Светлана Сырнева - Избранные стихи

Детство грубого помола,
камыши, туман и реки, сад,
а в нем родная школа —
вы остались в прошлом веке.

Счастье, вкус тоски сердечной,
платье легче водных лилий —
все исчезли вы навечно:
вы в прошедшем веке были.

Все, на чем душа держалась,
из чего лепила соты —
в прошлом веке все осталось
без присмотра и заботы.

Кто там сжалится над вами,
кто на вас не будет злиться,
кто придет и в Божьем храме
будет там за вас молиться?

Ты своей судьбой не правил,
не берег себя вовеки:
беззащитное оставил
за горою, в старом веке.

Вспомни, там мы рядом были,
значит, нас хулить, не славить.
На твоей простой могиле
ты велел креста не ставить.

Но сиял в мильон накала
новый век, алмазный лапоть.
Где тут плакать, я не знала.
Да и ты просил не плакать.

Счастье, вкус тоски сердечной,
платье легче водных лилий —
все исчезли вы навечно:
вы в прошедшем веке были.

Все, на чем душа держалась,
из чего лепила соты —
в прошлом веке все осталось
без присмотра и заботы.

Кто там сжалится над вами,
кто на вас не будет злиться,
кто придет и в Божьем храме
будет там за вас молиться?

Ты своей судьбой не правил,
не берег себя вовеки:
беззащитное оставил
за горою, в старом веке.

Вспомни, там мы рядом были,
значит, нас хулить, не славить.
На твоей простой могиле
ты велел креста не ставить.

Но сиял в мильон накала
новый век, алмазный лапоть.
Где тут плакать, я не знала.
Да и ты просил не плакать.

2001

Человек тридцати пяти лет,
проживавший похмельно и бедно,
потерялся в райцентре поэт —
просто сгинул бесследно.

А друзья его, сжав кулаки,
все шумели, доносы кропали —
дескать, парня убили враги,
а потом закопали.

Перерыты все свалки подряд,
перекопан пустырь у вокзала.
А жена собирала отряд
и в леса посылала.

Пить за здравие? За упокой?
Мужики не находят покоя:
эх, талантище был, да какой!
Он еще б написал, не такое!

На поэтов во все времена
не веревка, так пуля готова.
Зазевался – придушит жена,
как Николу Рубцова.

Может, снятся им вещие сны,
может, ангел встает у порога:
«Ты поэт? Убегай от жены!
Убегай, ради Бога!»

Так у нас глубоки небеса
и бездонные реки такие,
а вокруг все леса и леса —
вологодские, костромские.

И земля не закружится вспять,
и где надо лучи просочатся.
Можно долго бежать и бежать,
задыхаясь от счастья.

Посреди необъятной земли
вне известности и без печали
сбросить имя, чтоб век не нашли
и пожить еще дали!

Он бежал, никого не спросив,
мир о нем никогда не услышит.
Он исчез, и поэтому – жив,
и еще не такое напишет.

2001

Полночь. Деревня. Темно.
Стужа – вздохнуть нелегко!
Треснет в проулке бревно —
гул полетит далеко.

Роща навек замерла,
к небу вершины воздев.
Жучка – и та, как стрела,
с улицы мчится во хлев.

Где-то мерцает огонь,
резво скрипят ворота.
Там самовар и гармонь,
белая чья-то фата.

В эту морозную стынь
любо мне свадьбу кутить,
мимо бездвижных твердынь
лихо на тройке катить.

Стой ты, дворец ледяной,
мраморный замок любви!
Песней да пляской хмельной
брызнут паркеты твои.

Эх, погуляй, слобода,
но не кичися судьбой:
русского снега и льда
в рай не захватишь с собой!

Долго душе привыкать,
как на чужбине, в раю,
вечно грустить-вспоминать
зимнюю свадьбу свою.

Из невозвратных краев
немо смотреть с высоты
на белоснежный покров,
на ледяные цветы.

Некому будет спросить:
чем ты, душа, смущена?
И не успела остыть вровень
с бессмертьем она.

2001

Зимнее небо бесцветно
и неподвижна земля.
День пролетит незаметно,
падает снег на поля.

Через деревья и крыши он
пробирается вброд.
Утром из мрака он вышел,
вечером в темень уйдет.

Светлого времени суток
снова не хватит ему:
бледен и мал промежуток,
перемежающий тьму.

