Ованес Туманян - Стихи и четверостишья
Для которой в мои края
Путь закрыт гробовой плитой.
ДВЕ ЧЕРНЫЕ ТУЧИ
С зеленого трона спокойной вершины,
Поднявшись тревожно в темнеющий свод,
Гонимые бурей, по краю стремнины
Две тучки печальные мчались вперед.
Но даже и буря, в порыве жестоком,
Одну от другой оторвать не могла,
Хоть злобой дышала и в небе широком
Их, с места на место бросая, гнала.
И вместе, все дальше, по темной лазури,
Прижавшись друг к другу, в безбрежную высь,
Гонимые злобным дыханием бури,
Две тучки, две грустные тучки неслись.
УЛЫБАЮЩИЕСЯ ГЛАЗА
Никогда не верь ты улыбке глаз, -
Так цветы растут, всех милей, нежней,
Возле пропасти, на краю как раз,
Чтоб людей туда завлекать верней.
Вот так и поэт, опьяненный сном, -
Глаз улыбкою навсегда пленен, -
Он обманут был и страдал потом,
И копил в груди только боль и стон.
Никогда не верь ты улыбке глаз, -
Так цветы растут, всех милей, нежней,
Чтобы сердца прах утаить от нас,
Темной бездны дно оживить верней.
Вот так и поэт: он лишен утех,
У него в груди только боль и стон,
Но смеется он веселее всех,
Будто меж людьми всех счастливей он.
СТРАННИКИ
Моя прошлая жизнь, с нею прошлый мой год. -
Два седых старика, ослабевших, недужных, -
К дальней вечности путь свой держали вперед,
В задушевном раздумьи, в беседах содружных.
«Я взрастил благовонный, сияющий сад, -
Первый вымолвил так, обращаясь к второму, -
Животворный струили цветы аромат, -
Все цветы расточил я по миру людскому».
И ответил второй: «Много чувств, много сил,
Много было во мне вдохновенья святого.
Как и ты, я все отдал и все расточил
В песнопеньи любви, в светлой щедрости слова»,
Первый снова сказал: «Но в долине людской
Я оставил и холод и сумрак, как прежде».
– «Я оттуда ушел,- так ответил другой, -
И тоскуя душой и не веря надежде».
Первый громко сказал: «Вновь настанет расцвет,
И покроется снова долина цветами!»
Но другой ничего не промолвил в ответ,
И к дороге своей он поникнул глазами.
Так вся прошлая жизнь, так и прошлый мой год -
Два седых старика, ослабевших, недужных, -
К близкой вечности путь свой держали вперед,
В задушевном раздумье, в беседах содружных.
ДОЛГИЕ НОЧИ
Бессонница томит меня в постели,
Лежу и тщетно жду прихода сна,
И мысли мрачные мной овладели,
И эта ночь особенно длинна.
Ах, были дни, еще совсем недавно,
Мир нежно, точно мать, меня ласкал,
Познал тогда я дни восторга явно
И мрак ночной меня не угнетал,
Любовь прошла, развеялись мечтанья,
Нет бодрости и силы прежних дней,
Настали дни глубокого страданья,
И ночи кажутся теперь длинней.
Бессонница тенерь меня терзает,
В своей постели мучаюсь без сна.
Ночь бесконечна, все не рассветает, -
Как долго, долго тянется она!
ИЗ ПСАЛОМОВ ПЕЧАЛИ
Б.
Прошла, о боже, дымом жизнь моя!
Иссохли кости – сжег их полдень жгучий,
Иссякло сердце. Пал, подкошен, я,
Свой путь забыл от скорби неминучей.
Мой хлеб – укор людей чужих;
Мой отдых – на путях изгнаний;
День полон злых вестей и криков злых;
Ночь до утра полна глухих рыданий.
Томился я, как филин средь руин,
Как воробей на крыше – одиноко.
О боже! Я бессилен, я один…
Ужели час спасения далеко?
ТЫ ПОЧЕМУ…
«Ты почему меня забыл?» -
Я слышу девушки укор.
«Ты почему про нас забыл?» -
Пожаловались кручи гор.
Ах, вы не сетуйте, друзья,
Что я вас больше не пою.
Душою истомился я,
Боль истерзала грудь мою.
«Мы исцеление найдем», -
Сказала девушка, любя.
Сказали горы: «Мы возьмем
Твои страданья на себя».
Нет, девушка, любовь твоя
Не сможет сердце исцелить.
Тебе, родимых гор семья,
Моих страданий не избыть.
Ах, боль таю, но как мне быть.
Чтоб эту боль другой постиг?
Глубоко сердце – не открыть.
Я боль таю – и нем язык.
ИДИ, СЕСТРА, СВОИМ ПУТЕМ
Иди, сестра, путем любви,
Да будет ясен он и прям!
Не улыбайся, не зови, -
Ты не близка моим мечтам.
Сойдя с проторенных дорог,
С необъяснимою тоской
Душа блуждает средь тревог,
И ей несвойственен покой.
