Давид Бурлюк - Стихотворения

Заброшенной старой часовне,
(Благочестия лун лишаи),
Где пристрастнее, лучше, готовней
Голубые цветы тишины,

  Под покровом нелепицы темной,
  Из ножон вынимая ножи,
  Собралися зарницей погромной
  Обсудить грабежей дележи.

Золотая церковная утварь
И со трона навес парчевой,
Гнев-слепец окунув эту тварь,

  Злобоссорой обострили спор,
  Где сошлись говорить меж собой
  Взгляд-предатель, кинжал и топор.

На глаз работать не годится!..
Сколотишь гроб, мертвец нейдет:
Топорщит лоб иль ягодица,
Под крышкой пучится живот…

Другое дело сантиметром
Обмеришь всесторонне труп:
Готовно влез каюту фертом —
Червекомпактнорьяный суп.

  На глаз работать не годиться!..
  И трезвый, пьяный гробовщик
  Не ковыряет палкой спицы

  Похабноспешной колесницы,
  Что исступленно верещит
  Подоплеухою денницы.

На косогоре — неудобном
Для пахоты, работ, жилья,
Лежит общении загробном
Персон различная семья.

  Над каждой — холмик невысокий
  И шаткий перегнивший крест,
  Овитый высохшей осокой,
  (могильных угрызений перст)?

  Иль сплошь… лишившись поперечин,
  Торчит уныло черный кол —
  Так погибающее судно

  Пустую мачту кажет нудно
  Над зыбью влаги скоротечной,
  Биющей вечности аттол.

На пустынноулицу осени
Синий и красный пузыри
Протянули свои мечи;
Осенили ветхие домики
Горебегущие лохмы туч;
Одну неделю, 2 недели, три
По невылазной грязи скачи!..

  Шлепает далеко эхо…
  Вытекает, слюнится, сочится…

«Вы помните „аптеку“ Чехова»?
Банок, стклянок вереница;
Фигура, лица еврей аптекаря,
Наливающего oleum ricini…
Отраженная стекле харя;
Диавол таращится синий.

  За перегородкой аптекарша,
  Сухощава: сплошная кость —
  Смерть — безживотая лекарша,
  Палец — ржавый гвоздь.
  Занимается готовит лекарства,
  Что не знает аптекарь, она знаток.
  Аптека грязеосеннего царства
  Беженцелиловопоток.

Перед аптекою гробики
Наструганы, сколочены кое-как.
Детские гладкие лобики —
Жизни безаппелляционный брак!..

Попариться кровавой бане,
Где время банщиком «нетребуя на чай»
Намылит шею, даст холодный душ
И саване пристроит на диване.
Где на мозоль сочится малочай
Разрезанных грудей простоволосых женщин,
Где столько небо отлетело душ
Студентов, босяков, наивных деревенщин.

При электричестве (!) халате парикмахер,
Стараясь лезвием зазубренной косы —
Затылки, шеи и усы,
Бесчисленно является виной,
Что голова прощается спиной,
Кровавая простыней потодымящий лагерь.

Ты богиня средь храма прекрасная,
Пред Тобою склоняются ниц.
Я же нищий — толпа безучастная
не заметит Меня с колесниц.

Ты — богиня, и в пурпур, и в золото
Облачен твой таинственный стан,
Из гранита изваянный молотом,
Там, где синий курит фимиам.

Я же нищий — у входа отрепьями.
Чуть прикрыв обнаженную грудь,
Овеваемый мрачными ветрами,
Я пойду в свой неведомый путь.

Птица, камень и стрела
Хвастать спорили полетом.
Жажда блеска их звала,
Триумфаторам — охота!

  Птице надо синеву!
  Разметалася крылами,
  Облаков кроша плеву,
  Солнца яр где горнопламень.

Камню — надобен обрыв,
Чтобы ринуть смело в бездну
Темноты гудящий срыв
Вдалеке от стаи звездной…

  Но стрела звенела: лень
  Мне лететь без гибкой ивы,
  Без татарския тетивы
  Сердце молодца — мишень.

Слово,
Олово
И
Камень
Растопить
Способен
Пламень
Сердца,
Солнца
И
Горна,
Что затеплила
Весна,
Что раскрыла все цветы,
Что согрела высоты.

Солнце бросило стрелу
И попало сердце девы —
Побежала по селу
На вчерашние посевы.
  Слышишь, слышишь звонкий клекот,
  Говор вод, отзвон мечей,
  Тот, что сердцу недалек от
  Тайноласковых ночей.
Девы пленные власы —
Струи слез — от страсти плачут…
И сияние красы,
Поцелуи «наудачу»!..
  Солнце бросило стрелу,
  Закаленную другую,
  Зацепившую золу,
  Башни голову седую.
И очнулся старый схимник
От лазоревого сна
От угроз суровозимних.
Когда в саване сосна.
  Он тогда от аналоя,
  Отошедши, пыльных книг,
  На минутку, сердце злое
  От косматых игл остриг.
Поднял он стрелу ликуя
И воскликнул: — сердце щит!
Буду жить в весенних струях
Птаха где любви пищит!
  Дева, Старец на опушке
  Повстречались и сошлись,
Жизнь им ставшая игрушкой
И лазоревая высь!

Фиал фиалковых небес
Над вешним лесом опрокинут.
Его земля пригубит весь,
Пока услады дней не минут.

  Полна размашистая ель
  Скользяще юного задора,
  Природа — праздничный отель
  Франтящего избыток вздора.

Весны фиалковая суть,
Что мире сем тебя дороже,
Возвешенней, небрежней, строже,

  Что действенней, смелей, громадней,
  Пьянее влаги виноградной,
  Налитой хрусталей сосуд??

Капитан Жуэль был пенною фигурой.
Он шумел — океанея риф.
Жуэля взгляд не прекращался — хмурым,
Дев земных растегивая лиф.

  Он блуждал в морях, колеблемых без смысла
  Дев морских глядя по вечерам,
  Прыгавших глубин неверных искрах,
  Чтоб навек исчезнуть там.

Капитан Жуэль был бурною натурой,
Скрыв ее под хмурой сединой.
В нем циклон внезапной лапой бурой
Восставал, сминая все собой.

  Капитан Жуэль подайте руку…
  В ней сквозь поры проступает соль
  И вода набросила узоры:
  Рифов — до и лунное фа — соль…

Паучья сеть твоих морщин
Твоих седеющих излучин.
Благослови морской почин,
Которому я днесь приручен..

  Соединившись с ним союз,
  Свободной пенною волною,
  Легко подъемлю жизни груз,
  Не чтя ни карой, не виною…

Благослови морской закон,
Вдали звучащий маяками,
И облак белыми руками,
Пока, блестя своей секирой,
Суровой беспощадной ИРОЙ
Не выйдет   На амвон.

    FINIS[22]