Федор Сологуб - Том 7. Стихотворения

Я сжечь её хотел, колдунью злую.
Но у неё нашлись проклятые слова, —
Я увидал её опять живую, —
Вся в пламени и в искрах голова.

И говорит она: «Я не сгорела, —
Восстановил огонь мою красу.
Огнём упитанное тело
Я от костра к волше́бству унесу.

Перебегая, гаснет пламя в складках
Моих магических одежд.
Безумен ты! В моих загадках
Ты не найдёшь своих надежд».

В лесу живет проказник неуёмный,
  Малютка Зой.
Насмешливый, он прячется в укромной
  Глуши лесной.

На нём надет кафтанишко, плетённый
  Из трав лесных,
По ветру кудри вьются, и зелёный
  Колпак на них.

На молвь людей он любит откликаться
  В тиши лесной,
Но им в глаза не смеет показаться
  Малютка Зой.

Я уведу тебя далёко
От шумных, тесных городов.
Где в многолюдстве одиноко,
Где рабство низменных трудов.

Уйдём к долине безмятежной
На берега пустынных вод.
Когда свершится неизбежный
Звезды таинственный восход.

И там, на берегу потока,
Под лёгкий лепет камыша,
От тёмной суеты далёко,
Прохладой свежею дыша,

Там, на путях очарованья
В безмолвный час поймёшь и ты
Неотразимые призванья
Миры объемлющей мечты.

Где безбрежный океан,
Где одни лишь плещут волны,
Где не ходят чёлны, —
Там есть фея Кисиман.

На волнах она лежит,
Нежась и качаясь,
Плещет, блещет, говорит, —
С нею фея Атимаис.

Атимаис, Кисиман —
Две лазоревые феи.
Их ласкает океан.
Эти феи — ворожеи.

К берегам несёт волну,
Колыхаясь, забавляясь,
Ворожащая луну
Злая фея Атимаис.

Пенит гневный океан,
Кораблям ломая донья,
Злая фея Кисиман,
Ворожащая спросонья.

Злые феи — две сестры —
Притворяться не умеют.
Бойся в море злой поры,
Если обе чары деют.

Цветёт весёлый сад
В безмолвии ограды.
Увидеть нежный взгляд
Кусты и птицы рады.
С высокого крыльца
Походкою царицы
Несёт она зарницы
Над розами лица.

Как сказка голубая,
Ушла от ярких в тень,
Рукою нагибая
Коварную сирень.
Сиреневые сказки
Понятней, чем слова.
Кружится голова,
И руки жаждут ласки.

Она идёт в поля,
Шумят её одежды.
Угретая земля
Цветёт в лучах надежды,
И зелень влажных трав
Под жгучей лаской змия, —
О сладости благие
Развеянных отрав!

Идёт к реке весёлой,
По мягким берегам.
Развейся, зной тяжёлый,
По долам, по лугам!
Истома грёз и лени
В одеждах на песке,
И тихий смех в реке,
Лобзающей колени.

Но только злой дракон
На тело смотрит сонный,
А где же, где же он,
Желанный и влюблённый?
Опять идти одной,
Закутанной в одежды,
Сквозь яркие надежды
В истомный, томный зной.

Луны безгрешное сиянье,
Бесстрастный сон немых дубрав,
И в поле мглистом волхвованье,
  Шептанье трав…

Сошлись полночные дороги.
На перекрёстке я опять, —
Но к вам ли, демоны и боги,
  Хочу воззвать?

Под непорочною луною
Внимая чуткой тишине,
Всё, что предстало предо мною,
  Зову ко мне.

Мелькает белая рубаха, —
И по траве, как снег бледна,
Дрожа от радостного страха,
  Идёт она.

Я не хочу её объятий,
Я ненавижу прелесть жён,
Я властью неземных заклятий
  Заворожён.

Но говорит мне ведьма: «Снова
Вещаю тайну бытия.
И нет и не было Иного, —
  Но я — Твоя.

Сгорали демоны и боги,
Но я с Тобой всегда была
Там, где встречались две дороги
  Добра и зла».

