Николай Ильин - Океан. Выпуск одиннадцатый
— Садись. Давно в Москве?
— Прямо с вокзала. Привез кое-что любопытное по кайпилсским событиям.
— Серьезно? — Долматов опустился в кресло. — Не тяни, прошу тебя, не тяни… Действительно обнаружил след Ирмы?
— Не только обнаружил, но и привез. И не след, а все дело, завизированное лично самим начальником кайпилсского гестапо оберштурмфюрером Вайсом.
— Не может быть!
— Может.
Подполковник открыл портфель, вынул голубую папку с орлом и маленькую катушку магнитофонной пленки.
— Два месяца назад в Кайпилсе проводили работы по реконструкции порта. У самого выхода подняли затопленный катер. Эти вещи, — он показал на папку и пленку, — обнаружили в герметическом сейфе среди других документов. Прочти до конца, потом можешь задавать вопросы. Все документы переведены на русский.
Долматов раскрыл папку. Читая, он неоднократно поднимал голову, намереваясь что-то спросить, но всякий раз подполковник делал жест рукой: дескать, читай до конца.
Наконец Долматов перевернул последнюю страницу.
— Теперь можно спрашивать?
— Конечно.
— Записи обрываются на обещании Ирмы Линдус указать место и время встречи с отрядом моряков.
— Да, именно на этом они обрываются.
— Но почему же они тогда нас не схватили, если она сказала им?
— Там написано, что только обещала сказать.
— Значит, эти сведения им не удалось из нее вытянуть?
— Удалось. Место и время она назвала.
— Ты с ума сошел! Этого быть не может. Ты что-то путаешь!
— Да нет, не путаю. — Подполковник достал из портфеля портативный магнитофон, вставил кассету и нажал клавишу.
Раздался легкий шум, потрескивание, и тихий голос произнес: «Да, я действительно высадилась с подводной лодки. Встреча с отрядом произойдет в пятницу, в час дня, у старой часовни, что около развилки по пути к монастырю Эльзелот…» Голос оборвался.
Долматов сидел, откинувшись в кресле и прикрыв глаза.
— Это ее голос? Ты узнал ее? — спросил подполковник.
— Да, ее. Именно ее. Никаких сомнений.
— Ты понимаешь, что произошло? Если это ее голос, то Ирма Линдус выдала место и время встречи с вами. Совершила предательство.
Долматов долго молчал. Затем встал, подошел к окну, медленно обернулся и тихо сказал:
— Нет, мой дорогой друг. Нет и еще раз нет. Наш человек, а именно боцман Ян, должен был встретиться с ней у старой часовни во вторник. Ты понимаешь, во вторник, а не в пятницу. Ирма тянула время, чтобы дать нам возможность уйти подальше. Была договоренность: если во вторник — подчеркиваю, во вторник — она не придет, мы уходим, что мы и сделали. Она спасла нас от гестапо, дав нам три дня отсрочки. И заплатила за них своей жизнью. Вот так-то.
Долматов стоял у окна и смотрел в бирюзовое небо. И ему вспомнилось, как однажды на берегу моря он наблюдал закат. Солнце давно уже скрылось за горизонтом, но свет его лучей долго золотил разбросанные в беспорядке облака и, отражаясь от них, лазурь волн.
А. Баюров
* * *
Нет крестов здесь
и нет обелисков.
Здесь тропинки не сыщешь нигде.
Но сегодня
я кланяюсь низко
Потемневшей, притихшей воде.
Ты сюда не придешь в годовщину
По дорогам осенних штормов,
Не присядешь в тени под рябину,
Не насыплешь на холмик цветов…
Я хочу,
чтоб с любого маршрута,
Здесь, где тяжкие были бои,
Корабли,
проходя,
на минуту
Приглушали б машины свои.
Д. Кулинич
СУТКИ ИЗ ЖИЗНИ ГЛАВСТАРШИНЫ
Рассказ
Я вижу его, главстаршину, как сейчас: в потертом кителе с тремя узенькими нашивками на рукавах, в брюках, заправленных в сапоги с короткими голенищами.
— Товарищ капитан второго ранга, — четко, по-уставному, подошел он к моему начальнику. — Разрешите обратиться!
А мы — три инженера базы — подчиняясь воинской дисциплине, встали перед ним.
