Юлия Друнина - Стихотворения (1942–1969)

Перед картою Чили,
У газетной витрины,
Я молчу
И Вальдивии вижу руины.
И сосед мой молчит
И глядит потрясенно
На развалины Юльтена
И Консепсьона.

…Закипел океан,
И низринулись горы,
Раскаленная лава
Низверглась на город,
И предстали людским
Обезумевшим взорам
Сталинград и Помпея,
Содом и Гоморра.

И мужчины рыдали,
И дети кричали,
Погребенные матери
Им
Отвечали…

Перед картою Чили,
У газетной витрины,
Дорогой Белоруссии
Вижу руины.

Мне знакомы
Развалины
Пуэрто-Монти —
Наши души
Они обжигали на фронте.
И давно ли
Мы раны свои залечили?..

Как сжимается сердце
Перед картою Чили!
Как сжимается сердце…
Вновь нависла над нами
Та опасность,
С которой
Не сравнится цунами…

Холодно и блестяще
В залах пустых музея,
Кажется, ветер жизни
Здесь навсегда затих.

Дамы, пастушки, воины —
Бродим, на них глазея.
Беднягам века томиться
В стеклянных гробах своих.

Важно плывут турнюры —
Ох, не жалели ваты
Наши прапрапрабабушки
(Пухом земля им будь).

Прошлое, только прошлое —
Все-таки грустновато…
Свежего ветра жизни
Хочется мне хлебнуть.

Выйдем скорей на площадь.
Солнечным смелым светом
Полдень ударит в наши
Прищуренные глаза.

Мы улыбнемся людям,
Мы… Но совсем не это
Хочется мне сегодня
Честно тебе сказать:

— Милый, скажи, что с нами
Мне почему-то страшно —
Кажется, стали биться
Наши сердца вразнобой.

Прошлое, только прошлое,
Счастьем живем вчерашним.
Холодно, как в музее,
Становится нам с тобой…

Мчатся века, эпохи,
Но неподвижно время
На высоте шесть тысяч,
В царстве безмолвном льда.
Бродит под облаками
Странных созданий племя,
Прошлое наше бродит —
Диких людей орда.

И, говорят, порою
Их в поселенья тянет,
Сходят они в долину,
Смотрят издалека.
Может — кто знает? —
В сумерках дремлющего сознанья
Брезжит тоска по братьям,
Пронзительная тоска?..

Холодно под облаками,
Холодно и в июле,
Ветер толкает в пропасть,
Жжется колючий снег.
Длинные руки свесив,
Глыбу спины ссутуля,
Вышел он из пещеры —
Таинственный человек.

Вот он застыл на камне —
Древних веков обломок,
В небо глядит на лайнер,
Сморщив покатый лоб.
Тихо скулит детеныш —
Жалобный голос ломок,
В ужасе от «дракона»
Прячется он в сугроб.

С ревом за облаками
Скрылся ТУ-104.
Так же горланит ветер,
Тот же пещерный век…
Сколько чудес на свете,
Сколько загадок в мире!
Вслед самолету долго
Снежный глядит человек…

Тянутся люди к сказке,
Так повелось от века,
Каждый, пускай немного,
Где-то в душе — поэт.
Очень хочется верить
В снежного человека,
Очень хочется, даже
Если такого нет…

Пусть много дружб хороших в жизни было,
А для меня всех ближе та братва,
Что даже полк уже считала тылом
И презирала выскочки-слова.
Нет, это ложь, что если грянут пушки,
То музы, испугавшись, замолчат.
Но не к лицу мужчинам побрякушки —
Модерным ритмом не купить солдат.
Их ловкой рифмой не возьмешь за сердце:
Что им до виртуозной чепухи?
Коль ты поэт, такие дай стихи,
Чтоб ими, словно у костра, согреться!

По улице Горького —
Что за походка! —
Красотка плывет,
Как под парусом лодка.
Прическа — что надо!
И свитер — что надо!
С лиловым оттенком
Губная помада!

