной школе.

С ним пошел я на спор, только так,
Что не закурю уже ни разу.
Так выспорил, а после у Колька —
Пузырек и крышку к унитазу.

Мы тогда успели в гастроном,
Этот случай надо же обмыть.
Ну а если выпил за углом —
Как тут можно чтоб не закурить?

И с тех пор гыкаю по ночам,
Прям, не кашель, а тигриный рык!
Разрывает душу по частям
Этот самый недушевный хрип.

Сердце что-то стало барахлить
И тошнит чегой-то по утру…
А, может, правда, меньше надо пить?
Может, правда, много я курю?..