Елена Егорова - Угрешская лира. Выпуск 2

Красива и смела
пошедшая со мной —
ты матерью была
и ты была женой.

Ты всё моё добро,
достоинство и честь.
Я дал тебе ребро
и всё отдам, что есть.

Как мысли и судьбе,
лопате и перу,
я отдал всё тебе,
и всё с тебя беру.

Дождём меня омой,
печаль моя и смех,
корыстный подвиг мой
и мой невинный грех.

Халатик свой накинь.
Томительно ходи.
Отринь меня, отринь
и снова припади.

И снова погодя,
неслышно, будто рысь,
нахлынь, не отходя,
но, уходя, вернись.

Дыханием одуй,
возьми, как Вышний Бог,
мой первый поцелуй
и мой последний вздох.

Оплачь невторопях,
мне речи не нужны —
пусть скатится на прах
слеза моей жены.

Забудь меня, забудь
по счастью своему…
А я с собою в путь
одну её возьму.

Не надо роскошных нарядов,
в каких щеголять на балах, —
пусть зимний снежок Ленинграда
тебя одевает впотьмах.

Я радуюсь вовсе недаром
усталой улыбке твоей,
когда по ночным тротуарам
идём мы из поздних гостей,

И, падая с тёмного неба,
в тишайших державных ночах
кристальные звёздочки снега
блестят у тебя на плечах.

Я ночью спокойней и строже,
и радостно мне потому,
что ты в этих блёстках похожа
на русскую зиму – зиму.

Как будто по стёжке – дорожке,
идём по проспекту домой.
Тебе бы ещё бы сапожки
да белый платок пуховой.

Я, словно родную науку,
себе осторожно твержу,
что я твою белую руку
покорно и властно держу…

Когда открываются рынки,
у запертых на ночь дверей
с тебя я снимаю снежинки,
как Пушкин снимал соболей.

Свечение капель и пляска.
Открытое ночью окно.
Опять начинается сказка
на улице, возле кино.

Не та, что придумана где – то,
а та, что течёт надо мной,
сопутствует мраку и свету,
в пыли существует земной.

Есть милая тайна обмана,
журчащее есть волшебство
в струе городского фонтана,
в цветных превращеньях его.

Я, право, не знаю, откуда
свергаются тучи, гудя,
когда совершается чудо
шумящего в листьях дождя.

Как чаша содружества – брагой,
московская ночь до окна
наполнена тёмною влагой,
мерцанием капель полна.

Мне снова сегодня семнадцать.
По улицам детства бродя,
мне нравится петь и смеяться
под зыбкою кровлей дождя.

Я вновь осенён благодатью
и встречу сегодня впотьмах
принцессу в коротеньком платье
с короной дождя в волосах.

Много лет и много дней назад
жил в зелёной Франции аббат.

Он великим сердцеведом был.
Слушая, как пели соловьи,
он, смеясь и плача, сочинил
золотую книгу о любви.

Если вьюга заметает путь,
хорошо у печки почитать.
Ты меня просила как – нибудь
эту книжку старую достать.

Но тогда была наводнена
не такими книгами страна.

Издавались книги про литье,
книги об уральском чугуне,
а любовь и вестники её
оставались как – то в стороне.

В лавке букиниста – москвича
всё – таки попался мне аббат,
между штабелями кирпича,
рельсами и трубами зажат.

С той поры, куда мы ни пойдём,
оглянуться стоило назад —
в одеянье стареньком своём
всюду нам сопутствовал аббат.

Не забыл я милостей твоих,
и берет не позабыл я твой,
созданный из линий снеговых,
связанный из пряжи снеговой.

…Это было десять лет назад.
По широким улицам Москвы
десять лет кружился снегопад
над зелёным празднеством листвы.

Десять раз по десять лет пройдёт.
Снова вьюга заметёт страну.
Звёздной ночью юноша придет
к твоему замёрзшему окну.

Изморозью тонкою обвит,
до утра он ходит под окном.
Как русалка, девушка лежит
на диване кожаном твоём.

