Борис Гребенщиков - Песни (сборник)

Мне не нужно победы, не нужно венца;
Мне не нужно губ ведьмы, чтоб дойти до конца.
Мне б весеннюю сладость да жизнь без вранья:
Ох, Самара, сестра моя…

Как по райскому саду ходят злые стада;
Ох измена-засада, да святая вода…
Наотмашь по сердцу, светлым лебедем в кровь,
А на горке – Владимир,
А под горкой Покров…

Бьется солнце о тучи над моей головой.
Я, наверно, везучий, раз до сих пор живой;
А над рекой кричит птица, ждет милого дружка –
А здесь белые стены да седая тоска.

Что ж я пьян, как архангел с картонной трубой;
Как на черном – так чистый, как на белом – рябой;
А вверху летит летчик, беспристрастен и хмур…
Ох, Самара, сестра моя;
Кострома, мон амур…

Я бы жил себе трезво, я бы жил не спеша –
Только хочет на волю живая душа;
Сарынью на кичку – разогнать эту смурь…
Ох, Самара, сестра моя;
Кострома, мон амур.

Мне не нужно награды, не нужно венца,
Только стыдно всем стадом прямо в царство Отца;
Мне б резную калитку, кружевной абажур…
Ох, Самара, сестра моя;
Кострома, мон амур…

Ты нужна мне – ну что еще?
Ты нужна мне – это все, что мне отпущено знать;
Утро не разбудит меня, ночь не прикажет мне спать;
И разве я поверю в то,
Что это может кончиться вместе с сердцем?

Ты нужна мне – дождь пересохшей земле;
Ты нужна мне – утро накануне чудес.
Это вырезано в наших ладонях, это сказано в звездах небес;
Как это полагается с нами – без имени и без оправданья…

Но, если бы не ты, ночь была бы пустой темнотой;
Если бы не ты, этот прах оставался бы – прах;
И, когда наступающий день
Отразится в твоих вертикальных зрачках –
Тот, кто закроет мне глаза, прочтет в них все то же –

Ты нужна мне…
      …окружила меня стеной,
Протоптала во мне тропу через поле,
А над полем стоит звезда –
Звезда без причины…

Вот упала с неба звездочка, разбилась на-поровну,
Половинкой быть холодно, да вместе не след;
Поначалу был ястребом, а потом стал вороном;
Сел на крыльцо светлое, да в доме никого нет.

Один улетел по ветру, другой уплыл по воду,
А третий пьет горькую, да все поет об одном:
Весело лететь ласточке над золотым проводом,
Восемь тысяч вольт под каждым крылом…

Одному дала с чистых глаз, другому из шалости,
А сама ждала третьего – да уж сколько лет…
Ведь если нужно мужика в дом – так вот он, пожалуйста;
Но ведь я тебя знаю – ты хочешь, чего здесь нет.

Так ты не плачь, моя милая;
Ты не плачь, красавица;
Нам с тобой ждать нечего, нам вышел указ.
Ведь мы ж из серебра-золота, что с нами станется,
Ну а вы, кто остались здесь, – молитесь за нас.

Его звали Сувлехим Такац,
И он служил почтовой змеей.
Женщины несли свои тела, как ножи,
Когда он шел со службы домой;
И как-то ночью он устал глядеть вниз,
И поднял глаза в небосвод;
И он сказал: «Я не знаю, что такое грехи,
Но мне душно здесь – пора вводить парусный флот!»

Они жили в полутемной избе,
В которой нечего было стеречь;
Они следили за развитием легенд,
Просто открывая дверь в печь;
И каждый раз, когда король бывал прав,
И ночь подходила к ним вброд,
Королева говорила: «Подбрось еще дров,
И я люблю тебя, и к нам идет парусный флот!»

Так сделай то, что хочется сделать,
Спой то, что хочется спеть.
Спой мне что-нибудь, что больше, чем слава,
И что-нибудь, что больше, чем смерть;
И может быть, тогда откроется дверь,
И звезды замедлят свой ход,
И мы встанем на пристани вместе,
Взявшись за руки; глядя на парусный флот.

В Ипатьевской слободе по улицам водят коня.
На улицах пьяный бардак;
На улицах полный привет.
А на нем узда изо льда;
На нем – венец из огня;
Он мог бы спалить этот город –
Но города, в сущности, нет.

А когда-то он был другим;
Он был женщиной с узким лицом;
На нем был черный корсаж,
А в корсаже спрятан кинжал.
И когда вокруг лилась кровь –
К нему в окно пришел гость;
И когда этот гость был внутри,
Он тихо-спокойно сказал:

Не пей вина, Гертруда;
Пьянство не красит дам.
Нажрешься в хлам – и станет противно
Соратникам и друзьям.
Держись сильней за якорь –
Якорь не подведет;
А ежели поймешь, что самсара – нирвана,
То всяка печаль пройдет.

