Сергей Бобров - Сборник: стихи и письма
Второй способ, хотя и менее нагляден, но гораздо удобнее подсчитывать модуляции, выражающиеся фигурами: Б<ольшой> и мал<ый> угол, Б<ольшая> и м<алая> корзина, и т.д. Эти чертежи дают очень много. Разберите Ваше стихотворение из «Пепла» — «В лодке», посмотрите, какой там интересный разрез и как он тесно связан с содержанием. Не буду писать, как связан, Вы это увидите сами. Кстати, насчет разреза стоп: в ямбе. Вы совершенно игнорируете это — и совершенно несправедливо. Вот пример: две строки:
«Когда бегущая комета Улыбкой ласковой привета...» в той и в другой полуударения на третьей стопе и паузная форма «с», но они звучат ясно различно. И вот отчего: первая строка =«U- | U - UU| U—», вторая: = «U-U | -UU|U-», т.е. первая = ямб + пеан второй + ямб, а вторая = амфибрахий + дактиль + ямб. Это зависит от разреза стоп. Многие стихотворения с плохим ритмом имеют прекрасный (т.е. я говорю, конечно, относительно; хорошим разрезом называю — богатый фигурами) разрез{124}. По-моему, об этом нужно подумать. Мне кажется, мой пример очень ясен. Еще и здесь сделано кое-что насчет словесной инструментовки: т.е. насчет мелодий гласных. То же, думаю (за недостатком времени не мог делать), можно сделать и с согласными. Делал я так: брал одну строку по числу слогов (т.е. 9 для четырехстопного ямба) и отмечал точкой места отдельной гласной. Для каждой гласной отдельный чертеж. Пример:
(Тютчев)
«Тени сизые смесились,
Цвет поблекнул, звук уснул;
Жизнь, движенье разрешились
В сумрак зыбкий, в дальний гул».
А знаете, Борис Николаевич, в «Всех напевах» у Брюсова гораздо лучше ритм, чем в «Urbiet Orbi» и в «Στεφανοζ'e».
Думаю, Вы понимаете, как это делается. Теперь маленькое исследование: больше всего «и» (10 раз = 33%), потом «е» и «у» (6 р. = 20%), потом «а» — (3 р. = 10%)*, потом «ы» — (2 р. = 6% приблизительно) и «о», «я», «э» по 1 разу, т.е. по 3 [приблизит<ельно>] % —ну и наконец «ю» 0%. Это необычайно интересно! (Вам, я думаю, понятно, почему я «ы» помещаю под «и», «ё» под «о» и т.д.). То же самое возможно безусловно и с согласными. Вспомните стихотворение Блока из «Снежной маски» — «...Темный рыцарь вкруг девицы заплетает вязь»{125} — все оно построено на свистящих и шипящих — з, с, у, щ и т. д.{126}. Если построить гамму гласных (исходя из того, что «у» равняется приблизительно, если не ошибаюсь, si bemol по опытам Гельмгольца){127}, то возможно строго объективное исследование гармонии гласных и согласных. Не знаете ли Вы, Борис Николаевич, какого-нибудь сочинения на эту тему, т.е. о музыкальном смысле согласных и гласных. Был бы Вам благодарен, если бы Вы мне про него сообщили.
Литературная жизнь в Москве все такая же, все по-старому. Брюсов, говорят, болел и теперь еще не совсем здоров. Вчера Ремизов читал в «Эстетике» — очень интересно. Читал А.Толстой, но, говорят, очень плохо. В январьской «Русской мысли» напечатана брюсовская «психодрама», очень ритмический пятистопный ямб, но абсолютно нехорошо{128}. Сам я еще не читал: передаю с чужих слов. Эллис пишет, через 5 дней должны выйти «Stigmata». Вчера вышла книжка Сергея Клычкова в «Альционе» — «Песни» — я прочел все, но мельком — что-то я ожидал большего. Доведя отрицательную оценку до крайности, можно сказать, что это Ершов, густо удобренный Вяч. Ивановым и Блоком**. Но возможно, что все это лишь первое впечатление. Завтра должны выйти, как говорят, «Арабески»{129}, «Музыка и модернизм»{130} и «Записки вдовца» в переводе Рубановича{131}. В «Русском слове» недавно был фельетон Философова о «Русской Камене» Садовского, где он называет эту книжку «отрыжка критиками»{132}. Но я думаю, что, как ни относись к Садовскому, нельзя признать, чтобы Философов имел право на такие определения. В «Русских Ведомостях» недавно <была> статья о Рейсбруке, которая, кажется, превосходит все сделанное газетчиками в этой области. Между прочим, там говорится, что «недавно основанное кн-во «Мусагет» поставило себе целью издавать разные непонятные книги»...{133} Говорить об этом не приходится. Вышли — только это уж давно — «Куранты любви» — Кузмина, второе издание «Земной оси» с рисунками Мартини, «Вечерний альбом» Марины Цветаевой — очень милая книжка, но не больше.