До этого было так…
Бумажная черная штора на единственном окне отделяла кабинет моего начальника от всего остального мира, а неожиданная вечерняя тишина настраивала меня на философский лад. Как-то сразу вычеркнулось тогда из памяти, что всего час-полтора назад захлебывались от частых выстрелов зенитки, ухали взрывы бомб, вспыхивали пожары, носились с истошными гудками машины и сам этот дом, расположенный всего в двух десятках метров от причала, качался подобно кораблю.
Я задержался в кабинете начальника, чтобы окончательно определить, что же можно было сделать для ремонта эсминца. Листая дефектные ведомости, я безжалостно вычеркивал такие пункты, как выпрямление бортовых листов или установка новых плафонов для кают-компании. Не до жиру… Я улыбался про себя, слушая, как обстоятельно и долго докладывал начальнику о каком-то пустяковом ремонте инженер, самый старший из нас по возрасту и по званию. Мы — молодежь — с начальником осмеливались говорить только тогда, когда получали от него задание и когда докладывали о его выполнении. Да еще когда приходилось оправдываться. На нас жаловались ежедневно и ежечасно: командиры и комиссары кораблей за то, что мы отвергали их сверхъестественные, на наш взгляд, требования; прорабы судоремонтного завода за то, что мы им выдвигали, на их взгляд, чрезмерные требования; коменданты — когда на кого-либо из нас падало их недремлющее око.
В остальных случаях мы обходились без нашего начальства. Это было уже наше дело, как заменить легированную сталь на обыкновенную, как без дока залатать пробоину в днище корабля или поставить новый гребной винт, как переоборудовать водяные цистерны на бензиновые танки, как без справочников произвести сложные расчеты, как договориться с заводской кладовщицей, чтобы она выдала на корабль дефицитные материалы.
Итак, в тот вечер идиллия в кабинете начальника была разрушена.
— Командир базы приказал вам, товарищ капитан второго ранга, идти со мной, — докладывал главстаршина.
— Куда это с вами? — в недоумении поднял брови мой начальник.
— Разряжать авиабомбу, товарищ капитан второго ранга.
— Какую авиабомбу? — еще более удивился мой начальник.
— На танкере. Она не взорвалась.
— Во-первых, я ничего не понимаю в авиабомбах, а во-вторых, товарищ главстаршина, вы… что-то, видимо, напутали. Командир базы мог мне и позвонить…
— Я сейчас. — Главстаршина скрылся в дверях.
Мы еще не успели обменяться мнениями о происшедшем, как он возвратился, ведя за собой капитан-лейтенанта, дежурного по штабу.
— Да, — подтвердил тот. — В танкер во время последней бомбежки попала и не взорвалась тонная бомба. Адмирал приказал минерам ее разрядить, а механикам — обеспечивать разряжание.
— Но я же действительно ничего не понимаю в авиабомбах! — настаивал мой начальник. — И что мы там должны обеспечивать?
— Не знаю, такой приказ, — пожав плечами, сказал капитан-лейтенант.
— Но при чем здесь мы? — опять спросил инженер-капитан второго ранга.
Он был прав, он был инженер-механиком и ничего не понимал ни в минах, ни в авиабомбах. И вообще не дело было руководителю технического обслуживания кораблей почти всего флота заниматься разрядкой бомбы, но… Внешне все это выглядело так, что я не мог подавить улыбку. Взгляд моего начальника упал на меня.
— Вот вы смеетесь, товарищ старший инженер-лейтенант. Ну и идите вместе со старшиной!
— Есть! — отчеканил я, еще улыбаясь.
Мы вышли в коридор — главстаршина, я и дежурный.
— Зайдите, запишите адреса родственников, — как само собой разумеющееся, сказал капитан-лейтенант.
Мы зашли в дежурную комнату и записали в вахтенный журнал: я — адрес родителей, находящихся в эвакуации; старшина, поколебавшись, адрес какой-то женщины.
— Жена? — спросил я.
— Не совсем, — помялся он.
— Пошли, — сказал я.
— Адмирал пообещал минеру — «знамя», механику — «звездочку», — доверительно сообщил мне дежурный.
Мы махнули руками — ладно, мол, — и вышли в затемненный порт.
Громада танкера растянулась чуть ли не на всю длину бухты. Стоявшие вдоль причалов эскадренные миноносцы, тральщики, не говоря уже о морских охотниках, казались маленькими и незначительными по сравнению с танкером. Если он взорвется и выльется нефть, она наверняка вспыхнет на воде — и на других кораблях могут начаться пожары. Да и для вражеской авиации лучшего ориентира не придумать…
— Где? — спросили мы командира танкера, который встретил нас у трапа.
— Пойдемте.
