Михаил Танич - А белый лебедь на пруду (стихотворения)

Не человек компьютерного века,
Я кое-как поставлю си-ди-ром,
Я что-то вроде недочеловека
В сравнении с проворным школяром.

В ученом смысле
Голенький, как в бане,
И полон своих троечных тревог,
Он миросотвореньем на экране
Руководит уверенно, как Бог.

И щелкая своей послушной мышкой,
Меняет он картинки —
Хлоп-хлоп-хлоп!
А я стою, никто перед мальчишкой,
Компьютерного века остолоп.

Какая подходящая эпоха
Для щелкающих кнопками людей!
Но только вот
Что хорошо, что плохо,
Компьютер сам не знает,
Хоть убей.

Какой там «Шинник»!
Какой там «Терек»!
Смотреть опасно
Без валидола.
Не надо сборов,
Включайте телик —
Играет «Челси» —
Урок футбола!

Нас не спасти
От зависти и пьянства,
Как будто грех
Есть суть, а не каприз,
Мол, римляне
Не знали христианства,
А знали бы —
Так пили бы кумыс.
Придумали
Ворота мазать дегтем,
Не помогло —
Никто не виноват!
Но Зигмунд Фрейд,
Нечистоплотный доктор,
Собрал на нас
Неслабый компромат.

Песня моя любимая,
В полете она – балласт,
Вот захочу за облако,
Она мне взлететь не даст.

Сбросить ее без жалости —
И шарик мой и взлетит,
А так он на низком уровне
Лишь облака коптит.

А возвращусь на землю,
Стану ее искать,
Чтоб эту птичку певчую
Надолго не отпускать.

Все обыщу подлески —
Где он, балласт ржаной,
Песня моя любимая,
Честный мой хлеб земной?

Я по жене
Погоду узнаю
Точнее,
Чем по метеопрогнозу:
Когда она рассержена —
К дождю,
Когда она обижена —
К морозу.
А если не разгневана жена,
Как было
В незапамятные годы,
И всё у нас о’кей,
То что тогда?
Я думаю,
Что нет такой погоды.

«Шестисотый» зарулил на парковку,
А нас классная ведет в Третьяковку.
А я – сегодняшний пацан,
Восьмилетний,
Все, что было,
Все мне кажется сплетней.

Ну, там Репин, Ге-ге-ге, Пиросмани,
Далеко им, этим всем, до Масяни!
Три охотника базарят по пьянке —
Ну зачем они в нефтянке и в банке?

Научите нас считать пети-мети,
Остальное мы найдем в Интернете!
Ох, и сильно постаралась наука,
Сочиняя современного внука!

Затихли и мобильники,
И мать бы их ети,
Звонков не раздается и
По городской сети.

И некому поплакаться,
И некому поддать!
Все-все —
Как в лучшем из миров,
Какая благодать!

Президент очков не носит,
И походочка при нем,
Сам простой и нас не просит
Не по делу бить челом.

Иногда среди сугробов
Он мелькнет, как метеор,
Но и сколько ж долбоёбов
Рядом с ним съезжает с гор!

Был всегда нормальным малым
И проигрывал в дзюдо,
А сейчас по всем каналам
Он в эфире – от и до.

То ли он министра дрючит,
То ли водит самосвал,
Всё он знает, всех он учит,
Хоть чего-то бы не знал!

И когда совсем отчаюсь,
За бока беру я пульт
И на спорт переключаюсь —
И зачеркиваю культ.

А и случай-то особый,
И не в нем весь перебор —
Это делают особы,
По-простому – долбоёбы,
Те, что с ним съезжают с гор.

Солнышко выше,
Пасхальные дни,
В смысле гастролей
Мы что-то в тени.
Вдруг заелозил
Мобильник, звоня, —
Фирма «Салют»
Приглашает меня.
Платят прилично,
Заводик блатной,
Физики в штатском —
НИИ номерной.
С виду – как вроде
Салон, а внутри —
То, что сгубило
Марию Кюри, —
Альфа-лучи
Или бета-лучи —
Надо бы сделать
Анализ мочи!
Кучка артистов,
Ну все так себе —
Группы «На-На»,
«Экс-ББ» и «Любэ».
Выступил.
Чую – внизу
Горячей,
Видно, от этих
Проклятых лучей.
Бабки – в конвертике,
Мамочка-мать!
Интим,
Как и пишется,
Не предлагать.