Ну, кажется, больше новостей нет. Простите, если был слишком многоречив. Страшно был бы рад хотя бы двум строчкам от Вас (Мой адрес: — Москва, Пречистенка, 33, кв. 20). Передайте мой самый искренний привет Анне Алексеевне{134} — мы с ней два раза виделись — может быть, она вспомнит.
Ваш С.Бобров.
P.S. Борис Николаевич, если будете писать, напишите, что Вы думаете о докторе Р.Штейнере{135}.
С.Б.
P.S.S. Через неделю думаю кончить моего Римбо. Вспоминаете ли Вы его в Африке — хотя он в Тунисе бывал лишь проездом. Бедный он!{136}
______________________
*но «а» по-другому интересней «у» — она образует фигуру— «у» нет.
**Не сердитесь, что я так о Клычкове пишу — ведь я не настаиваю на моей оценке. А тон у меня плохой всегда — Вы не обращайте на него внимания, пожалуйста.
12
27.1.1911 <Москва>
Дорогой Борис Николаевич!
Сегодня 27 — и по моим расчетам сегодня Вы должны были получить мое письмо. Какой ужасный день!
Ритм у нас начался — в понедельник прошлый заседание, как мне известно, не отличалось особым интересом. Вчера должно было быть второе (в нынешнем году), но его не состоялось — пришло слишком мало народу. У наших главных ритмиков: Сидоров, Шенрок и т.д. заготовлена масса ритмических законопроектов — их будут рассматривать в следующий понедельник. Вводится довольно много нового — результат будет несколько печальный — придется снова переделывать все чертежи. Сейчас я плохо осведомлен о всех этих новшествах, а на той неделе я напишу Вам подробно.
Вчера же вечером в «Мусагете» Эллис делал маленький доклад об отношении католицизма к символизму — собственно, это предисловие к «Stigmala», которые все еще не вышли (как и Ваши «Арабески»...). Был Бердяев, Степпун. Степпун возражал Эллису — очень остроумно и весьма ядовито. И хоть на него набросились Эллис, Бердяев и Топорков, они с ним сделать ничего не могли{137}. Я думаю, Вам знакомо положение Льва Львовича «Poesia est ancilla theologiae.. .»{138}, он сам говорил, что Вы с этом вполне согласны, чему как-то не верится. Странным также кажется: в его «Русских символистах» — говорить о кризисе символизма невозможно{139}, а теперь он о нем говорит, как о чем- то уже свершившемся. Да, много он очень нехорошего говорит!
Дорогой Борис Николаевич, у нас — у меня и у Сидорова — зародилась мысль — нам очень дорогая и интересная. Мы думаем, что Вы нас поддержите: мы думаем некогда выпустить книгу переводов из новых немецких поэтов! У нас намечены: George, Rilke{140}, Hofmannsthal{141}, Mombert{142}, Dauthendey{143}, Schauckal{144} и Dehmel{145}. У нас уже переведено около 25 стихотворений. А к весне антология будет готова — предполагаем около 100 стихотворений. Что вы об этом скажете{146}?
Ваш С.Бобров.
13
16.11.<1 >911 <Москва> Пречистенка, 33, кв. 20.
Дорогой Борис Николаевич!