Упала белая рубаха,
И предо мной, обнажена,
Дрожа от страсти и от страха,
  Стоит она.

Наряд зелёный не идёт, —
Весенний цвет, — к моей печали.
Ареной горя и забот
Меня всё те же кони мчали,

От ожиданий голубых
К моим отчаяниям белым,
От расцветаний молодых
К плодам увядшим, но не зрелым.

Бег прерывался только там,
Где всё томится в свете жёлтом,
Где беды зреют по полям,
А счастье за надёжным болтом.

Гляжу, — ристалища вдруг нет, —
Стоит чертог передо мною,
А в нём и музыка, и свет,
И люди движутся толпою.

Печаль моя в нём расцвела, —
Ей платье жёлтое пристало, —
Она, роскошна и светла,
Царицей в том чертоге стала.

На бале были чудеса!
В груди моей кипели силы, —
Печали яркая краса
Ласкала ласкою могилы.

Но не устал возница мой,
Ещё мерцает даль за далью,
И мы опять летим домой
С моей венчанною печалью.

Опять рядиться надо ей,
На выбор, — всех цветов наряды.
Наряд зелёный всех больней, —
Ему все счастливы и рады…

Не надейся на силу чудесную
Призорочной черты, —
Покорила я ширь поднебесную,
Одолеешь ли ты?

Я широко раскрою объятия,
Я весь мир обниму, —
Заговоры твои и заклятия
Ни на что, ни к чему.

Укажу я зловещему ворону
Над тобою полет.
Новый месяц по левую сторону,
Ты увидишь, — взойдёт.

На пути твоём вихри полдневные
Закручу, заверчу,—
Лихорадки и недуги гневные
На тебя нашепчу.

Всё покрою заразою смрадною,
Что приветишь, любя,
И тоской гробовой, беспощадною
Иссушу я тебя.

И ко мне ты покорно преклонишься,
Призывая меня,
И в объятьях моих ты схоронишься
От постылого дня.

Много бегал мальчик мой.
Ножки голые в пыли.
Ножки милые помой.
Моя ножки, задремли.
Я спою тебе, спою:
«Баю-баюшки-баю».

Тихо стукнул в двери сон.
Я шепнула: «Сон, войди».
Волоса его, как лён,
Ручки дремлют на груди, —
И тихонько я пою:
«Баю-баюшки-баю».

«Сон, ты где был?» — «За горой». —
«Что ты видел?» — «Лунный свет». —
«С кем ты был?» — «С моей сестрой». —
«А сестра пришла к нам?» — «Нет».
Я тихонечко пою.
«Баю-баюшки-баю».

Дремлет бледная луна.
Тихо в поле и в саду.
Кто-то ходит у окна,
Кто-то шепчет: «Я приду».
Я тихохонько пою:
«Баю-баюшки-баю».

Кто-то шепчет у окна,
Точно ветки шелестят:
«Тяжело мне. Я больна.
Помоги мне, милый брат».
Тихо-тихо я пою:
«Баю-баюшки-баю».

«Я косила целый день.
Я устала. Я больна».
За окном шатнулась тень.
Притаилась у окна.
Я пою, пою, пою:
«Баю-баюшки-баю».

Я осмеянный шел из собрания злобных людей,
В утомлённом уме их бесстыдные речи храня.
Было тихо везде, и в домах я не видел огней,
А морозная ночь и луна утешали меня.

Подымались дома серебристою сказкой кругом,
Безмятежно сады мне шептали о чём-то святом,
И, с приветом ко мне обнажённые ветви склоня,
Навевая мечты, утешали тихонько меня.

Улыбаясь мечтам и усталые взоры клоня,
Я по упицам шёл, очарованный полной луной,
И морозная даль, серебристой своей тишиной
Утишая тоску, отзывала от жизни меня.

Под ногами скрипел весь обвеянный чарами снег,
Был стремителен бег легких туч на далёкий ночлег,
И, в пустынях небес тишину ледяную храня,
Облака и луна отгоняли тоску от меня.