Александр Гитович - Избранное

Вот она — дорога торная,
Вот она — твоя расплата:
Не помогут ни снотворное,
Ни больничная палата.

Все равно душа измаяна,
И живет она во мраке,
Как собака без хозяина
И хозяин без собаки.

Хоть не один лежишь без сна —
Другие тоже вроде,
А на миру и смерть красна,
Как говорят в народе.

А там, где был здоровых суд,
Там — по своей природе —
Стакан воды не поднесут,
Как говорят в народе.

Не потому, что опустились руки,
А вышло так, что в горестной разлуке
Я не довел работу до конца.

Мой старый друг! Я вспомнил на мгновенье
Зловещее твое стихотворенье:
«Когда ожесточаются сердца».

Как далеко до Азии.
Деревья
Всю ночь бушуют на снегу седом.
В Елизаветине,
В глухой деревне,
Литфонд мне приготовил стол и дом.
Наполнил лампы светлым керосином,
И, наконец,
Желая мне добра,
Хотел, чтоб я писал пером гусиным,
Но я не отдал вечного пера.

Вы знаете —
Само понятие «вечный»
Приятно для поэта.
Что-то в нем
Горит в годах эпохи быстротечной
Честолюбивых замыслов огнем.
И вот теперь мы не в своей тарелке,
Когда природа шепчет нам хитро:
— Нехорошо, чтоб вечные безделки
Писало вечное твое перо.
Прислушайся, усилий не жалея,
К зеленому изделию «Прометея»,
Оно скрипит тебе в тиши ночной:
«Уж если ты вооружился мной,
Раскинь мозгами, милый человек,
Пиши надолго — если не навек».

Как хорошо болтать на эту тему,
Когда заря зажгла свои огни.
А севшему впервые за поэму
Не избежать излишней болтовни.
Что ж, болтовней залечиваешь раны.
Я не имел — в коротеньких стихах —
Возможности поговорить пространно
И о своих
И о чужих грехах.
А тут валяй, дружище, днем и ночью
Не упускай возможности такой.
И водит дьявол болтовни, как хочет,
Поэта неуверенной рукой.

Но меру знай:
Смиряй свои мечты,
А то совсем заговоришься ты
И сможешь уподобиться поэту,
Который тем обрадовал планету,
Что, чудною невинностью влеком,
Любимую свою назвал «дубком».

Да это что!
Я знаю поименно
Тех, поднятых случайною волной,
Братишек, окружающих знамена
Еще доходной лирики блатной,
Явившихся незваными гостями
В военный лагерь,
Приглашая нас
Сменить ремень на поясок с кистями,
Винтовку бросить — и пуститься в пляс.

Мы помним их,
Когда у самовара
Затренькает зловещая гитара
Или жаргон бесстыдно воровской...
Нет, братцы, нет.
Уж лучше Луговской.

А лучше — мне подумалось —
Движенье
Той молодежи, рвущейся вперед,
Что не продаст республику в сраженье
Не хнычет в жизни
И в стихах не врет.
Мир хорошо, по-моему, устроен.
Я — за него.
И я веду к тому,
Что вот уже — не двое и не трое
Теперь любезны сердцу моему.
Вы скажете —
Январскою тоскою
Полемика пустая рождена,
И автора коснулась седина,
И он смешон с наивностью такою,
Короче —
Груз ему не по плечам,
И, на обратной стороне медали,
Заметно всем, что это нервы сдали,
Что душу тратит он по мелочам.
И многое еще у вас найдется,
Чтобы совсем унизить стихотворца.
Друзья мои!
Вас хлебом не корми,
А дай поиздеваться над людьми.

Но тут шалишь.
Тут даже не минута
Случайной слабости.
Тут сам с собой
Поговорил поэт довольно круто,
Но он — живой.
И он не бьет отбой.
Табак дымит — и трубка разгорелась,
Свет ремесла идет ко мне опять,
И эту наступающую зрелость
Мне тяжелей, чем молодость, отдать
В пустынный клуб редакций и журналов.
……………………
Да и к тому же просто надоело
Выслушивать советы —
Каждый рад
Учить других,
А разобраться делом,
Так врач больного хуже во сто крат.

Другое дело —
С дружеских позиций
Мне указать на промах боевой,—
Что неразумно столько провозиться
Над бестолковой этою главой,
Узнать ночной бессонницы соседство
И увидать к утру, часам к шести,
Что это не глава,
А просто средство,
Чтоб хоть немного душу отвести.

Не торопись. Ты будешь стар и сгорблен,
Но, вспоминая прожитые дни,
Не оскорби ее в минуты скорби,
За тень измены женской не кляни.
Пусть в этой, мертвой для тебя, столице
Останется живое существо,
Кому ты сможешь верить и молиться,
Кем любоваться и простить кого.
Ты говорил: «Мы все сгнием и сгинем,
И, празднуя короткий век земной,
Я не богам молился, а богиням», —
Неправда. Ты молился ей одной.
Она влекла пути иные мерить
И в тайны-тайных дверь приотворить.
О, не монах — мятежник должен верить
Не Авель — Каин с небом говорить!
И эти годы странствий и разлуки,
Пока ты шел за роковой рубеж,
Она к тебе протягивала руки,
Благословив на подвиг и мятеж.

Ложь вкрадчива, но истина упряма.
Открой глаза, уверься, и покинь
Мир, где давно бордель на месте храма
В бордель пристроили твоих богинь,
Всех до единой. И они отлично
Там прижились. И платят им сполна,
Наличными. Валюта безразлична:
Чины и деньги, власть и ордена
И просто мускулы. И даже вирши
Твоих приятелей — всё в ход идет,
Всё предлагают на любовной бирже
И всё годится. Лишь любовь не в счет.
Лишь горестное сердце человека,
Лишь потрясенная его душа
На рынках девятнадцатого века
Давным-давно не стоят ни гроша.
Я — разум твой. Нельзя одновременно
Обманом жить и правдою. Скажи,
Чем любоваться — низостью измены?
Чему поверить — слабости и лжи?
Пока ты жив — мне пировать с тобою.
И ты утешься. Ты молчи и пей.
За мелкий дождь над мелкою судьбою,
За бурю над могилою твоей.

Был я молод и грешен,
Но рассудок сберег —

Оттого неизбежен
Этот грустный упрек.

Он упрям и взаимен,
Он не стар и не нов,

Он — как праведник Пимен
И Борис Годунов.

Полон вечной печали,
Он не всем по плечу:

То, что мне не прощали,
То и я не прощу.

Он почти неизменен
До конца своего,

Он вполне современен —
Даже больше того.