Федор Сологуб - Том 7. Стихотворения

Я осмеянный шел из собрания злобных людей,
В утомлённом уме их бесстыдные речи храня.
Было тихо везде, и в домах я не видел огней,
А морозная ночь и луна утешали меня.

Подымались дома серебристою сказкой кругом,
Безмятежно сады мне шептали о чём-то святом,
И, с приветом ко мне обнажённые ветви склоня,
Навевая мечты, утешали тихонько меня.

Улыбаясь мечтам и усталые взоры клоня,
Я по упицам шёл, очарованный полной луной,
И морозная даль, серебристой своей тишиной
Утишая тоску, отзывала от жизни меня.

Под ногами скрипел весь обвеянный чарами снег,
Был стремителен бег легких туч на далёкий ночлег,
И, в пустынях небес тишину ледяную храня,
Облака и луна отгоняли тоску от меня.

Мельканье изломанной тени,
Испуганный смертию взор.
Всё ниже и ниже ступени,
Всё тише рыдающий хор.
Нисходят крутые ступени,
Испуган разлукою взор.

Дрожат исхудалые руки,
Касаясь холодной стены.
Протяжным стенаньем разлуки
Испуганы тёмные сны.
Протяжные стоны разлуки
Дрожат у холодной стены.

Под чёрной и длинной вуалью
Две урны полны через край…
О песня, надгробной печалью
Былую любовь обвевай!
Отравлено сердце печалью,
Две урны полны через край.

«Уйди, преступный воин!
Ты больше недостоин
В сраженьях с нами быть,
Копьё ломать в турнире,
И на весёлом пире
Из общей чаши пить».

Идёт он, восклицая:
«За что напасть такая?
Я ложно осуждён!»
И слышит рёв проклятий
Его былых собратий,
И смех пажей да жён.

Как рыцарь осуждённый,
Надменных прав лишённый,
Без шлема и без лат,
От буйного турнира, —
От радостного мира
Иду, тоской объят,

И сам себе пеняю,
Хотя вины не знаю,
Не знаю за собой, —
Зачем в турнир весёлый,
Надев доспех тяжёлый,
Пошёл я за толпой.

Медлительные взоры к закату обращая,
Следя за облаками и за полётом птиц,
Сидела при дороге красавица лесная, —
И зыблилась тихонько, мечту и тень роняя
На смуглые ланиты, густая сень ресниц.

Она припоминала в печальный час вечерний
Таинственные дали, — родимые края,
Где облако понятней, где роща суеверней, —
Куда, былая фея, любовию дочерней
Влеклась она, страдая и грусть свою тая.

Был день: презревши чары и прелести ночные,
С жезлом своим волшебным рассталася она,
Венок благоуханный сняла с чела впервые,
И, как простая дева, в обители простые
Вошла, и человеку женою отдана.

На дальнем горизонте синеющей чертою
Виднелся лес дремучий, — то лес её родной…
Туда она глядела вечернею зарёю, —
Оттуда к ней домчался с призывною тоскою
Лазурный тихий голос: «Вернись, дитя, домой».

И в голосе далёком ей слышалось прощенье,
Она улыбкой тихой ответила на зов,
С людьми не попрощалась, оставила селенье
И быстро тенью лёгкой исчезла в отдаленье…
Влекла её в отчизну дочерняя любовь.

Насытив очи наготою
Эфирных и бесстрастных тел,
Земною страстной красотою
Я воплотиться захотел.

Тогда мне дали имя Фрины,
И в обаяньи нежных сил
Я восхитил мои Афины
И тело в волны погрузил.

Невинность гимны мне слагала,
Порок стыдился наготы,
И напоил он ядом жало
В пыли ползущей клеветы.

Мне казнь жестокая грозила,
Меня злословила молва,
Но злость в победу превратила
Живая сила божества.

Когда отравленное слово
В меня метал мой грозный враг,
Узрел внезапно без покрова
Мою красу ареопаг.

Затмилось злобное гоненье,
Хула свиваясь умерла,
И было — старцев поклоненье,
Восторг бесстрастный и хвала.

Детский лепет мне несносен,
Мне противен стук машин.
Я хочу под тенью сосен
Быть один, всегда один, —

Чтоб пустынно восходило
И катилось надо мной
Безответное светило,
Змей безумно-золотой, —

Чтоб свободный и пустынный
Веял ветер всех сторон,
Погружая душу в длинный,
Безразгадно-вещий сон.

Чтоб никто не молвил слова
Ни со мной, ни обо мне,
Злым вторжением былого
В беспредельной тишине, —

И когда настанет время
Беспробудно опочить
И томительное бремя
С утомленных плеч сложить, —

Чтоб никто моей пустыней
С тихим пеньем не ходил,
Чтоб не плавал ладан синий
Вкруг колеблемых кадил.

Много было вёсен, —
И опять весна.
Бедный мир несносен,
И весна бедна.
Что она мне скажет
На мои мечты?
Ту же смерть покажет,
Те же все цветы,
Что и прежде были
У больной земли,
Небесам кадили,
Никли да цвели.

Безжизненный чертог,
Случайная дорога…
Не хочет жизни Бог, —
Иль жизнь не хочет Бога?

Опять встаёт заря,
Колышутся туманы,
И робко ждут Царя
Томительные страны.

Но лютый змий возник,
И мечет стрелы злые,
И грозен мёртвый лик
Пылающего змия.

Для смерти — здесь чертог,
Для случая — дорога.
Не хочет жизни Бог,
И жизнь не хочет Бога.

Виденья злые, кто же вас
Воздвиг над мрачной бездной
В неизречённый час,
Святой, но бесполезный?

И чей бессмертно-вечный сон,
О тени гибельные, вами
В недобрый час отягощен,
Как небо облаками?

То воля мудрого Творца,
Иль злобным вражеским соблазном
До вожделенного конца
Единый мир предстал мне разным?

О, как томительно не знать
Того, что сердцу вечно ясно,
И неустанно вопрошать, —
  И вопрошать напрасно!

Изнемогающая вялость,
За что-то мстящая тоска, —
В долинах — бледная усталость,
На небе — злые облака.

Не видно счастья голубого, —
Его затмили злые сны.
Лучи светила золотого
Седой тоской поглощены.

Трепещет сердце опять.
Бледная поднялась заря, —
Бедная! Пришла встречать
Злого, золотого царя.

Встал и пламенем лучей
Опалил, умертвил её.
Ропщет и плачет ручей, —
Усталое сердце моё.

В дневных лучах и в сонной мгле,
В моей траве, в моей земле,
В моих кустах я схоронил
Мечты о жизни, клады сил,
И окружился я стеной,
Мой свет померк передо мной,
И я забыл, давно забыл,
Где притаились клады сил.

Порой, взобравшись по стене,
Сижу печально на окне, —
И силы спят в земле сырой,
Под неподвижною травой.
Как пробудить их? Как воззвать?
Иль им вовеки мирно спать,
А мне холодной тишиной
Томиться вечно за стеной?

Объята мглою вещих теней,
Она восходит в тёмный храм.
Дрожат стопы от холода ступеней,
И грозен мрак тоскующим очам.
И будут ли услышаны моленья?
Или навек от жизненных тревог
В недостижимые селенья
Сокрылся Бог?

Во мгле мерцают слабые лампады,
К стопам приник тяжёлый холод плит.
Темны столпов недвижные громады, —
Она стоит, и плачет, и дрожит.
О, для чего в усердьи богомольном
Она спешила в храм идти!
Как вознести мольбы о дольном!
Всему начертаны пути.