Ринат Валиуллин - Стихи для гурманов

– Не замечаете, сударь,
вы стоите на моей ноге?
– Извините, задумался.
– Что тут думать?
Вы уже ног женских не чувствуете.

– Вы что – шизофреник?
– Нет.
С чего это вдруг?
– Мы с вами два дня как знакомы,
а вы предлагаете
жить вместе.
– Вы мне нужны.
– У вас глаза такие красивые,
а мне их придётся мозолить.
Сердце открытое,
я буду им хлопать, как форточкой.
Вы хорошо подумали?
– Я в вас влюблён,
а это мешает думать.
– У вас же всё есть.
– Но этого мало.
– В ваши светлые мысли
я буду вгрызаться капризами.
– Стерва?
– Вы догадались?
– Мне вас как раз не хватало.

Откуда вы так хорошо знаете женщин?
Может, я с ними живу.
Вам что – больше не с кем?
Это природа.
Вам нравится этот климат капризный:
то капает, то волнуется,
то спокойно, то ветрено?
Я люблю катаклизмы.

Наконец она вышла.
– Ну, как тебе это?
– Слишком красное.
«Страсти и так хватает», —
размышлял он вслух,
поглядывая на часы.
– Это?
Она скоро преобразилась.
– Слишком изящное.
Ты в нём ослепишь толпу, —
смотрел он нетерпеливо.
– Это?
Скинула она то, что было,
в примерочной
и нырнула в другое.
– Слишком блестящее —
остановит движение в городе,
будет мозолить
чью-то немую ревность.
Ты помнишь,
я всё ещё не люблю магазины.
– Может быть, это?
Осталась она совсем голой
к его замечанию.
– Это мне нравится,
проверено временем.
– Девушка! —
крикнул он громко.
– Заверните вот это,
моё любимое,
во всё остальное,
что мы уже перемерили.

– Снилось что-нибудь?
– Кошмары.
– По-моему, ты вставал ночью.
– Нет, это я только пришёл,
лёг к тебе ближе,
а ноги у тебя длинные-длинные,
по ним льётся шампанское,
и ты сама не своя,
а стойка барная,
сколько бы ни укрывался пивом…
– Значит, виновен?
– Чего только не было,
но вина, как всегда, не хватило.

Утро.
Откинув одеяло
ладонью,
он долго размешивал
ингредиенты своего лица.
Наконец, сон был сброшен.
Она тоже проснулась,
потянулась к нему губами.
– Неужели ты будешь есть этот суп?
– Я люблю твою щетину.
Прикоснулась.
Он почувствовал,
что любовь
проверяется утренними поцелуями.

– Как тебе Виктория?
Правда, хорошенькая?
– Да,
она чудесна.
– Вот и общайся с ней,
а меня не трогай.
– У тебя с головой всё в порядке?
– Это тот самый случай,
когда нельзя соглашаться с женщиной.
Как ты не поймёшь:
комплиментов заслуживает
только та, что рядом.

Я помню, вы говорили, что не способны.
Не знаю, что на меня нашло.
Теперь под одной нескончаемой кожей
вы признаётесь в любви,
и я не смею мешать.
Я тоже думал – железный.
Куда там!
Стоило вам прикоснуться,
оказалось, что шёлковый.

Нужная вам, падшая?
Нет.
Вот и не ставьте меня в неудобное положение.

Я не знал, что вы курите.
Я ещё и выпить могу,
если есть настроение,
вина, даже виски.
Я такую как раз и искал.
ИзбалОванную?
Красоту.
Вредными привычками?
Нет, искренностью.

– Что-то мы не ругались давно,
без скандалов довольно скучно, —
начала она мыть посуду,
к жениху обращаясь.
Ну придумай хоть что-нибудь,
дай мне причину,
плесни голой правдой.
– Я тебе изменил.
В раковине взвизгнула чашка.
– С кем?
Ты уверен?
Она тщательно вытерла кухонный нож
и воткнула его в молчание:
Не на ссору
это тянет – на преступление.
кафе и сигареты
В одной руке горстка кофе,
в другой сигарета.
«Где же любовь моя?» —
буду губами пытать их долго,
они – тихо помалкивать,
пожимая плечами,
пока совсем не исчезнут.
Я оплачу счёт
этой жизни и прочих,
выйду,
так и не дождавшись ответа.

