Демьян Бедный - Том 1. Стихотворения 1908-1917

Набив пустой живот
Картошкою вареной,
Задумался Федот.
Задумавшись, вздремнул и видит сон мудреный:
Все ожило кругом! Ухват забрался в печь,
   Горшки заспорили с заслонкой,
И ложка на столе неслыханную речь
   Вдруг повела с солонкой:
   «Вот так вся жизнь прошла без радостного дня.
   Дает же бог другим удачу?
А мне… Нелегкая, знать, дернула меня
Родиться ложкою – мужицкой на придачу.
Век сохну за других. Гляди, который день
Федот наш мается, слоняется, как тень?
Жена свалилася, у деток золотуха.
В могилу всех сведет лихая голодуха.
   Меж тем что делает Федот?
Уж хуже голода каких еще прижимок?
Нет, он последнюю телушку продает
   Из-за каких-то недоимок.
Как можно дальше жить – не приложу ума.
Так лучше уж своим терзаниям и мукам
   Я положу конец сама!»
   Тут, крикнувши: «Прощай, кума!»,
Бедняжка треснулась о пол с великим стуком.
   «Постой!.. Разбилася!.. Эх-ма!?»
   Федот во сне метнулся,
   Но в этот час проснулся
И в ужасе схватился за виски.
От ложки на полу и впрямь лежат куски.
«Фу, дьявол! Это что ж? Мне снилось аль не снилось?
   В башке ли малость… прояснилось?
Ох! – застонал Федот от яростной тоски. –
Что ж делать? А? Пойти до одури напиться?
   Аль утопиться?»

   Такое диво в кои веки:
Совсем на днях сановник некий
   Сиротский посетил приют.
   «Великолепно! Превосходно!
   Ну, прямо рай: тепло, уют…
Детишки – ангелы. А честь как отдают!
   И маршируют?»
      «Как угодно, –
   По отделеньям и повзводно…»
   «Быть может, „Славься“ пропоют?
Восторг! Божественно! И этому виновник?..»
Смотритель дал ответ: «Я-с и моя жена».
«За все вам русское мерси! – изрек сановник. –
Такая именно нам школа и нужна,
   С патриотической основой.
   Я очень ваш почин ценю.
Я доложу о вас… Я в долг себе вменю…
А здесь – столовая? Доволен и столовой.
   Позвольте мне меню.
Как?! – вдруг вскипел наш гость. – Молочный
                    суп… Жаркое…
      И это… это – в пост!
   Черт знает, что такое!»
«Ваш-сясь! Питание… Малютки… Хилый рост…
   Из бедноты сиротки…
Родные померли все больше от чахотки…
   Врачи…»
      «Врачи нахально врут!
      Не допущу потворства!
      С поста не мрут,
      А мрут – с обжорства!»

      «Ведь этакий вандал!» –
   Иной читатель скажет гневно.
А я б опекуна такого оправдал:
Ведь он от голоду ни разу не страдал,
   А от обжорства – ежедневно!

«Как звать тебя?»
   «Памфил Босой».
«Подумать, гастроном какой тут объявился!»
Заводчик так рабочему дивился:
Бедняга-гастроном гнилою колбасой
      Давился.
«Знать, заработки хороши?» –
Хозяин вымолвил ехидно.
«Куда! – вздохнул Памфил. – Гроши!»
«Гроши? Оно и видно.
   Где мастер?»
      «Здесь!»
      «Пиши…
За лишний жир… вот этому вот… графу…
      Целковый штрафу!»

Пожалуй, скажет кто: «Ну, мыслима ль когда,
Хоть и в хозяине, такая подлость, друже?
   Так не бывает!»
      Господа,
Бывает так, – хоть, правда, не всегда:
По большей части – хуже!

Недавно случай был с Барбосом:
   Томила пса жара,
      Так средь двора
      Клевал он носом.
А не заснуть никак! Усевшись на тыну,
   Сорока-стрекотуха
      Мешала сну.
   «Ой, натрещала ухо…
 И принесло же сатану!
Чай, больше места нет?.. Послушай-ка, болтуха:
   Уж ты б… таё…
 Недалеко до лесу…
Летела б ты, ей-богу, к бесу!»
      Сорока же – свое:
   То сядет, то привскочит,
   Слюною глазки мочит,
   Псу жалобно стрекочет:
      «Голубчик, не озорь!
   Ведь у меня, гляди, какая хворь:
      Я так измаялась, устала, –
      Пить-есть почти что перестала, –
   Вся измытарилась и сердцем и душой,
      Скорбя о братии меньшой!
   И ко всему щеку раздуло… вспухли губы…
   Ох, смертушка! Нет сил терпеть зубную боль!»
   «Щека и губы… Тьфу! – рычит Барбос. –
                    Позволь,
   Трещотка чертова, кому бы
   Врала ты, да не мне.
   Где ж видано, в какой стране, –
   Уж разве что во сне, –
   Чтоб у сороки были… зубы?!»

   Урок вам нужен? Вот урок:
Встречаются меж нас нередко лицедеи:
   Высокие слова, высокие идеи, –
   Нет подвигов, но будут – дайте срок!
Известно urbi et (смотри словарь!) – et orbi:
Их грудь – вместилище святой гражданской
                    скорби!
На деле ж вся их скорбь – зубная боль сорок!

«Мавруша!.. Кисанька!.. – Печально серый кот
      Мяукал у ворот. –
   О душегубство! О злодейство!
Ну, как теперь один я вынянчу котят?
   Они ж еще и не глядят!
   Пропало все мое семейство!»
«Голубчик Вася, что с тобой?
   Да не нужна ль моя услуга?» –
   Летит Барбос на голос друга.
«Ох, брат, наказан я судьбой!»
«Как? Говори скорей! Уж я взаправду трушу».
«В трактире… сжарили и съели, брат, Маврушу».
«Кто съел-то?» – взвыл Барбос, попятившись назад.
«Рабочий… то ль мужик… Побился об заклад…
   За пять целковых, супостат,
      Маврушу слопал.
   Всю – с головы и до хвоста!»
«Да что ты? Батюшки! Пет, это неспроста.
Не, не!..» – растерянно глазами пес захлопал.

      Читатель, что ни говори,
      Тут ясно – дело не в пари.
      Раз не осталося от кошки
         Ни хвостика, ни ножки,
Наверно, «супостат» денька четыре-три
   Пред тем не видел… хлеба крошки.

Взбежавши на пригорок,
Зайчишек тридцать – сорок
Устроили совет.
     «Житья нам, братцы, нет».
     «Беда. Хоть с мосту в воду».
     «Добудемте права!»
«Умремте за свободу!»
. . . . . . . . . . . . . . .
От смелых слов у всех кружилась голова.
Но только рядышком шелохнулась трава,
Как первый, кто кричал: «За волю в землю лягу!»
     С пригорка задал тягу.
     За ним все зайцы, кто куда,
        Айда!

Зайчиха с заинькой под кустиком сидела.
«Охти мне, без тебя уж стала тосковать
Ждала тебя, ждала: глаза все проглядела.
Договорились, что ль, в совете вы до дела?»
«Договорилися. Решили бунтовать!»

О бунте заячьем пошли повсюду толки.
      Не говоря уж о лисе,
Теперь, поди, хвосты поджали звери все, –
А больше всех, понятно, волки?!