Автор неизвестен Европейская старинная литератураЕвропейская старинная литератураЕвропейская старинная литература - Тень деревьев

Смерть их в кроватях находит;
Они умирают перед рассветом,
Когда полночь проходит,
И никто не думает об этом.

Женщины и мужчины,
Вы умрете на рассвете,
Я вижу беспокойные толпы ваших рук бессильных,
Из которых кровь уходит навеки.

Белые, измученные, вы боретесь долго,
В этот смутный час…
Заря вас заставит замолкнуть,
Глядите, я слушаю вас.

Сколько вас умирает сегодня.
Как люди могут спать спокойно
Средь ваших стонов?
Вот стук раздался в доме.
Я не один вас слушаю.
Кто-то прошел по соседней комнате,
Кто-то встал, чтоб следить за вашими бедными душами,

Но нет! Доносится сквозь стену
Маленькая песенка… Если кто-нибудь по комнате ходит —
Это чтоб укачать младенца,
Который родился сегодня.

Ломовик домой едет,
Под тяжелый стук своей телеги.

В ста верстах от него помещик богатый
Бродит одиноко по парку.

И я знаю в городе лавочника,
Который дремлет в своей грустной лавочке.

Сейчас, пользуясь тем, что они одни,
Что стемнело, что еще не зажглись огни,

Они плачут, и каждый из них думает
О своем ребенке, который недавно умер.

На освещенной ярко улице,
Встречая прохожих,
Ломовик прячет свое лицо
Под широкую шляпу.
Помещик, избегая лужаек,
Где еще светло,
Ищет самых темных аллей.
И лавочник все еще медлит
Осветить окна лавочки и свои глаза.

Если бы сейчас пришли сюда эти три человека,
Никогда не носившие похожей одежды,
Никогда не сидевшие за похожим столом,
Не знавшие ни похожих жилищ,
Ни похожих женщин.
Если б они пришли сюда
И сели б на эту скамейку позади тебя,
И ты бы им спела
Одну песенку, ты знаешь какую, о простом человеке,
Который идет по колено в воде, через речку,
Идет, не зная дороги,
Слабый, убогий,
Но который баюкает, ступая,
Свою маленькую девочку,
И та засыпает,
Грубым плащем согретая.
Если б ты пела так, не поворачиваясь,
Стыдясь своих глаз, стыдясь своего голоса.
Ты б услыхала, быть может,
Один стон, протяжный, тяжелый…

Я понял — одиночества и гнета
Вечерних снов не одолеть,
И это час покоя и работы,
Когда томит разуверений сеть
И тщетно жаждешь их окинуть, одолеть;
На небо вечная луна выходит,
Мечтатель, он, по ней вздыхая, бродит.
И лунный свет течет на плечи крыш.

Ты, вечер, узнаю тебя, ты смотришь и молчишь,
Один я под луной враждебной,
А город тянет эликсир целебный
И засыпает, исцеленный тишиной,
Бормочет вдалеке, и чей-то свет в окошке, моему подобный,
Еще, беседуя таинственно с луной,
С луной насмешливой и злобной
Трепещет темный и больной,
Неясный остров, средь пучин людских клочки истертой суши,
Изгнанью преданные, одиночеством насыщенные души.
Тебя я вижу, брат далекий и знакомый,
Ты видишь этот свет, дарованный ночами мне,
Как вижу я недремлющий огонь в твоем окне,
Работай ты, и города тупая дрема
Под нашими ногами не сомкнет твоих неутомимых глаз.

И я, как ты, при лампе за столом
Работаю — короткий благосклонный час
Нас одарил невидимым ключом.

Воспоминанья вечером дрожат, как мошки.
Ты помнишь девочку в забавной красной кофте,
Которая одна на маленьком лугу
Пасла стада свиней, больших и черных,
И пела — песни я припомнить не могу, —
Но знаю, слушая ее, мы думали покорно,
Что свиньи прошлого, унылы и темны,
Сейчас свирепо пожирают наши сны.

Моя надежда ясная,
Как жук, упала на спину.

Ты показалась вдалеке
С забавным зонтиком в руке;

Ты жука коснулась кончиком
Тоненького зонтика.

Зажужжав внезапно, жук
Тихо закружил вокруг.

Моя надежда ясная,
Как жук, упала на спину.

Ветер, две ивы качая,
Тихонько баюкает нас;
Хотя ты молчишь — я знаю,
Что это в последний раз.

Стемнело. Луна над домом,
Листья шуршат на крыльце,
Все кругом так знакомо
И звезда, как точка в конце.

Ты смеешься горько и тихо,
Я страшного слова жду,
И в сердце темные липы
Пахнут, как в старом саду.

Я устал, не свершив дороги…
Моя душа застыла, замлели ноги,
Как у путешественника после ночи в вагоне.
Но я не слышал, как поезд в поле стонет,
Но я не видел за окнами,
За серыми потными стеклами,
Ни деревень, летящих мимо,
Ни скользящего дыма
Несущегося локомотива,
Что прорезывает с грохотом
Поля и нивы,
Где синеют ласковые крокусы.

Я не знал радости приехать вечером
На новое место,
В город большой и неизвестный,
Исколотый огнями желтыми
И перерезанный широкой рекой,
Что качает отраженья
Своими тихими волнами.
Я не говорил себе с надеждой и с тоской:
«Что за стенами черными?
Как я буду жить здесь, в этом странном городе?»
Я не знал внезапного пробужденья
Где-то на юге, где рассвет весенний
Заливает отблеском алым
Большие белые стены вокзала.

Я этого не испытал,
А между тем я так устал,
Как будто я это все испытал.

Я сижу на скамье и гляжу
На тех, что приезжают и уезжают, не зная отдыха;
И свистит поезд мрачный,
Виснут рыданья в сером воздухе.
Я остаюсь, я сижу
С теми, что плачут.

Ах, дайте мне силы сесть на этот поезд черный,
И я оставлю на платформе
Отчаянье, и слабость, и жалобы эти
Моей души усталой;
Я оставлю их на скамейке,
Как забытый чемодан.
Только б уехать далеко от этого дымного вокзала,
От жизни бедной
К солнцу иных стран.

Да, я хочу быть усталым, но после — когда я приеду!..

Грязный туман деревья лижет,
Сирены кричат безысходней,
Осени лицо склоняется ниже,
И октябрь приходит.

Дождик течет по мутной раме,
Школьники грустят над белыми листами.
Октябрь, октябрь,
Ты убил солнечные каникулы,
А на школьном дворе ветер жадный
Играет листьями сухими, забытыми.

Октябрь туманный,
Пора тоски и всего тяжелого,
Жалоб шарманки
С охрипшим голосом.

Октябрь, о грустный месяц
Простуды, похоронных процессий,
Октябрь, ты жестче и грубее сентября,
И у тебя нет уюта декабря,
Его вечеров у камина.

О октябрь. Дождливый, сырой и длинный,
Я люблю тебя за то, что под твоим знаком
Молодые девушки начинают грезить грустней
О далеких озерах, о печали заката
И о белых стаях новых лебедей;
И за то, что на их красные щеки ложатся осенние тени
И лица бледнеют и тают под скукой твоих воскресений.