Михаил Дудин - Сто стихотворений

Есть радость ясная в начале,
Обида темная — в конце.
А ты живешь одна — в кольце
Своих страстей, своей печали.

Твоя судьба в твоих руках,
Она легка и одинока.
Я ни обиды, ни упрека
Не вижу в медленных глазах.

Меня гнетет одна досада,
Тот молчаливый приговор
Непоправимого, в упор,
Случайно брошенного взгляда.

Совиных крыл неслышный взмах,
Потом дождя прямые струи
И первые вполупотьмах
Слепые наши поцелуи.

Когда одна из полутьмы
Ты шла задворками из дому,
Когда почувствовали мы
Еще неясную истому,

Когда над лесом круглый гром
На части разлетелся с треском,
Когда горело все кругом
От фосфорического блеска, —

О, как та ночь была светла,
Как, светляков не замечая,
Она густой росой текла
Со щавеля и молочая,

Когда глаза твои мою
Насквозь пронизывали душу, —
Нет, я прощенья не молю
За то, что этот мир разрушил,

За то, что я в глаза другим
Смотрел и обнимал за плечи.
И вместо сердца горький дым,
И мне оправдываться нечем.

Меня твой образ сторожит
И дожидается ответа.
На грешных днях моих лежит
Упреком след ночного света.

В какой-то миг мне стала ясной
Вся неизбежность этих встреч,
И воля в ярости напрасной
Нас не могла предостеречь.
Сад, хрупким золотом пронизан,
Горел последнею листвой.
Закаты плыли по карнизам
И умирали над Невой.
И звезды крупные смотрели
В разбег медлительной волны,
Как будто в мире в самом деле
Нет больше мира и войны.

Какая нива встанет на местах,
Где вся земля в могилах и крестах,
Где солнце поднимается во мгле?
Но мы живем на зависть всей земле!
И дерзости в простых сердцах у нас
Огонь неистребимый не угас.

Хочу, чтоб мысль и кровь друзей моих
Вошли в суровый откровенный стих,
Чтоб он неправдою не оскорбил
Торжественную тишину могил,
Чтоб он вошел как равный в честный круг
Моих друзей.

Мне все здесь дорого и свято,
У черных Пулковских высот:
Могила русского солдата,
На желтом бруствере осот,
Мать-мачехой и повиликой
С боков обросший капонир,
Перевороченный и дикий, —
Какой-то первозданный мир.
Кирпичная щербатая стена,
Моих друзей простые имена.

Мне хочется, чтоб девушки и дети
Пришли сюда на утреннем рассвете,
Чтоб день был светел, чтобы ветер тих,
Чтоб солнце золотилось на дороге.
…Забудь свои печали и тревоги,
Здесь мертвые спокойны за живых.

Есть мудрый смысл в непостоянстве
Природы чистой и простой.

Мой вечный спутник, ветер странствий,
Еще неистовее вой.
Клубясь, лети в дорожной пыли,
Чтоб только свист по сторонам.

Мы, знаю, слишком быстро жили,
И твой порыв по сердцу нам.

Печаль. Она приходит после.
Еще размах, еще бросок…
В последний раз ударят весла,
И лодка врежется в песок.

За ней волна, как гром, накатит,
И камыши прохватит дрожь.
И может быть, совсем некстати
Ты засмеешься и замрешь.

Волна сойдет. Дрожа от зноя,
Качнется тонкая лоза.
Заглянет солнце золотое
В твои лукавые глаза.

Я ждал тебя совсем иную
В обманчивой моей судьбе.
Прости меня, что я ревную
Весь мир сверкающий к тебе.

Не потому, что женщина любила,
Не потому, что женщина ждала,
Нет, сердце, опаленное дотла,
Уберегла в бою другая сила.

И пусть сейчас тебя не оскорбит
Мое признанье. Так душа хотела.
И, слепо вырываясь из орбит,
Я сам не знаю, где она летела,

Куда неслась, чтоб защитить меня,
Весь мир вставал, и глох поток огня.

И я пришел, я весь в глазах твоих.
Мне так светло, так хорошо —
   ты видишь?
…Как взмах ресниц медлителен и тих.
Ты все простишь и словом не обидишь.

А завтра? Видимо, судьба
У нас одна. И мы в нее поверим.
…Какая ночью протрубит труба,
Какая буря разворотит двери?

А знаешь, ты была права,
Когда мы шли вдвоем с тобою
И нас встречали острова
Еще нехоженой травою.

От клевера и повилик
Летели золотые пчелы.
Парк был прозрачен и велик,
И море — синим и веселым.

А знаешь, ты была права,
Что все пройдет. И в самом деле,
Другая выросла трава,
Другие пчелы прилетели.

В ленивой музыке воды
Они звенят среди ромашек.
И на сыром песке следы
Почти такие же, как наши.

По лопухам и повилике,
В листве зеленой и резной
Дробился свет, плясали блики,
И мир кружился предо мной.

Цветной: зеленый, синий, белый,
В кипенье света и тепла.
И ты, как музыка, влетела,
И ты, как музыка, втекла.

Вошла в горячий запах лета,
В сиянье яркого огня.
И ливни хлынули. И где-то
Ломались молнии, звеня.

Нева под лунным светом стынет,
И, сердце страхом леденя,
Глазами каменной пустыни
Загадка смотрит на меня.

Какой творец ее увидел
И, проклиная бытие,
На всю вселенную в обиде,
Из камня вырубил ее?

За веком век. Холодный идол
С надменной строгостью лица
Остался верен и не выдал
И бред, и вымысел творца.

А я люблю тебя простую,
Ты мне не идол и не бог.
Не требую, не протестую —
Ты вне загадок и тревог.

Я тоже умирал от жажды,
Бродил по улицам пустым.
Ты обожгла меня однажды
Палящим холодом пустынь.

Поет метель. В дубленые тулупы
Сама зима окутывает трупы.
Последний сон… Последняя постель.
Отголосит отходную метель.

Ни холода не надо, ни тепла.
И только память о друзьях светла.

Исходит кровью рваная заря.
И от смертей тупеют писаря.

Его поэзия жива.
Ей все отдать душа готова.
Мелькают мысли и слова,
И наконец приходит слово —

Основа жизни и души.
Возьми его и не дыши.
Остановись. Не без опаски
Застынь над чудом. И постой.

И снова вымыслы и сказки
Начнут соперничать с тоской.
Опять кудлатые метели
Сплетутся в яростный клубок.

И ты поймешь, что в самом деле
Ты в этот миг не одинок.
Что ты сейчас один хозяин, —
Позвал вселенную на пир.

Еще пока неузнаваем,
Ты миру отдал этот мир
Взаймы. Да что там!
   Без возврата
Душа по слову отдана.
На бледной площади Сената
Трагическая тишина.

Есть удивительное свойство
У сказок, скрытое во мгле, —
То золотое беспокойство
За все живое на земле.

Пусть жизнь прошла и песня спета —
Густа могильная трава.
Но в чистом голосе поэта
Душа широкая жива.
Приникни к темному надгробью,
Завороженный и немой,
И ты поймешь, как пахнет кровью
Родник поэзии самой.