Андрей Алякин - Насквозь

Я живу, как могу, как хочу. В жизни этой
Для меня не придуманы полуцвета,
Всё, что «полу», не может быть в жизни поэта,
И не всё в моей жизни сует суета.

Жизнь похожа на вечные страсти корриды,
То ли тореадор, то ли бык в жизни я?
Предал брат. Но на Каина нету обиды,
Не предали б меня просто так сыновья.

Я в чем-то, а точней, не прав во многом,
Вся жизнь моя — незримая война,
Обязан не тревогам и тревогам,
Лишившись сна, других лишаю сна.

Как жить? Кем быть? Уже другим не стану,
Таким, дай бог, до смерти дотяну,
Накладываю молча бинт на рану
И без оглядки — в новую войну,
Что начата, увы, совсем не мною.

Любая из битв достойна
Молчания и тишины,
Раз смерть прекращает все войны,
Не в смерти ли сущность войны?

Опоздавшим на одно «да»,
Не сказавшим лишь одно «нет»
Обращаю весь поток строк,
Одиночество в крови — ток.
Как понять?
Но кто поймет, пусть
Мне простит моих стихов грусть.

Устал переживать, бояться, ждать,
Терпеть, прощать, надеяться и мстить,
Гадать, кто сможет без проблем предать,
А кто с проблемой искренне простить.

Всё ýже круг с кем в бой идти могу,
Кто не ударит в спину сгоряча,
Не виден след кровавый на снегу,
Не ищет ангел моего плеча.

Устал переживать, бояться, ждать.

Обнажив свою душу, навряд ли найду пониманье,
Мне уже не простят ни меня, ни себя, ни апрель,
Я для всех навсегда в зоне зависти, лжи и внимания,
Будут флагман топить, будут всюду подсовывать хмель.

Силы есть на пока, а потом будь что будет, без силы,
Ничего не боюсь, не боюсь умереть на войне,
Я не верю, что рай только там, где кресты и могилы,
Обнажив свою душу, себя понимаю вдвойне.

Растает снег, лед превратится в лужи,
Я нужен всем и никому не нужен,
«Быть иль не быть?» — вопрос снесу, любя,
Куда же я без самого себя?

На цыпочках по волнам,
Любой океан за час,
Милая, что непонятно нам,
Так это то, что сближает нас.

Земля, как лысеющая голова,
Кто позавидует такой судьбе?
Милая, бессмертны только слова,
Причем лишь те, что дарю тебе.

Небо — бездонной пропасти глаз,
Солнце — далекого мира звезда,
Милая, лучшее здесь и сейчас,
Потому что здесь и сейчас — навсегда.

Уважаемые господа потомки!
Роясь в сегодняшнем окаменевшем говне,
Наших дней изучая потемки,
Вы, возможно, спросите и обо мне.
И возможно, что никто не ответит,
Сотрет всё с «Яндекса», словно пыль,
То, что сегодня оставляю детям,
То, что не сказка была, а быль.
Какая разница, если забылось,
Но если вспомнят — не зря шел,
Какой-то историк — не главный светило,
По старинке слушающий рок-н-ролл,
Скажет: родился после землетрясений,
Но покинул Азию уже в шесть лет,
Не особо уживчив, возможно, гений,
Безусловно, вспыльчив, ну чем не поэт?
Потом Ульяновск, еще лет восемь
В обычной школе с обычной шпаной,
Косил от контрольных, как все мы косим,
Он этим очень уж схож не со мной,
К стихам эти факты сведу не особо,
Возможно, всё это потом и не там,
Добавит — он не был совсем твердолобым,
Он всю свою нежность дарил лишь листам,
Были как действия, так и антракты,
Сбывались почти нереальные сны,
Но любых биографий сухи факты
Без спиралей истории развития страны.
Сначала армия, затем путчи,
Затем девяностых кровавый след,
Он не стал ни богаче, ни лучше,
Он просто жил, как обычный поэт:
В его карманах не гулял ветер,
Но и карманы не тянули к земле,
Таких, как он, немного на свете,
По таким скучают патроны в стволе…
На этих словах историк запнется,
Попросит водку и огурец:
«Понятное дело, где тонко, там рвется,
Давайте помянем его, и конец.
Упал он, как все, лед жизни ломкий,
Его судить не вам и не мне,
Ведь мы всего лишь его потомки,
Роющиеся в окаменевшем говне».

Обладаю слогом многоэтажным,
Выхожу иногда на мороз раздетым,
Считаю слова чем-то особенно важным,
Маяковского называю хорошим поэтом.
Не бросаю в облако ананасом,
Потому что жаль, если вдруг промажу,
Дорожу мигом, но не дорожу часом,
Знаю, что снег не превратят в сажу.
Тяжелый характер — часть моей речи,
Друзьям отдам всё, в чем сам нуждаюсь,
Захожу в храм, расставляю свечи,
В Бога верю, религиями не увлекаюсь.
Вызываю зависть, но взамен лести
Мне приятней в глаз получить в драке,
Одиночество — повод жизнь прожить вместе,
Ты — как муза, я — как Андрей Алякин.

Всё, как и год назад, точнее — две тысячи лет,
В рай только через ад, путей обходных нет,
Время огнем жжет. С каждой души спрос,
Каждого Бог бережет — Дух, Отец и Христос,
Так же, как год назад, точнее — две тысячи лет.

Ты сейчас далеко,
Между нами — закрытые страны,
Внешне очень легко,
А внутри неуютно и странно,
В жилах бродит вино,
Тяжесть грусти разлита по телу,
Разбегаюсь в окно,
Мир иллюзий распят до предела,
Город мне не простит,
Если брошусь на площадь Арбата,
Но безумие льстит
Нежеланием искать виноватых
В том, что ты далеко.
Остальное — не важно и странно,
Нам сейчас нелегко,
Между нами — закрытые страны.

С левой руки в висок,
Кровь на дубовый паркет,
Жизнь во грехе — рок,
Не слепок и не макет.

Дайте же мне лист,
Кисточки и гуашь,
Я не авантюрист,
Скучен мне мир ваш.

Красное, черное, синь,
Зелень и желтизна…
Камнем в меня кинь,
Не нравится новизна?

Знаю, не в ту масть,
Только и мне плевать,
Была бы жива страсть —
Найду где сломать кровать.

А уж потом — в висок,
Можно и с левой — бах!
Жизнь без греха — срок,
Жизнь без греха — страх.

Слетают листья на ветру.
Зажжешь свечу, когда умру?
Средь многих траурных одежд
Оставь мне часть своих надежд.

Нет выше неба высоты,
Я ухожу от суеты,
Подобно листьям на ветру.
Зажжешь свечу, когда умру?

Мне есть что сказать миру,
И пусть он оглох. Даже
Пусть мир перемазал сажей
Музу мою и лиру.
И знаю, как смыть это,
Поскольку имею волю,
Я съел сто пудов соли,
Подаренной Богом поэтам.

Мне есть что сказать миру.

— Вылетаю. Не грусти.
— Возвращайся, очень жду.
Ты свети, свети, свети,
Я узнал в тебе звезду.

Самый близкий человек,
В мире нет второй такой,
Если кончится мой век,
Вспоминай меня с тоской.

В синем небе — самолет,
По Москве от пробок мрак,
Тает снег и тает лед,
Без тебя здесь всё не так.

Я ищу твою звезду,
Ты свети, свети, свети.
— Возвращайся, очень жду.
— Вылетаю. Не грусти.