Полночь огни погасила,
но не окончен поход.
Гонит небесная сила,
путника гонит вперед.

Кружат овраги и спуски,
села встают, да не те...
Али и сам ты не русский,
аль не плутал в темноте!

Черт перепутал округу,
до свету тешиться рад.
Ходит и ходит по кругу
черный, слепой снегопад.

Спи до утра, если сможешь,
не просыпайся в избе:
темный удел бездорожья
нынче сужден не тебе.

Выпадут годы иные —
ты обнищаешь, как тать,
и на просторах России знаешь,
где снегу плутать.

2002

Вдоль дороги пристанища нет,
по канавам наметился лед.
И краснеет осенний рассвет
за рекой, где шиповник растет.

Он растет, существует вдали,
неподвижен и сумрачно ал.
Берега им навскид поросли,
только ягод никто не собрал.

Здесь никто не ходил, не бродил,
не видать ни чужих, ни своих.
Ведь плоды не срывают с могил,
не берут их со стен крепостных.

Ржавый лист прошуршит у воды,
безнадежно упавший к ногам.
Но краснеют на ветках плоды
по великим твоим берегам.

Мы, Россия, еще поживем!
Не сломали нас ветер и дождь.
В запустении грозном твоем
есть ничейная, тайная мощь.

То и славно, что здесь ни следа,
то и ладно, что здесь ни тропы.
Мы еще не ступали туда,
где стена, и плоды, и шипы.

2002

Выбилось лето из сил,
в небе до срока темно.
Август к окну подступил,
и запотело окно.

И остывания пар
в келье скопился моей,
словно внесли самовар
для неизвестных гостей.

Много таких вечеров
будет теперь у меня:
маленький замкнутый кров,
свет неживого огня.

Все обращается в прах,
всюду печаль залегла,
и дотлевает в лесах
пламя любви и тепла.

Возле багряных калин,
возле седых тополей
сам ты себя закалил
к холоду жизни своей.

И преклонясь головой,
стал ты на тополь похож:
вместе с травой и листвой
счастье свое отдаешь.

Все потерять заодно,
приобретая взамен
это седое окно,
сон остывающих стен!

Лед у порога разбить
и на задворках села
снег и свободу любить
больше любви и тепла.

2003

Над черной пропастью пруда,
над темным лесом и над степью
встает кровавая звезда
во всем своем великолепье.

Она царит, в сердца неся
и восхищенье, и усталость,
и перед ней природа вся
ушла во тьму и тихо сжалась.

И всякий маленький листок
молчал, и птица затаилась.
И каждый тихо изнемог,
еще не зная, что случилось.

Звезда! Ничтожны пред тобой
мои поля, мои дубравы,
когда ты луч бросаешь свой
для развлеченья и забавы.

И подойдя, что ближе нет,
как злобный дух на голос выпи,
ты льешь на нас разящий свет,
который днем из нас же выпит.

И мы молчим из нашей тьмы,
подняв растерянные лица —
затем, что не умеем мы
противостать, оборониться.

Мы тихо сжались, чтоб пришли
разруха, войны и неволи
и обескровленной Земли
сухая судорога боли.

Я не ищу судьбы иной
и не гонюсь за легкой славой:
не отразить мне свет ночной,
насквозь пропитанный отравой.

Но травы, птицы и цветы
меня о будущем просили.
И молча вышли я и ты
навстречу неизвестной силе.

2003

Под крылом твоим
тайные пути.
Ты лети, как дым,
птица, ты лети!

Пусть ведет тебя
древняя стезя.
Это ты лети —
мне лететь нельзя.

Жизнь у нас одна,
ты в ней и лети.
Ну а я пока
буду взаперти.

Сквозь трамвайный гул
не прорвется тишь.
Мне бы только знать,
верить, что летишь!

По твоим лугам,
по равнинам вод
то трава цветет,
то пурга метет.

Там и мой отец
под стальной звездой,
там и я всегда
буду молодой.

И оттуда в жизнь
веселей смотреть.
Как любила я,
все, что будет впредь!

Как я в гору шла,
тяжело несла,
никому ни в чем
не хотела зла.

Птица, унеси
к дальней стороне
не людскую молвь —
правду обо мне.

И у той горы,
у могильных плит
до другой поры
правда пусть молчит.

2003