Ованес Туманян - Ануш
Яйла-джан, яйла,
Вешний день, яйла
Яйла-джан, яйла!»
Амбарцум настал,
На горах крутых
Сердцу загадал:
Кто же твой жених?
Ай, джан-пастух, ай, розы-цвет, – чей ты есть?
Нет! видит бог и видит свет, – мой ты весь!
Вот и ты берешь
Скрытый жребий свой
Будет всем хорош
Яр твой удалой!
Усы – два нежные ростка, стан красив,
Не горевать тебе – пока яр твой жив!
«Амбарцум, яйла,
Яйла-джан яйла,
Жар сердец, яйла,
Яйла-джан, яйла!»
Голоса звенят. Девушки поют,
И, храня обряд, жребий достают.
Счастье и любовь выпадут одной,
Горе на душе ляжет у другой.
XI
И жребию вновь по кругу бежать
Велит Мать Цветов, накрывшись фатой.
И все «Джан-гюлум» запели опять,
И эхо звенит вдали за горой.
«Эй, выросшая средь гор
Красавица, ночь – твой взор!
Но, милого твоего
Ждет гибель – пуля в упор!»
«Ой, горе тебе, сестрица Ануш!
Пал жребий тебе несчастий и мук!
Отсохни рука, что достала его!..» -
И смолкнул весь круг смущенных подруг.
«Сестрица, все – ложь! гаданью не верь!
Беги от тоски – от горестных дум;
Иди, не грусти – и с нами теперь,
Как прежде, играй и пой «Джан-гюлум!»
«Ах, счастья мне нет – и не суждено!
Всегда от меня бежало оно…
Не дружит оно с судьбою моей;
Проклятье на мне – с младенческих дней.
К нам нищий старик, говорят, приходил, -
А я еще малым ребенком была, -
Он песню пропел, подаянья просил,
Но мать ни куска ему не дала.
«Прочь! крикнула, прочь от наших дверей!
Покоя мне нет и от дочки моей!..»
И проклял старик жестокий меня,
Чтоб ей, мол, не знать отрадного дня.
Мой темный удел лишь богу открыт,
На сердце ж моем мрак вечный лежит,
И тьма предо мной; в ее глубине
Таится мой путь – неведомый мне!..»
«Ануш, не грусти, вот ты поглядишь,
Увидишь сама: гадания – ложь!
Какой-то старик безумный, дервиш
По злобе сболтнул, а ты – слезы льешь.
Не бойся, Ануш, знай – счастье придет!
Вся жизнь пред тобой весною цветет.
Ты так молода, – взгляни же, взгляни:
Лежат впереди счастливые дни!
Сестрица, все – ложь, гаданью не верь!
Беги от тоски – от горестных дум;
Иди, не грусти, – и с нами теперь,
Как прежде, играй и пой «Джан-гюлум!»
(Хор)
Счастливая ты -
Счастливая в любви!
Красивая ты -
Без горя живи!
Амбарцум, яйла,
Яйла-джан, яйла,
Дни любви, яйла,
Яйла-джан, яйла!
С расцветшей весной
Ты схожа, сестра.
Твой яр за тобой
Стоит, как гора.
Амбарцум, яйла,
Яйла-джан, яйла,
Горы-джан, яйла,
Яйла-джан, яйла!
Ануш (одна)
Куда судьба меня зовет?
Ах, будущее страшит…
От ледяного зова ее
Сердце мое дрожит.
Вот так и горные цветы
Болью безмолвной полны.
Слезами их глаза налиты,
Грустны сердца и черны.
Напрасно краткого весной
Томятся они на лугах
И вянут с горечью немой
В печальных черных сердцах.
Хор (издали)
«Амбарцум, яйла,
Яйла-джан, яйла,
Пламя мук, яйла,
Яйла-джан, яйла!»
ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ
На свадьбе гуляли однажды зимой.
Привольно гостям веселиться, шуметь.
Пришли пастухи молодые толпой, -
Бороться, плясать, на красавиц глядеть,
Вот – бурная пляска утихла. И вдруг
Для новой забавы расчистили круг.
И песню борьбы продудела зурна.
Толпа раздалась, любопытства полна,
«Тащи их! тащи!» – суетятся, галдят…
И вот уже друг против друга стоят
Моси – брат Ануш и Саро – наш пастух,
Насильно друзьями притащенный в круг.
Тогда на два стана село разошлось,
Сомкнулось теснее, стеной поднялось.
Себе каждый стан пахлевана избрал,
Теснясь и шумя, за спиной его стал…
Кричат, подзадоривая, все сильней:
«Эй, эй, молодцы! не робейте! смелей!»
А рядом, из-за занавесок цветных,
Невеста с подружками смотрит на них.
Стоят, горячатся борцы-пастухи,
Заправили за пояс полы чухи,
Бьют об землю крепкой ладонью; взвились
Прыжком – в свирепом порыве сплелись,
Есть в темных ущельях обычай седой…
Старинным обычаям верен всегда,
В борьбе удалец удальца пред толпой
Спиною к земле не прижмет никогда.