Пускай проходят века;
По небу едет река,
И всем, кто поднимет глаза,
Из лодочки машет рука;
Пускай на сердце разброд,
Но всем, кто хочет и ждет,
Достаточно бросить играть –
И сердце с улыбкой споет:

Не пей вина, Гертруда,
Пьянство не красит дам.
Напьешься в хлам – и станет противно
Соратникам и друзьям.
Держись сильней за якорь –
Якорь не подведет;
А если поймешь, что самсара – нирвана,
То всяка печаль пройдет.

Черный ветер гудит над мостами,
Черной гарью покрыта земля.
Незнакомые смотрят волками,
И один из них, может быть, я.
Моя жизнь дребезжит, как дрезина,
А могла бы лететь мотыльком;
Моя смерть ездит в черной машине
С голубым огоньком.

Не корите меня за ухарство,
Не стыдите разбитым лицом.
Я хотел бы венчаться на царство,
Или просто ходить под венцом –
Но не купишь судьбы в магазине,
Не прижжешь ей хвоста угольком;
Моя смерть ездит в черной машине
С голубым огоньком.

Мне не жаль, что я здесь не прижился;
Мне не жаль, что родился и жил;
Попадись мне, кто все так придумал –
Я бы сам его здесь придушил;
Только поздно – мы все на вершине,
И теперь только вниз босиком;
Моя смерть ездит в черной машине
С голубым огоньком.

Меня зовут последний поворот,
Меня вы знаете сами
По вкусу водки из сырой земли
И хлеба со слезами.

В моем дому все хрен да полынь,
Дыра в башке – обнова;
Мне нож по сердцу там, где хорошо,
Я дома там, где херово.

На кой мне хрен ваш город золотой,
На кой мне хрен петь складно –
В моей душе семь сотен лет пожар,
Забыть бы все – и ладно.

А если завтра в чистый рай
Под белы руки взят буду –
Апостол Петр, ой батька Николай,
Возьми меня отсюда.

А в чистом небе два крыла
Чертят дугу исправно…
Я сам хромой, и все мои дела –
Налей еще – и славно.

Село солнце за Гималаи,
Чтоб назавтра вновь взойти;
Бредет йогин на кладбище
Отсекать привязанности.

У него труба из кости,
Он начнет в нее трубить;
Созовет голодных духов –
Их собой поить-кормить.

Они съедят его тело,
Они выпьют кровь до дна;
И к утру он чист-безгрешен,
Не привязан ни хрена.

Ох, мы тоже трубим в трубы,
У нас много трубачей;
И своею кровью кормим
Сытых хамов-сволочей;

Столько лет – а им все мало.
Неужель мы так грешны?
Ох, скорей бы солнце встало
Над кладбищем моей родины…

Не коси меня косой,
Не втыкай в ладонь гвоздь;
Настоем цикуты ты меня не глуши.
Ты – мой светлый разум,
Я те – черная кость,
Так сбегай в честь пропоя
Нашей чистой души.

Сколько я ни крал – а все руки пусты;
Сколько я ни пил – все вина как с куста;
Хошь ты голосуй, хошь иди в буддисты,
А проснешься поутру – всяк вокруг пустота.

Не пили меня пилой, не тычь бревном в глаз:
Бревен здесь хватит на порядочный дом;
А душа – святая, она клала на нас,
Так что пей – не ерзай, мы с тобою вдвоем.

Я бы и хотел, да все как след на песке;
Хошь – пой в опере, хошь брей топором –
А все равно Владимир гонит стадо к реке,
А стаду все одно, его съели с говном.

Мается, мается – жизнь не получается,
Хоть с вином на люди, хоть один вдвоем;
Мается, мается – то грешит, то кается;
А все не признается, что все дело в нем.

Мается, мается – то грешит, то кается;
То ли пыль во поле, то ли отчий дом;
Мается, мается – то заснет, то лается,
А все не признается, что все дело в нем.

Вроде бы и строишь – а все разлетается;
Вроде говоришь, да все не про то.
Ежели не выпьешь, то не получается,
А выпьешь – воешь волком, ни за что, ни про что…

Мается, мается – то заснет, то лается;
Хоть с вином на люди, хоть один вдвоем.
Мается, мается – Бог знает, где шляется,
А все не признается, что все дело в нем.

Может, голова моя не туда вставлена;
Может, слишком много врал, и груза не снесть.
Я бы и дышал, да грудь моя сдавлена;
Я бы вышел вон, но только там страшней, чем здесь…

Мается, мается – тропка все сужается;
Хоть с вином на люди, хоть один вдвоем.
Мается, мается; глянь, вот-вот сломается;
Чтоб ему признаться, что дело только в нем…

В белом кошелечечке да медные деньги,
В золотой купели – темнота да тюрьма;
Небо на цепи, да в ней порваны звенья;
Как пойдешь чинить – ты все поймешь сама.