Рабиндранат Тагор - Стихотворения. Рассказы. Гора
И раз сердцу удалось на какой-то срок одержать над ним верх, Гора решил наказать его. Мятежному сердцу грозило изгнание. Но кто мог исполнить эту угрозу?
Глава семьдесят вторая
Приготовления к церемонии покаяния Горы в саду на берегу Ганги шли своим чередом. Обинашу было только досадно, что избранное для церемонии место было не в центре Калькутты и, следовательно, она не сможет привлечь столько народу, сколько ему хотелось бы. Он прекрасно понимал, что самому Горе покаяние не очень нужно, нужно оно было народу Индии, на который такое зрелище должно было морально воздействовать. И ради этого, конечно, следовало провести церемонию на глазах у толпы.
Но Гора не согласился, — он хотел, чтобы во время церемонии пылал жертвенный огонь и читались веды, что было не совсем удобно в центре людной Калькутты. Для этого более подходило уединенное место в лесу или на берегу Ганги. Там при свете священного пламени, под пение ведических гимнов Гора мог взывать к древней Индии, — той, к словам которой прислушивался весь мир, — и, очистившись от грехов и совершив омовение, принять от нее посвящение в новую жизнь. О «моральном воздействии» Гора вовсе не тревожился.
Не зная, как еще удовлетворить свою потребность в гласности, Обинаш прибегнул к помощи прессы. Ничего не сказав Горе, он во всех газетах опубликовал сообщение о предстоящем покаянии. Но и на этом он не успокоился и написал несколько длинных передовиц, в которых подчеркивал, что благородного и непорочного брахмана вроде Горы, конечно, не может коснуться никакая скверна и что он совершает покаяние за всю страну, взяв на себя грехи так низко павшей в наши дни Индии. «Подобно тому как наша погрязшая в прегрешениях страна томится в оковах иноземцев, — писал Обинаш, — Гоурмохон-бабу на себе испытал, что значит быть закованным в кандалы. Он взял на себя муки родины и вызвался искупить покаянием ее грехи. Поэтому вы, братья бенгальцы, и ты, несчастный двухсотпятидесятимиллионный народ Индии…» и так далее.
Прочитав эти словоизлияния, Гора впал в ярость. Но удержать Обинаша было невозможно. Гневные тирады Горы не производили на него никакого впечатления. Сказать правду, Обинаша они даже радовали.
— Наш наставник витает в мире высоких чувств, — говорил он, — и ничего не понимает в делах житейских. Его можно сравнить с небожителем Нарадой{207}, который своей игрой на вине покорил Вишну и заставил его сотворить священную Гангу. Но принудить ее омывать наш бренный мир и оживить прах сыновей Сагары{208} смог лишь живший на земле царь Бхагиратха, а вовсе не жители неба. Это два совершенно разных дела.
Выходки Обинаша приводили Гору в бешенство, но Обинаш лишь посмеивался про себя, и только его почтение к учителю неуклонно росло.
«Обликом наш наставник, — говорил он себе, — настоящий Шива, но душой совершенный ребенок: в мирских делах ничего не смыслит, совершенно непрактичен, моментально вспыхивает и так же быстро отходит».
Стараниями Обинаша вокруг предстоящего посвящения Горы был поднят большой шум, и число людей, которые приходили посмотреть на Гору и поговорить с ним, достигло невероятной цифры. Каждый день приносил ему столько писем, что он не успевал прочитывать их. Всеобщее обсуждение его покаяния умаляло, по мнению Горы, всю торжественность этого обряда и превращало его в заурядное публичное зрелище. Но это был порок века, бороться с которым было трудно.
Последнее время Кришнодоял даже не касался газет, но людская молва проникла и в его убежище; прихлебатели, раздуваясь от гордости, сообщили ему, что его достойный сын Гора готовится торжественно совершить покаяние, и выразили надежду, что юноша пойдет по святым стопам своего отца и со временем станет таким же великим человеком.
Трудно сказать, сколько времени прошло с тех пор, как Кришнодоял последний раз заходил в комнату Горы. Сегодня, однако, сняв свои шелковые одежды, он надел обыкновенное платье и пошел к сыну, но не застал его.
Слуга доложил Кришнодоялу, что Гора находится в комнате жреца.
— Господи боже мой! Что ему там нужно?
Узнав, что Гора молится, Кришнодоял встревожился еще больше и поспешил в молельню. Там он нашел Гору, который сидел перед алтарем, погруженный в молитву.
— Гора! — позвал Кришнодоял с порога.
Удивленный появлением отца, Гора встал. В своих покоях Кришнодоял установил изваяние собственной божественной покровительницы и молился отдельно от всех. Все семейство поклонялось богу Вишну, но сам он почитал богиню Шакти и уже давно не участвовал в семейных богослужениях.