– Позвольте, сегодня я угощу.
– Если только любовью.
– Вам со страстью,
изменой, капризами,
со скандалами
или ласковую?
– Мне покрепче,
я люблю неразбавленную.

Поцелуй – самое приятное из всех молчаний.

– Почему, я вхожу,
ты даже не оборачиваешься,
весь в экране?
– Дорогая, давай не будем.
Если хочешь, я чувствую красоту затылком.
– Ну скажи тогда, во что я одета?
– Ты стоишь – прекрасная, голая,
объятая полотенцем.
Я и так знаю, что ты красива,
и все это знают.
– Да,
но хотелось, чтобы не только знали,
но и говорили.

– Снова в моей рубашке.
Неужели так нравится?
– В ней ты ближе,
вместе с твоими духами
будто укрываюсь объятиями.
– Я всегда говорил:
ты женщина необыкновенная —
не только ушами
любишь, ещё и носом.
– И глазами, и грудью, и кожей —
этот список можно продолжить,
но боюсь, наш обед остынет.
Кстати,
и еда из твоей тарелки тоже вкуснее.

– Вечер.
– Даже не говорите.
Луна.
– Его вечная спутница.
– Он не кормит её что ли совсем?
Осунулась.
– На прошлой неделе
сияла полная.
– Вы сегодня обедали, кстати?
– Нет.
– Вот и я.
– Давайте хоть поцелуемся.

Как недостаток сна,
твоё лицо
целую,
спрашиваю:
– Где остальное?
– Под одеялом.
Посмотри,
там вроде оставалось кое-что.
– Десерт.
Когда уже
ты перестанешь прятать от меня его?

Тело её прекрасное
съела изящно шуба.
– Мне пора на учебу, —
сказала, добавив:
– Надо,
как бы уходить не хотелось.
Губы её приклеились к моим поцелуем.
Я спросил:
– Откуда такие знания
глубокие?
Сколько надо учиться,
чтобы так целоваться?
Она, исчезая, ответила:
– Из знаний самое ценное —
знать, что ты меня любишь.

– А ты всё такой же,
всё так же не понимаешь женщин.
– Мне кажется, это они – меня…
– Позваниваешь?
– Бывает.
– Суверенностью, что всё ещё любят?
– Когда грустно, все звонят бывшим.
Часто не узнают по голосу,
слышу, как постепенно
стирают из памяти.
– Это ещё цветочки.
В конце концов останется
только несколько записей
о том, что когда-то для них не сделал.

Чем больше ты упиваешься кем-то,
тем легче тобою закусывать.

– Ты не знаешь, кем был в прошлой жизни?
Опять молчишь.
А мне кажется – животным.
– Почему это?
– Всё понимаешь,
но сказать, когда надо, не можешь.

– Вы прекрасны, —
предложил он ей взгляд,
наполненный ожиданием.
– В этом весь ужас
моего положения.
Она пригубила чашку
– Не понимаю.
Взял в руки сахарницу.
– Мне кажется, только за это и любят.
Кофе её расстроил.
– Разве этого мало?
Вам завидуют, вас превозносят.
Думал, сыпать ли третью ложку.
– Не становится легче.
Она отодвинула чашку.
– Связи, вышитые на красоте,
так легко рвутся.
Крепче любят,
когда не за что.

– Как дела у тебя,
как поживает твоя семейка?
– У меня, как обычно,
всё в порядке,
всё хорошо,
то сама с собой говорю,
то со стенкой.

Самое бесполезное – жить для других,
когда не просят.

Есть такое письмо.
Оно у каждого в голове.
И пишется постоянно,
и меняется содержание,
и запятых всё меньше,
всё больше вопросительных
воспоминаний
и многоточий пьяных.
Его не стереть,
не сжечь,
оно пишется
кому-то давно,
но до сих пор не отправлено:
не хватает самого главного —
адресата.

– Ты чего такой грустный?
– Ты меня не любишь.
– Поверь мне – если полюблю,
тебе легче не станет.

– А ведь и мне бывает плохо,
хотя многие назвали бы это истерикой.
– Да,
по вам не скажешь.
– Женщина,
она всегда полагается на чьё-то доверие.
Чем лучше выглядит,
тем больнее упала.