Идет не стиляжка —
Девчонка с завода,
Девчонка рожденья
Военного года,
Со смены идет
(Не судите по виду), —
Подружку ханжам
Не дадим мы в обиду!

Пусть любит
С «крамольным» оттенком
Помаду,
Пусть стрижка —
Что надо,
И свитер — что надо,
Пусть туфли на «шпильках»,
Пусть сумка «модерн»,
Пусть юбка
Едва достигает колен.

Ну, что здесь плохого?
В цеху на заводе
Станки перед нею
На цыпочках ходят!

По улице Горького —
Что за походка! —
Красотка плывет,
Как под парусом лодка,
А в сумке «модерной»
Впритирку лежат
Пельмени,
Конспекты,
Рабочий халат.

А дома — братишка:
Смешной оголец,
Ротастый галчонок,
Крикливый птенец.

Мать… в траурной рамке
Глядит со стены,
Отец проживает
У новой жены.
Любимый?
Любимого нету пока…
Болит обожженная в цехе рука…
Устала?
Крепись, не показывай виду, —
Тебя никому
Не дадим мы в обиду!

По улице Горького —
Что за походка! —
Девчонка плывет,
Как под парусом лодка,
Девчонка рожденья
Военного года,
Рабочая косточка,
Дочка завода.

Прическа — что надо!
И свитер — что надо!
С «крамольным» оттенком
Губная помада!

Со смены идет
(Не судите по виду), —
Ее никому
Не дадим мы в обиду!

Мы сами пижонками
Слыли когда-то,
А время пришло —
Уходили в солдаты!

Брест в сорок первом.
Ночь в разгаре лета.
На сцене — самодеятельный хор.
Потом: «Джульетта, о моя Джульетта!» —
Вздымает руки молодой майор.

Да, репетиции сегодня затянулись,
Но не беда: ведь завтра выходной.
Спешат домой вдоль сладко спящих улиц
Майор Ромео с девочкой-женой.

Она и впрямь похожа на Джульетту
И, как Джульетта, страстно влюблена…

Брест в сорок первом.
Ночь в разгаре лета.
И тишина, такая тишина!

Летят последние минуты мира!
Проходит час, потом пройдет другой,
И мрачная трагедия Шекспира
Покажется забавною игрой…

Его пытали:
— Бруно, отрекись! —
Летело в ночь
Колоколов рыданье.
— Купи ценою отреченья жизнь,
Признай:
Земля — господних рук созданье.
Она одна,
Одна во всей Вселенной,
Господь других не создавал миров.
Все ближе отсвет огненной геенны
И погребальный хор колоколов.
А он молчал,
Трагичен и велик…
И вот костер на площади клубится.
Джордано, гениальный еретик,
Последний раз
Глядит в людские лица,
И каждый в сторону
Отводит взгляд…
Когда бы видел Бруно
Сквозь столетья:
К чужим мирам
Праправнуки летят,
Костры, костры еретиков
Им светят!

Приказав, чтоб за служенье людям
Прометея истязал орел,
Пьют нектар и пляшут злые судьи
На Олимпе древний рок-н-ролл.

Только рано расплясались боги,
Как бы им не обломали ноги —
Ведь огонь, что Прометей зажег,
Не погасит даже главный бог!

Многое узнают, леденея,
Боги и богини за века,
Их пронзит крамола Галилея
И копье фракийца Спартака.

А считалось — кто бессмертных тронет,
Если каждый смертный что свеча?..
Но заставил их дрожать на троне
Чуть картавый голос Ильича!

Служат людям Прометея внуки,
Пусть Олимп неправеден и лют,
И пускай их тюрьмы ждут и муки,
Пусть орлы наемные клюют,

Пусть грозит с нахмуренных небес
Сам Зевес, неправедный Зевес, —
Над огнем, что Прометей зажег,
Никакой уже не властен бог!