— Пойди-ка сюда! — позвал он.
Гора вышел из молельни.
— Что все это значит? — воскликнул Кришнодоял. — Что ты там делаешь? Ведь для этого есть специальный брахман, — продолжал он, видя, что Гора молчит. — Все необходимые обряды за всех в доме он регулярно выполняет. Так тебе-то что еще нужно?
— Ничего плохого в этом нет, насколько я понимаю.
— Ничего плохого! Ты так думаешь? А не кажется ли тебе, что нечего вмешиваться не в свое дело, раз у тебя и права на это нет. Это грех! Понимаешь? И грех этот ложится не только на тебя, но и на всех в доме.
— Если говорить об искренности в вопросах веры, — возразил Гора, — то, по всей вероятности, очень немногие имеют право совершать богослужение. Но неужели ты хочешь сказать, что я не имею права делать то, что делает наш жрец Рамхори?
Кришнодоял не сразу нашелся, что ответить.
— Видишь ли, — сказал он после некоторого молчания, — ежедневные обряды и молитвы — это кастовая обязанность Рамхори. Бог снисходительно смотрит на то, что их каста приняла на себя эту обязанность. Если же мы сами за это возьмемся, то нам придется отстранить их, а что будет с общиной? У тебя нет никакой причины отстранять его, и я не вижу, зачем тебе понадобилось входить в его комнату.
Раз уж сам Кришнодоял говорил, что даже такой праведный брахман, как Гора, не должен входить в молельню, значит, он имел для этого основания, и поэтому Гора не стал возражать.
— И вот еще что, Гора, — продолжал Кришнодоял, — я слышал, что ты как будто созвал всех пандитов на церемонию своего покаяния. Это правда?
— Да, — признался Гора.
— Пока я жив, этого не будет! — горячо воскликнул Кришнодоял.
— Но почему? — спросил возмущенный до глубины души Гора.
— Как почему? Разве я тебе не говорил, что ты не должен принимать участия в такой церемонии.
— Да, ты это говорил, — подтвердил Гора, — но не объяснил причины.
— И не вижу никакой необходимости объяснять, — ответил Кришнодоял. — Ты должен с почтением относиться к тому, что говорят тебе старшие и наставники. Без их разрешения ты не можешь участвовать ни в одной религиозной церемонии. Тебе, надо полагать, известно, что подобные церемонии связаны с памятью предков?
— Да, но в чем же тут препятствие для меня? — удивился Гора.
— Для тебя это совершенно исключено, — сердито сказал Кришнодоял, — я не допущу, чтобы ты принимал в них участие.
— Вот что, — жестко и холодно ответил Гора, — это мое личное дело. Я хочу очиститься от скверны и с этой целью устраиваю обряд покаяния, и я совершенно не понимаю, почему ты так волнуешься из-за этого и протестуешь.
— Послушай, Гора, — не выдержал Кришнодоял. — Было бы очень хорошо, если бы ты не пускался в спор по всякому поводу. О таких вещах не спорят. Есть много такого, что тебе понять еще не под силу. Позволь мне сказать тебе еще раз — ты глубоко заблуждаешься, если считаешь, что стал уже настоящим индуистом. Это не в твоей власти. Каждая капля твоей крови, каждая клеточка твоего тела восстает против этого. Даже при самом большом желании нельзя вдруг стать индуистом. Для этого нужно совершать праведные поступки из рождения в рождение.
— Я не знаю, как уж там из рождения в рождение, — вспыхнул Гора, — но разве я не могу претендовать на права, которые дает мне кровь нашего рода?
— Опять ты споришь! — воскликнул Кришнодоял. — И тебе не стыдно прямо в глаза противоречить мне? Называешь себя индуистом, а сам никак не бросишь эти английские повадки. Слушай, что тебе говорят, и немедленно прекрати все это.
Гора стоял молча, опустив голову.
— Но если я не совершу покаяния, — сказал он, — я не смогу есть со всеми вместе на свадьбе Шошимукхи.
— И великолепно! Что в этом плохого? — воодушевился Кришнодоял. — Тебя посадят отдельно.
— Значит, и в общине я должен держаться отдельно от всех?
— Это было бы очень хорошо, — согласился Кришнодоял, но, заметив, что его воодушевление несколько удивляет Гору, добавил: — Не обращай внимания на эти мелочи. Я ведь тоже никогда не ем вместе со всеми, даже когда бываю среди приглашенных. А какие у меня связи с общиной? Если ты хочешь вести праведный образ жизни, тебе лучше всего вступить на такой же путь. Я уверен, что для тебя это будет наивысшим благом.
