Ли Бо - Стихи в переводе Сергея Торопцева

Ну, что за дивный облачный денек!
Чисты ручьи в сияющих горах,
В кувшине зелье — что зари глоток[339],
Настоянный на желтых лепестках.
На камнях, соснах — седина веков,
Поднялся ветер, загудел струной,
Взгляну в фиал — и на душе легко,
И усмехаюсь над самим собой.
Сбил ветер шляпу. Я хмелен совсем.
Мир — пуст. Так песней помяну друзей.

Я в праздник пил на Голове Дракона,
Хрисанфы над изгнанником[341] смеялись,
Сбил ветер шляпу[342] и погнал по склону,
А я плясал, ловя луны сиянье.

На склон горы я поднялся вчера
И вновь туда иду с вином в кувшине.
Хрисанфы грустны с самого утра —
Вчера топтали их, потопчут ныне.

Мне люба безмятежность этих вод,
Восторгу моему предел неведом.
Веслом разгонишь чаек хоровод
И рыбку выловишь себе к обеду.
На ряби волн заря дрожит слегка,
По берегам — холмов наряд весенний,
Молодка, бросив пряжу полоскать,
Глядит на проплывающих в смущенье.

Оно смыкается с Первоэфиром[345],
Волна бежит, не зная берегов,
Купцы везут товары с края мира,
Вздымая паруса до облаков,
Широкий черепашку лист качает,
Ночные птицы в камышах видны,
Девчушка лодку к дому направляет,
Сопровождая песней плеск волны.

Зеленая гора накрыта тьмой,
Жилище Се почтенного в тиши,
В бамбуках затихает шум людской,
В пруду луна белесая дрожит,
Засыпал двор давно засохший лист,
Колодец рухнул, серым мхом сокрыт.
Лишь ветерок гуляет, свеж и чист,
Да под камнями ручеек журчит.

С террасы древней Вознесенья духа
Взгляд не встречает никаких преград,
Легко скользит по разноцветью луга
Туда, где круч уходит к небу ряд.
Ко мне в окно влетает тучка смело,
Мир зелен — и бамбуки, и сосна.
Вот прочитать бы надписи на стелах!
Да мхом уже сокрыты письмена.

Известен с давних пор Хуань почтенный,
А кладезь сякнет, никому не нужен,
Седой и мерзлый мох скрывает стены,
И сиротливый месяц мокнет в луже.
Осенний холод оголит платаны,
Тепло весны вновь персики раскроет.
Кто в даль такую добираться станет?
Кто ощутит здесь чистоту мирскую?

Бамбука поросль меж камней видна,
За дымкой чуть заметен дальний остров,
Река в опавших листьях зелена,
И гулок звук на утреннем морозце.
Драконов рык слыхал ли кто-нибудь?
У песен Феникса послаще звуки.
Плакучей слабой ивою не будь!
Будь вечно неизменным — как бамбуки!

Из синевы небес ты смотришь вдаль,
В душе разлука горечью сидит.
Травинкам не понять твою печаль,
Цветам одна забота — расцвести.
Меж вами туч и гор слои, слои,
Пространство зову не преодолеть.
Уходят весны, осени пришли…
Так долго ли еще душе болеть?!

По-над рекою встал утес высокий,
Вершин гряда виднеется вдали,
Большие камни мечутся в потоке,
И набегают грозные валы.
О, сколь прекрасны дерева на склоне!
Безмерен дух немолкнущей реки…
А к ночи обезьяны громко стонут,
И только хмель утишит боль тоски.

Дин Лин простился с этим миром бренным,
Стряхнув мирскую пыль и вознесясь,
Отведал Зелье вечности, Бессмертным
За благовестным облаком умчась.
Грот потаенный спрятали лианы,
Дерев цветущих множество стволов.
В свой Ляодун вернулся он обратно —
Но сколько сроков жизненных прошло!

К холмам далеким нас влечет река,
Что смотрят друг на друга над водой,
Просвечивают в соснах берега,
А волны разбиваются скалой.
Край неба гор вершинами разъят,
В лучах зари они едва видны.
Мой челн уходит в солнечный закат,
И сзади — горы в дымке, зелены.

Кому-то хороши просторы,
Ну, а по мне здесь очень страшно:
Уж как задует опрокидывает горы,
Валы седые выше Вагуаньской башни[355].

Идут морские волны[356] до Сюньяна,
Через Нючжу к Мадану[357] подошли,
Ужасный ветер дует у Хэнцзяна,
Тоска длинна, как десять тысяч ли.

На запад взглянешь — Западная Цинь,
А на восток — Ханьшуй и Янский брод[358].
Валы вскипели шапками седин,
И ветер зол. Тут кормчий не пойдет!

Летит за феей моря злобный вихрь[359],
Сдвигают волны камни Врат Небесных.
Прилив в Чжэцзянском устье[360] так же лих?
За валом вал — что горы в шапках снежных.

Смотритель переправы у ворот[361]
Мне тучи на востоке показал:
«Нужда какая в волны Вас зовет?
В такую бурю плыть никак нельзя».

Луна в короне — к ветру и туману,
Волна ужасна — чудище морское,
Прибрежные трясутся три кургана[362].
«Вернитесь, господин, Вам плыть не стоит…»

За грани закатного неба уходит Эмэй[364],
Лофу[365] оказалась от Южной Пучины[366] вблизи:
Так мастер задумал и кистью исполнил своей,
Моря и вершины пред взором моим водрузил.
Столь зелены листья, что хочется зал подмести,
На зори в Чичэн[367] и на тучи над Цанъу[368] гляжу —
И в мыслях блуждаю вдоль Сяо и Сян, по Дунтин[369],
В пространстве трех рек и семи водоемов[370] брожу.
В какие края убегает бурлящий поток?
Вернется ли челн одинокий когда-то домой?
Не мечется парус, попутный поймав ветерок
И с ним устремившись за неба предел голубой.
Трепещет душа, обрывая в безмерности взгляд.
Достигнет ли челн трех священных вершин-островов?
Над западным пиком летит и ревет водопад,
В камнях извиваются струи журчащих ручьев.
С востока утесы восстали у туч на пути,
Леса поднимаются в небо, не зная преград,
Ни ночи, ни дня в этой бездне лесной не найти,
Здесь сесть бы за столик! Ведь даже цикады молчат,
И вечные гости[371] расселись под вечной сосной,
Наньчанский святой[372] среди них, молчаливых, сидит.
Наш Чжао мудрейший — вот истый Наньчанский святой!
Летами он зрел и талантом своим знаменит,
Народ принимает, закончив в Приказе дела,
Совсем как святые на сей живописной стене…
Нет, перлом ли подлинным эта картина была?!
Нетленность на склонах природных обещана мне.
От мира уйду! Стоит ждать ли победного дня? —
Там персик улинский[373] улыбкою встретит меня.