Театр «Глобус»
Греческих трагедий
Не понимал —
Что за дурацкий хор?
О нем лишь
В толщине энциклопедий
Шекспир прочел,
Их автор и актер.
Какой Эсхил?
Какая Лисистрата?
Да отроду
Такому не бывать —
Еще чего,
Нашли дегенерата! —
Чтоб женщины
Решили не давать!
Теперь Шекспир —
Герой энциклопедий!
В две тыщи
Наступающем году —
Возвышенный язык
Его комедий,
Зачем он мне?
Нет-нет, я не пойду.

Кому-то в кайфе
Выпало родиться —
Приморский юг
Имеется в виду,
Малага, Сан-Тропе,
Неаполь, Ницца,
А мы возникли здесь,
На холоду.

Мы – здешние.
Мы – родом из России
И чьей-то не завидуем
Судьбе,
Стихи про наши избы
Ветровые
Мы пишем в утешение
Себе.

И я, хоть что сулите —
Мы – такие, —
Как не сменяю
Город на село,

Так тверд
В моем пристрастии к России —
Не повезло
Так уж не повезло!

Я был с семнадцати при деле —
Я увлеченно воевал,
И напрягался на пределе,
И через край переливал.
Потом, когда войны не стало,
И мы приехали с войны —
Мы были люди из металла
И рядовые пацаны.
Когда свалилась эта глыба,
Подрастерялся я слегка,
И воздух ртом ловил, как рыба
На дне рыбацкого дубка.
За напряженку голосую,
Мне надо, чтобы я гудел!
Когда вполсилы – я буксую,
Мой средний уровень – предел!

Кашляет земля.
Температура
В месте кашля
Солнечной сродни!
Плавится в бетоне
Арматура,
Десять тысяч градусов —
В тени.
Эта нефтяная эпопея,
Вечное движение колес!
Дышит,
Задыхаясь и потея,
Кашляет земля.
Туберкулез.

Не могу причинить
Ничего вам хорошего —
Дни так быстро
Бегут на закат!
Ощущаю себя
Старым фруктом
Из прошлого,
В лучшем случае —
Это цукат.
А весь город увешан
Моими плакатами,
Я опять затеваю игру!
Напишите мне,
Кто не объелся цукатами:
Дабл-ю. Дабл-ю. Танич. РУ

Он мне когда-то
За трояк
Перекрывал стояк
И ставил кран,
И был немножко пьян,
И был для несантехников,
Для нас,
Неуважаем,
Как рабочий класс.

Все тот же дом,
Все тот же кран,
Все тот же ЖЭК,
Но в нем теперь
Он – первый человек.

Я понимаю,
Как я был не прав
Насчет его
Первостатейных прав!
Сижу, пишу,
А кран течет, течет —
Кому – почет?
Сантехнику – почет.

Мы прокатились по Европе —
Женева – Линц – Брюссель – Париж!
Но с автобана, на галопе,
Чего там есть, не разглядишь.

Из европейских впечатлений
Одно осталось на лету —
Что два десятка поколений
Слепили эту красоту.

А так, по частностям, достало,
С учетом автоскоростей, —
Девицы красного квартала,
Музей «Д’Орсе» среди путей.

И тот, со стейками, подвальчик,
И неприличный экспонат —
Брюссельский писающий мальчик,
Урологический плакат.

Этот миг я запомнил,
А может быть, акт,
Вечно новый
И ветхозаветный,
Потому что есть Он и Она —
Это факт —
Не бывает любви
Безответной.

И когда ты не против
Была и не за,
Но уже в состоянье улета,
Я сказал, как Адам,
Опустивши глаза:
«Что – не знаю,
Но надо же
Делать с ним
Что-то?»

Я помню – шла вторая книжка,
И в ней такой один стишок,
Как я, остриженный парнишка,
Попал в армейский пищеблок.
Как на картошке бородавки
Ножом, как скульптор, обирал —
Чтоб на положенной добавке
Я чьей-то пайки не украл.
Сказал редактор, не краснея:
– Давайте снимем ваш хорей —
Здесь психология еврея,
Ну, надо вам, что вы – еврей?
Прошло сто лет,
Я так и прожил,
Куска чужого не украв,
Но вдруг подумаю: а все же,
Быть может, был редактор прав?
Теперь-то я живу нескромно,
Но по инерции скорей
Картошку чищу экономно,
Как скульптор, да,
И как еврей.

Как привяжется размер,
Хошь – не хочешь,
Как трамвай, бежишь,
А с рельс
Не соскочишь.
Он и сам себе слова
Выбирает,
А закончатся слова —
Умирает.
И когда ты все сказал
В полной мере,
Он и точку
Ставит сам,
В том размере.