Дмитрий Дашков - Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

Мрамор сей кем оживлен? Кто смертный Пафию видел?
          Кто на камень излил прелесть, чарующу взор?
Длани ли здесь Праксителевой труд — иль, о бегстве Киприды
          Сетуя, горний Олимп Книду завидует сам?

Кубок налей и зови трикратно Илиодо́ру,
          Сладкого имени звук с чистым мешая вином.
Дай на главу мне венок благовонный: в нем еще дышат
          Масти вчерашни; ее нежной рукою он свит.
Ах, посмотри на цветы: с листков не каплют ли слезы?
          Плачет роза любви, милой не видя со мной!

Ночь, священная ночь, и ты, лампада[54], не вас ли
          Часто в свидетели клятв мы призывали своих!
Вам принесли мы обет: он друга любить, а я с другом
          Жить неразлучно, — никто нас не услышал иной.
Где ж вероломного клятвы, о ночь!.. их волны умчали[55].
          Ты, лампада, его в чуждых объятиях зришь!

Вас я приветствую, Матерь Земля и Матерь Или́фа[56]!
          Жизнь мне одною дана; в недрах почию другой.
Краткий я путь совершил; но откуда на оный поставлен,
          Кто был в мире и чей — вы не поведали мне.

Здесь я расторгнул оковы души, отягченной печалью.
Злые, не знайте, кто я, и смертию гибните злою!

Острые колья и терние гроб окружают — и ногу,
          Путник, твою повредят, если к нему подойдешь.
Ти́мон лежит здесь, людей ненавистник. Прочь от могилы!
          С бранью, как хочешь, ступай; только скорей проходи!

Чуждых брегов достигая, Фо́кион смерть обрел внезапно:
          Корабль его не снес стремленья черных волн;
Плаватель, с ними боряся, погиб в пучине Эгейской
          И вихрем потоплен, крутящим понт до дна.
Гроб сей, ему в отчизне воздвигнутый, пуст; но мать Проми́фа,
          Как птица скорбная, лишенная птенцов,
Каждое утро печаль изливает над оным в стенаньи
          И сына тень из мглы безвременной зовет.

Тело ты видишь пловца: примчав бездыханного к брегу,
          Море оставило мне, сжались, последний покров.
Хищник погибшего труп обнажил безбоязненной дланью:
          Малый прибыток ему был святотатства ценой!
Пусть же покровом моим он будет одеян в Аиде;
          С ним да предстанет на суд грозному теней Царю!

Ветхую стену опорой избрав, повествуют, убийца
          Сну предавался; но вдруг Са́рапис[59] взорам предстал,
Гибель ему прорицая: «О ты, здесь лежащий небрежно,
          Встань, для покоя спеши лучшего места искать!»
В ужасе оный отпрянул. И вслед за бегущим мгновенно
          Ветхое зданье, валясь, долу обрушилось всё.
Радостно жертву богам спасенный приносит за благость,
          Мня, что на гнусных убийц оным приятно взирать!
Са́рапис снова ему в ночном явился виденьи,
          Грозно вещая: «Тебе ль благости ждать от богов!
Ныне ты мною спасен; но смерти избегнул безбедной:
          Скоро позорную жизнь кончишь, злодей, на кресте!»

Тирсис, приявший от нимф храпенье на пажити стада,
          Тирсис, кто с Паном бы мог в бой на свирели вступить,
В полдень заснул, отягченный вином, под со́сной тенистой;
          Смотрит за стадом Ерот, посох в ручонку схватив.
Нимфы, о нимфы, будите скорей пастуха-звероловца!
          Хищным в добычу волкам предан малютка Ерот.

Где изваявший тебя рожден? — «В Сикио́не».
                        — Как имя? — «Ли́сипп».
          — Кто ты, истукан? — «Время, владыка всего».
— Что ты на перстах идешь? — «Бего́м я свой путь совершаю».
          — Крылья зачем на ногах? — «Быстрый являют мой бег».
— Сталь изощренную вижу в руке… — «Она знаменует:
          Время, как острая сталь, губит земные цветы».
— Веют зачем власы на лицо? — «Пусть, встретясь со мною,
Ловят скорее за них». — Что же нет сзади власов?
— «Смертный! не медля лови, пока я мчусь пред тобою:
После не можешь меня, сколь ни желай, возвратить».
— Мудрый художник тебя почто изваял? —
                                                                      «О прохожий!
Вам в поученье: и с тем лик мой пред храмом воздвиг».

Роза недолго блистает красой. Спеши, о прохожий!
          Вместо царицы цветов терние скоро найдешь.

Прежде погаснет сияние вечных светил небосклона,
          Илия луч озарит Ночи суровой лицо;
Прежде морские волны дадут нам отраду от жажды;
          Или усопшим Аид к жизни отворит пути,—
Прежде, чем имя твое, Меонид, Ионии слава,
          Древние песни твои в лоно забвенья падут!

Музы на землю сошли; их принял Иро́дот приветно:
          Каждая гостья ему книгу оставила в дар.

Памятник сей не прославит тебя, Еврипид; но в потомстве
          Сам от забвенья храним славой бессмертной твоей!

Пес, охраняющий гроб, возвести мне, чей пепел
                                                                          сокрыт в нем?

Пепел почиет в нем пса.

Кто ж был сей пес?

Диоген.

Родом откуда, скажи?

Из Синопы.

Не жил ли он в бочке?

Так, но оставя сей мир, ныне в звезда́х он живет.

С битвы обратно к стенам, без щита и объятого страхом,
          Сына бегущего мать встретила, гневом кипя;
Вмиг занесла копие и грудь малодушну пронзила,
          Труп укоряя потом, грозно вещала она:
«В бездну Аида ступай, о сын недостойный отчизны!
          Спарты и рождших завет мог ли, изменник, забыть!»

Ныне б, Ира́клит, оплакивал ты бытие человеков
          Больше, чем прежде; оно стало жалчее сто крат.
Ты же, Димо́крит, над ним умножил бы смех справедливый;
          День ото дня на земле смеха достойнее жизнь.
Мудрости вашей дивясь, смущает дух мой — не знаю,
          Плакать ли с первым из вас или смеяться с другим.

В младости беден я был; богатство пришло с сединами;
          Жалкая доля на век мне от богов суждена!
Лучшие в жизни лета провел я без средств к наслажденью;
          Ныне же средства нашел, силы к веселью лишась.