Страшно Вам благодарен за Ваше письмецо — сегодня я получил его! Спасибо Вам, спасибо, что Вы меня не забыли{147}. Уж я боялся, что мои письма не дошли. Каждое Ваше письмо для нас для всех радость — как сойдемся — первый вопрос: кто следующий получил от Бориса Николаевича письмо? — немного ведь у нас пусто в «Мусагете» без Вас — Метнер бывает довольно редко, а Эллис... — тот совсем ушел в теософию и кроме как о Штейнере ни о ком и ни о чем не говорит и старается взять «Мусагет» приступом, дабы обратить его в гиблую квартиру теософов. У Крахта на лекциях он Бодлэра с теософской точки зрения комментирует и куда ни придешь — является Эллис и только и слышишь: «Акаша-Хроник — следующее воплощение — Девахон — астральное число» и так без конца! — Доктор Штейнер сказал так-то, доктор думает так-то, доктор любит то-то и то-то... доктор равен Франциску Ассизскому... Доктор пять часов в день беседует с иными существами и видит Христа...» Вы себе не можете представить, что это такое! Везде у Эллиса возникают постоянные перепалки из-за этого — это так неприятно! Сам он под влиянием этой — простите меня — абракадабры — странно разнервничался и производит впечатление человека психически нездорового. И от всего этого идет прескверный запах мертвечины и податливость... Эртелей{148}. Постоянное кивание назад — что там-де знают, а им дано доходить до изложения «тайных» доктрин, которые, к слову сказать, может узнать всякий, — сыпется такая околесица, что хоть святых вон неси! Беспрестанное, нелепое, никчемное кощунство («доктор Штейнер, который все знает...»), постоянное смешивание теософии с христианством, объявление манихейства истинной религией, что не случайно{149}! — связь с магией, захватывание всего в мире и — ах, из этого всему конец! Недавно у Крахта — К.Ф. выступил против Эллиса — говорил довольно горячо, упрекал его в том, что он подменяет символ аллегорией, в мистическом позитивизме его, в подмене понятия бесконечное (для Эллиса в конечном счете нет бесконечности) и во многом другом. Эллис решил, что он в следующее воскресенье прочтет лекцию об отношении Штейнера к искусству. Но 13-го (в последнее воскресенье) вместо обещанного был прочтен им довольно длинный и бессвязный акафист Штейнеру, который во многом напоминал книжку Морозова об апокалипсисе{150}. Если бы Вы знали, Борис Николаевич, какое это на всех производит гнетущее впечатление! Недавно Эллис говорил мне и Рубановичу, что Вы ему признавались, будто бы и для Вас Штейнер есть идеал и т.д., я не верю этому совершенно, во-первых, Эллис очень любит говорить неправду, во-вторых, я помню Ваши замечания о теософии и теософах в «Символизме» и в «Весах». Мне бы очень хотелось, Борис Николаевич, чтобы Вы написали мне, что Вы думаете об этом «движении». Весной прошлого года у меня были очень тяжелые личные дела, кроме того, я не мог ходить в «Мусагет». У Эллиса я начал читать в первый раз «Божественную комедию» (простите, Борис Николаевич, что я исповедуюсь!!), потом купил себе и прочел. Вы понимаете — она произвела на меня колоссальное действие. Приблизительно в это время Эллис узнал о существовании Штейнера. Он дал мне его книжку «θεοσοφία»и убедил меня отчасти, ссылаясь на католическую символику Данте, что Штейнер ясновидящий, посвященный, розенкрейцер и т.д. В то время я был совершенно разбит, только что перенес тяжелый приступ сердечной неврастении и не мог защищаться влияниям извне — я стал искренно и пламенно верить в теософию, в ее назначение спасти мир и т.д. Как будто я воспрянул духом — но потом — уж не стану Вам описывать, что со мной сделала теософия — это очень длинно — только одно скажу — больше я никогда не мучился. Стало мне ясно в конце концов — что теософия не есть миросозерцание или религия — это — провал, небытие, дыра, могила!! Она как бы дает все, а на самом деле превращает все в ничто. Теперь мне удалось выкарабкаться из этого, и Эллис считает меня ренегатом и т.д. Все это печально, и в одном письме этого не расскажешь. Да я уж сейчас не могу об этом больше писать — очень все это уж тяжело.