Саро и Моси, молчаливо сцепясь,
То кажут притворную ярость и прыть,
То хлопнутся наземь, в обнимку катясь,
Никак, мол, друг друга им не победить!
Напрасно толпа в исступленьи кричит,
И девушки с бьющимся сердцем глядят…
Ануш, изваяньем застывши, стоит,
Не в силах отвесть околдованный взгляд.
Стоит… И Саро вдруг увидел ее.
В глазах его – мгла, в голове – забытье,
В нем вспыхнуло сердце, забилось сильней,
Забыл он обычай, и мир, и друзей.
Тогда как Моси, побратима любя,
Боролся шутя и ослабив себя,
Саро его с силой внезапно схватил,
Сшиб с ног и коленом к земле придавил.
Так сделал и сам не заметил того…
Толпа заорала. В толпе торжество.
«Саро-победитель!» – И вот пастуха
С почетом подводят к тахте жениха.
И все рукоплещут, ликуют, кричат,
Качается кровля, и стены дрожат.
А рядом из-за занавесок цветных
Невеста с подружками смотрит на них.
XIII
С пола встал Моси. Мечет он и рвет;
Крикнул: «Пусть встает! схватимся мы вновь.
Иль жизнью клянусь, он так не уйдет!
Плата за позор – нечестивца кровь!
Он не победил!.. я обманут был!..
Ну – пусть он придет! очистите круг!»
Хохот загремел, хохот оглушил.
Смеются, орут все сразу и вдруг!
«Он не побежден? -
Правду молвил он!
Ха-ха-ха! – упал,
На спине лежал!
У тебя, Моси,
Вся спина в грязи!
Вот он, еще раз
Схватится сейчас!
Пусть-ка наперед
Спину отряхнет!..»
XIV
Со свадьбы веселой из дома того
Уходит Моси, тяжело оскорблен:
Кипит омраченное сердце его.
Поспешно, шагами неверными он
Идет, бормоча: «Это ты ли, Моси?
Позор тебе!.. Ты ли валялся в грязи?
Еще ты земли не касался спиной…
Ты вспомни – кто ты? Погорюй над собой!
Как на землю вдруг твое тело легло,
Когда на тебя все глядело село?
Тебе… у Саро под коленом лежать
И женщинам после глаза показать?!
Нет… Горе с тобою случилось! беда!
Посмешищем будешь для всех навсегда…
Умри! Ведь такого стыда не снести!
Сиди со старухами, прялку крути!..»
XV
«Ой, не убивай меня, брат, пощади!
Не буду! не буду любить я его!
Ох, сердце дрожит, как листочек в груди…
Моси, я кинжала боюсь твоего!..» -
Так брата Ануш умоляла, в слезах
Упав на колени, от страха без сил…
Свирепый Моси с исступленьем в глазах
Сестре обнаженным кинжалом грозил.
«Клянись моим именем! – брат ей кричал, -
Клянись, что Саро ты не будешь любить!
Не то – видишь мой обнаженный кинжал? -
Легко мне бесчестное сердце пронзить!»
«Моси-джан! Я – прах под твоею ногой!
Ты клясться рабу заставляешь свою?..
Вот я на коленях, в слезах пред тобой…
Я больше Саро не люблю, говорю!»
«Ты вздумала мне, обманщица, лгать?
Не любишь его?.. А что же тогда,
А что же тогда, как ложимся спать,
В ночной темноте ты плачешь всегда?
А что же тогда, как только уснешь,
«Саро-джан! Саро!..» – его ты зовешь?»
«Моси, джан-Моси! мне за это не мсти!
Сегодня меня пощади, отпусти!
Не хочешь – не буду его я любить
И звать уж не буду его я во сне…
Боюсь я… не надо кинжалом грозить…
Моси-джан, опомнись! не брат ли ты мне?..»
XVI
И непримиримой, смертельной враждой
Друзей разделил этот случай пустой.
Родные в дом из дому стали ходить, -
Мирили их, да не могли помирить.
Как мог непреклонный Моси потерпеть,
Что неотомщен он, а рядом с сестрой
Вдруг стал под венец бы обидчик Саро.
Смерть лучше, чем в доме такого иметь…
И жаждою мести горя, может быть,
Он хочет пролить сестры своей кровь,
И грудь ей готов кинжалом пронзить,
Чтоб с жизнью из сердца вырвать любовь…
Быть может, с ночи до восхода луны, -
Настойчивы в злобе, ожесточены, -
Враги друг у друга угонят овец,
Чтоб ярость свою утолить наконец?
Быть может, сегодня же ночью сгорит
Стог хлеба на кровле, – запас годовой,
И хмурые скалы окрест озарит
И вскинется к звездам язык огневой?..
ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Рассвета лучом Чатиндаг озарен.
И, как с водопоя верблюды, на склон
Гуськом из ущелья идут облака.
В долине блестит и дымится река…
Что ж полно смятенья селенье в горах?
На кровлях толпится встревоженный люд,
И юноши, ружья сжимая в руках,
Толпою ко входу в ущелье бегут.
XVIII
К толпе возбужденных событьем людей
