Александр Гитович - Звезда над рекой

Стремительно огибая северную границу.
Вдоль берегов скалистых, мимо соседних стран
В каменно-древнем ложе дорога твоя стремится.
К великим просторам моря уходишь ты, Туманган
Тут слезы лила Корея, и на берегу скорбела
В безмолвной тоске о лучших будущих временах
О, сколько раз отраженье печальной одежды белой
Ты нес, Туманган, на темных, холодных своих волнах!

Лицо в глубоких морщинах, одежда его — в лохмотьях.
Все отнято самураями, он загнан и угнетен,
Нет меры его мученьям, — сердцу не побороть их.
Посох в руке скитальца — все, что имеет он.
Нет ни жилья, ни крова, негде ему согреться,
Нет у него покоя даже в коротких снах…
Скажи, Туманган, не это ль правдивый образ корейца.
Столько раз отраженный в холодных твоих волнах?

Можно ее замучить, но лжи она не сказала б!
Пусть нищенская одежда вылиняла от слез,
Вздохов ты не услышишь и не услышишь жалоб, —
Терпит она безмолвно все, что ей рок принес.
Еле живой ребенок спит за спиной крестьянки…
Скажи, Туманган, ты видел ее на своих путях?
Не это ль правдивый образ женщины-кореянки,
Столько раз отраженный в холодных твоих волнах

Плывут по теченью льдины, — он разве не знал про это?
Свистят японские пули прямо над головой.
Но, видя северный берег в бледных лучах рассвета,
Реке он судьбу вручает и путь продолжает свой.
За ним — ружейные залпы и злобный треск пулемета…
Скажи, Туманган, ты помнишь его на своих путях?
Не это ль правдивый образ корейского патриота.
Что был отражен когда-то в холодных твоих волнах?

Кровавый след на тропинке… Сквозь ветер и непогоду —
Последняя пуля в японцев, и вот он на берегу.
Он машет друзьям рукою и камнем падает в воду,
Чтоб даже безгласным трупом не даться в руки врагу.
Он был молодым и сильным, он родом был из Гензана…
Скажи, Туманган, ты помнишь его на своих путях?
Не это ль правдивый образ корейского партизана,
Что был отражен когда-то в холодных твоих волнах?

Река страданий и горя, крови и слез Кореи,
Ни нам, ни тебе вовеки обратно не повернуть.
Но чудится, что сегодня ты даже течешь быстрее,
Мечом своих волн могучих к морям пробивая путь.
Как будто ты вместе с нами тяжелую жизнь измерил,
А ныне течешь на воле, свободу свою ценя.
Скажи, Туманган, когда же ты в счастье Земли поверил,
Когда началось все это, с какого года и дня?

В тот день, когда берег дрогнул от пушечной канонады,
Ты, Туманган, внезапно увидел перед собой
Воинов благородных доблестные отряды,
Шедших неколебимо на беспощадный бой.
О, не тогда ль ты понял святое свое призванье,
Когда ты поил героев, не знающих слова «страх»,
и, словно образ Победы, Красной Звезды сиянье
Ты отразил впервые в холодных своих волнах?

Тогда бледнели от страха растерянные японцы,
Бросая в пути оружье, бежали они на юг.
А с севера, ты увидел, медленно встало Солнце
И озарило горы, землю и все вокруг;
И Воинов Справедливости, черпавших каской воду,
Ты на груди широкой бережно перенес,
И вместе с ними в Корею ты перенес Свободу
И стал нам рекою Счастья, а не рекою Слез.

Мир — особое русское слово,
И в обоих значеньях его,
Вместе взятых, — он жизни основа
И грядущего дня торжество.

Пусть не только народы и страны
Сохраняют его на земле —
Пусть он будет царить постоянно
В каждом доме и в каждой семье!

Не Ленин ли готовил этот час,
Когда соединил рабочий класс
Свой светлый ум и золотые руки —

И, не подвластный никакой судьбе,
Весь род людской он пригласил к себе
На пиршество отваги и науки!

Есть вещий разум в подвиге героя,
Который волей ленинского строя
Держал в руках невидимый штурвал.

Весь мир сейчас России благодарен
За то, что летчик ВВС Гагарин —
И в космосе — с войною воевал.

Мы не хотим ни в чем унизить вас,
Но откровенно счастливы сейчас,
Что в звездном титаническом пейзаже

Померкли над орбитою земной
Перед одной советскою звездой —
Все многочисленные звезды ваши.

Мысль, Человек, Корабль, пронзая высь,
Божественною троицей слились
В пространствах мирового океана.

Католики, молитесь! Близок час,
Когда разрушатся — в сердцах у вас —
Беспомощные стены Ватикана!

Нам оставили наследство
Те, кто в бедствиях времен
Знали мир, который с детства
Был проклятьем заклеймен.

Те, кто шли из дальней дали
Изменить его судьбу,
Те, кто Ленина видали
В громе бури и в гробу.

Повезло нам, что сегодня,
Вспоминая о былом,
С Вами ночью новогодней
За одним сидим столом.

Отошло покамест горе,
Не гремит еще гроза,
Лишь гремят, друг с другом споря.
Шумных внуков голоса.

И на них, что в полном сборе,
Смотрят тихие, как зори,
С ясной мудростью во взоре,
Стариковские глаза.

Так реки вечерней устье
Сохраняет до утра
Теплый трепет тайной грусти,
Силу света и добра.

Суд идет! Легко ступая.
В зал, где граждане встают,
Входит женщина седая —
Большевистский входит суд.

Суд идет не под секретом —
В нашей собственной семье,
Озаряя грозным светом
Подсудимых на скамье.

Суд над хищными хорьками,
Над базарными царьками,
Над пивными их ларьками,
Где душа и ум не в счет,
Над торговой их удачей,
Над недоданною сдачей,
Над машиной и над дачей
Пролетарский суд идет.

И глядят, ни с кем не споря,
Зорко, как боец в дозоре,
Перед кем в ночном просторе
Фронтовая полоса, —
Ох, глядят! — в глубоком горе,
С ясной мудростью во взоре,
Беспощадные, как море,
Доброй женщины глаза.

Который год
У моего окна

С березой
Обнимается сосна,

Не замечая
Ничего вокруг,

Как мы с тобою,
Мой беспечный друг.