Зазвенит, заплещет телефон,
в утреннем ныряя серебре,
и услышит новая Манон
голос кавалера де Грие.

Женская смеётся голова,
принимая счастие и пыл…
Эти сумасшедшие слова
я тебе когда – то говорил.

И опять сквозь синий снегопад
Грустно улыбается аббат.

В буре электрического света
умирает юная Джульетта.

Праздничные ярусы и ложи
голосок Офелии тревожит.

В золотых и темно – синих блёстках
Золушка танцует на подмостках.

Наши сёстры в полутёмном зале,
мы о вас ещё не написали.

В блиндажах подземных, а не в сказке
Наши жёны примеряли каски.

Не в садах Перро, а на Урале
вы золою землю удобряли.

На носилках длинных под навесом
умирали русские принцессы.

Возле, в государственной печали,
тихо пулемётчики стояли.

Сняли вы бушлаты и шинели,
старенькие туфельки надели.

Мы ещё оденем вас шелками,
плечи вам согреем соболями.

Мы построим вам дворцы большие,
милые красавицы России.

Мы о вас напишем сочиненья,
полные любви и удивленья.

Вот женщина,
которая в то время,
как я забыл про горести свои,
легко несёт недюжинное бремя
моей печали и моей любви.

Играет ветер кофтой золотистой.
Но как она степенна и стройна,
какою целомудренной и чистой
мне кажется теперь моя жена!

Рукой небрежной волосы отбросив,
не опуская ясные глаза,
она идёт по улице,
как осень,
как летняя внезапная гроза.

Как стыдно мне,
что, живший долго рядом,
в сумятице своих негромких дел
я заспанным, нелюбопытным взглядом
ещё тогда её не разглядел!

Прости меня за жалкие упрёки,
за вспышки безрассудного огня,
за эти непридуманные строки,
далёкая красавица моя.

Вам не случалось ли влюбляться —
мне просто грустно, если нет, —
когда вам было чуть не двадцать,
а ей почти что сорок лет?

А если уж такое было,
ты ни за что не позабыл,
как, торопясь, она любила
и ты без памяти любил.

Когда же мы переставали
искать у них ответный взгляд,
они нас молча отпускали
без возвращения назад.

И вот вчера, угрюмо, сухо
войдя в какой – то малый зал,
я безнадёжную старуху
средь юных женщин увидал.

И вдруг, хоть это в давнем стиле,
средь суеты и красоты
меня, как громом, оглушили
полузабытые черты.

И к вам идя сквозь шум базарный,
как на угасшую зарю,
я наклоняюсь благодарно
и ничего не говорю,

лишь с наслаждением и мукой,
забыв печали и дела,
целую старческую руку,
что белой ручкою была.

Я напишу тебе стихи такие,
каких ещё не слышала Россия.

Такие я тебе открою дали,
каких и марсиане не видали,

Сойду под землю и взойду на кручи,
открою волны и отмерю тучи,

Как мудрый бог, парящий надо всеми,
отдам пространство и отчислю время.

Я положу в твои родные руки
все сказки мира, все его науки.

Отдам тебе свои воспоминанья,
свой лёгкий вздох и трудное молчанье.

Я награжу тебя, моя отрада,
бессмертным словом
и предсмертным взглядом,

И всё за то, что утром у вокзала
ты так легко меня поцеловала.

О, как порою беден мой язык!
Пойми меня без слов, без заклинаний!
Жизнь нас обоих загнала в тупик,
а в тупиках совсем не до признаний.

Пойми меня по чувству между строк,
поверь без слов, хотя игра – без правил.
Я, словно двоечник, не выучил урок,
да и дневник не знаю, где оставил.

Дай руку мне – пожатием своим
ты мне унять поможешь эту муку,
ведь мы с тобой над бездною стоим…
Так дай же мне, так дай скорее руку!

О, как порою беден мой язык!
Пойми меня без слов, без заклинаний!
Жизнь нас обоих загнала в тупик,
а в тупиках совсем не до признаний.