Лидия Алексеева - Горькое счастье: Собрание сочинений

Нет, в ней разрыва нет
И даже узелков,
В той нити, что на свет
Вела из детских снов.

И это я в игре
Касаюсь ворса лбом
На вытертом ковре
На серо-голубом.

И это схвачен мной
У мокрых скал морских
Подброшенный волной
Мой самый первый стих.

И это отдан мне
Весь мир из Божьих рук,
И я стою в окне
Вагона всех разлук.

Старушечья скамья
И стайка воробьев…
И там, должно быть, я –
Не вижу без очков.

Из норки бурундук метнулся и исчез,
По небу облако переползло спокойно.
Нет, жизнь не только боль – она и этот лес,
Она и этот блеск, и этот шорох хвойный.

Вот шишка под ногой подсохшая хрустит.
Вот рыжики во мху и капли в паутине…
Нет, жизнь не только боль, не только ложь и стыд,
Она – и этот день благословенно-синий.

Вошел, как вестник
Иных миров, –
Светло суров, –
Коснулся песни
Концом жезла –
И душу сузил
В горячий узел
Добра и зла.
Кто славу любит,
Он узел тот
Легко разрубит,
По нем пройдет.
Кто правды жаждет –
Тот занемог,
Того развяжет
Последний вздох.

Говоришь – толпа. Но ведь это люди:
Мать, жена, возлюбленный, брат, –
Кто-то где-то их ждет, волнуется, любит,
Их приходу, как солнцу, рад…

Если ж нет у кого в этой дольней стуже
И родной души на земле,
Если кто никому и нигде не нужен –
Их тем более пожалей.

Снова одинокая
Провожаю я, –
Отплывает легкая
Лодочка твоя.

И одна на пристани
Я слежу за ней, –
Я смотрю всё пристальней,
Вижу всё мутней.

Не слышны уключины,
Ярок тихий плес…
А глаза приучены
Щуриться без слез.

Так светла излучина
Твоего пути.
… А душа приучена
Говорить «прости».

Жизнь была натянута, как парус,
Полный ветром солнечного дня,
Но к поре закатного огня
Штиль упал – и наступила старость…

И она мой парус убрала,
Скрипнула уключиной весла,
И на мой недоуменный зов:
«Доплывешь теперь без парусов!»

Сидел мальчонка маленький
С удилищем в руке,
Другой повис зеркально к ним
В струящейся реке:

Подошвами приклеился
И в облако повис,
И даже не разделся он,
А головою вниз.

В воде один поблескивал,
Другой примолк на пне,
И связанные лескою
Задумались вдвойне.

А под пеньком мальчишечьим
Вода плыла, тиха, –
Еще, пожалуй, тише, чем
Рождение стиха.

Если сядешь в лунный омут на полу –
Шелковинку вденешь запросто в иглу;
А заглянешь в опьяневшее окно –
Ночь висит, как голубое полотно.

И на землю льются лунные холсты,
А по ним теней прозрачные мосты.
За росистым, за мерцающим кустом
Вот бы мне к тебе прокрасться тем мостом:

Не манить тебя, не звать тебя ко мне –
Лишь разок привидеться во сне.

Всё ярче неба розовые перья,
Прозрачная растаяла звезда…
За наскоро прихлопнутою дверью
В траве росы зернистая слюда.
Я не вернусь. Не обману доверья
Судьбы, смыкающейся, как вода,
Над оттиском последнего следа,
Последнего несказанного слова.
Пусть будет всё по-утреннему ново.

Мокрый воздух снова полон блеска,
Солнце льется в облачный провал.
И лежит комочком занавеска —
Ветер грозовой ее сорвал.

Для него тесны коробки комнат,
Он еще о вольном небе помнит —
Он оттуда на крыле принес
Сладость вздоха после долгих слез.

Свободна? О да, не спорю, –
Да только что же!
И щепка в открытом море
Свободна тоже.

И щепкой кружусь одна я
В пустыне водной;
Плыву — а куда, не знаю –
Совсем свободно.

Сну под утро вырасти,
Днем темнеть во мне,
Словно пятнам сырости
На глухой стене.

Прерывая утренний
Беспричинный смех,
Тьмой клубиться внутренней,
Тайною для всех.

Всё мутней, огромнее,
Жутче, может быть;
Хоть его не помню я –
Не могу забыть.

Из темноты и в темноту,
Как по висячему мосту,
Бреду по жизни осторожно, –
И мост мой солнцем освещен,
Но хрупок он, но зыбок он,
И так легко сорваться можно.

И слева – черных туч полет,
А справа – радуга цветет…
Держусь за шаткие перила,
Иду – и откровенья жду,
Не знаю ведь, куда иду,
Откуда вышла – позабыла.

Идущих вижу впереди,
Идущих слышу позади –
Несчетна наша вереница, –
Но всех ведет единый путь,
И ни вернуться, ни свернуть,
И ни на миг остановиться.

Говорили мудрые люди,
Будто время только одно:
То, что было, и то, что будет,
В настоящее вплетено.

Значит, где-то еще вдвоем
Мы весенней рощей бредем…

Сколько света в первой листве!
Сколько белых фиалок в траве!

Хорошо, что памяти нет
О печали грядущих лет.

Как шуршащий ворох разрывая,
Боком скачет сойка голубая,
Как блестящ глазок и осторожен —
Я хочу, чтоб ты увидел тоже.

Как идет весна лиловым громом,
Плещет ливнем по лесным хоромам,
Бьет ручьем о каменное ложе —
Я хочу, чтоб ты увидел тоже.

Но живем с тобою параллельно:
Жизнь моя и жизнь твоя отдельно, –
Только там, в заоблачном пределе,
Говорят – сойдутся параллели.

Так зябко было. И моя рука
Тепла искала у тебя в кармане.
Мы проходили мимо кабачка,
Где надрывались тощие цыгане.

Вошли и столик заняли в углу,
Так хорошо – опять на нашем месте.
Мы радовались чадному теплу,
Тому, что вновь, на целый вечер вместе.

Мы заказали красного вина,
О чем-то говорили и молчали,
А музыка цыганская полна
Была извечной страсти и печали.

Теперь ничто не манит впереди,
Одна зола осталась от пожара.
Теперь за нашим столиком сидит
Другая очарованная пара.

Как смирю грызущую муку?
Сколько слез этой ночью вылью?
Как на казнь, мы шли на разлуку,
Ветер веял с развалин пылью.

Мы по улицам шли знакомым
Самых первых свиданий наших,
Но слова стали в горле комом,
Каждый шаг был тягуч и страшен.

Шли — не веря еще и веря —
Мимо прошлого, мимо, мимо…
Гарью дула в лицо потеря
Безнадежно, непоправимо.

На губах еще долго стыло
Ледяных твоих губ касанье, —
Потому что последним было,
Как последнее целованье.