Еще рука не создана,
Чтоб удержать ее в пути;
Она безумна и жадна,
Ей без конца вперед итти.
И кто мне скажет, скольким я
Боль причиню своей рукой,
В какой пустыне скорбь моя
Найдет забвенье и покой?
Иди ж, сестра, своим путем,
Не приближаясь ни на пядь,
И помолись, чтобы вдвоем
Не повстречаться нам опять!
РОПОТ
Дни тянутся мои грустны, бесплодны,
И с рокотом мятежных чувств моих
Иду среди рядов могил холодных
Друзей любимых и надежд былых.
Я их похоронил. О, путь жестокий!
Я стал чужим в родной стране моей.
Иду, томясь, как путник одинокий,
Без крова, теплой ласки и друзей.
Те, кто вокруг, меня не понимают:
Им чужд язык мой, скорбь моя тяжка,
О лучшем дне они и не мечтают,
Им по нему неведома тоска.
Ничтожная толпа, тупое стадо,
Трусливые лжецы и торгаши,
От вашего все увядает взгляда:
Улыбка, вера и полет души.
Так перед кем же сердце я открою,
Кому спою о горечи моей?
И для кого пожертвую собою?
Возможно ль жить на свете без друзей?
Дни тянутся мои грустны, бесплодны,
И с рокотом мятежных чувств моих
Иду среди рядов могил холодных
Друзей любимых и надежд былых.
СЕСТРА, Я СТРАННИК
Сестра, я странник с юных лет,
Печален путь суровый мой,
И мне нигде приюта нет,
Нет спутников со мной!
За мною мрак прошедших дней,
Он душу скорбную томит,
И тяжесть в поступи моей,
И зной меня палит!
Край детства моего далек,
Уныл сегодняшний мой день,
Далек родимых волн поток,
Гоним я, как олень!
И, встретясь на пути моем,
Ты мне твердишь, сестра моя,
Что кинул я напрасно дом,
Что был там счастлив я!
Но тучи говорят во тьме
О глубине тоски моей,
И жить я не хочу в тюрьме,
В страданьи я сильней!
Преследуем я вновь и вновь,
Не знал я радость чистых нег,
Забыл я женскую любовь,
И грудь пуста навек!
Иду во тьму и в тишину,
И боль в душе моей остра.
Всех покидаю, всех кляну,
Прощай и ты, сестра!
НАШИМ ПРЕДКАМ
Блаженны вы, певцы моей страны,
Вы пели рано, видя сквозь туман
Предутренние золотые сны
О будущем спасении армян.
И в песнях ваших родина одна
Великая, хоть пленная, жила,
И вашей лиры каждая струна
Счастливое грядущее звала.
Ах, растерзали край родимый наш,
А с ним и наши чуткие сердца.
Сны золотые скрылись, как мираж,
В пустыне нашей дождались конца.
И на восходе жизни все мы вдруг
Остались без надежд и без дорог,
И лира падает из юных рук,
И в сердце умирает песнь и бог.
В АРМЯНСКИХ ГОРАХ
Не легок был путь, полночный наш путь…
Но выжили мы
Средь горя и тьмы:
Веками идем, чтоб в выси взглянуть,
В армянских горах,
В суровых горах.
Сокровище дум издревле несем, -
Что море, оно
Душой рождено,
Народной душой в пути вековом,
В армянских горах,
В высоких горах.
Из светлых пустынь кидались на нас
Орда за ордой;
Разили бедой,
Весь наш караван терзая не раз
В армянских горах,
В кровавых горах.
Ограблен, разбит был наш караван…
Разрознен средь скал,
Дорогу искал,
Считая рубцы бесчисленных ран,
В армянских горах,
В печальных горах.
И наши глаза взирают с тоской
На сумрак земли,
На звезды вдали:
Ну, скоро ли утро вспыхнет зарей
В армянских горах,
В зеленых горах?!
АРМЯНСКОЕ ГОРЕ
Армянское горе – безбрежное море.
Пучина огромная вод;
На этом огромном и черном просторе
Душа моя скорбно плывет.
Встает на дыбы иногда разъяренно
И ищет, где брег голубой:
Спускается вглубь иногда утомленно
В бездонный глубокий покой.
Но дна не достигнет она в этом море,
И брега вовек не найдет.
В армянских страданьях – на черном просторе
Душа моя скорбью живет.
СКОРБЬ СОЛОВЬЯ
Залетная птица глядит меж ветвей, -
Плачет кровавой слезой соловей.
Молвит; «Скажи мне, зачем меж ветвей
Ты плачешь кровавой слезой, соловей?
Зачем ты, нахохлясь на ветке сухой,
Поешь, трепеща, о печали одной?
Любит весь мир певуна своего
И щебетание песен его, -
Ты же, соловушка, день-деньской,
Вздыхая и охая, сам не свой,
Утра прохладного в сладкий час
Кровавые слезы струишь из глаз».
«О чем говоришь ты, чужак-сумасброд? -
