Александр Перфильев - Стихи

Я жизнь свою прожил
Ненужно и бледно,
И вот, когда время
Пришло умирать,

Блеснула ты мне
Красотою победной,
И хочется жизнь мою
Снова начать…

И в сердце запели
Победные трубы,
Я молод и с плеч своих
Годы свалю.

И кажется мне,
Что любимые губы
Так тихо и нежно
Мне скажут: «люблю»…

Увы, понапрасну
Я снова взволнован.
И годы смеются
В ночной тишине…

Как больно, как горько,
Что нежное слово
Ты скажешь другому,
Но… только не мне.

Как хорошо, что осень золотая
Тебя в мой дом печальный привела:
Что жизнь моя, убогая, простая
От встречи, как от Солнца, расцвела.

Как хорошо, что сбросив страх пред чувством
Я пересилил самого себя,
Что бесконечной нежностью и грустью
Стихи мои запели для тебя.

Как хорошо, что осень жизни этой
Я, уходя навек, благословлю,
Что я умру, теплом твоим согретый,
Как хорошо, что я тебя люблю.

Вы ждали меня, золотая и нежная,
Скрывая, что тихо любили меня.
Но я не заметил, цепляясь за прежнее,
Ни вас, ни любви, ни прощального дня.

Потом я уехал с другою любимою,
Не зная, что будет, не зная, куда,
И ночи дождливые в памяти вымыли
Последнее счастье еще без следа.

Три года прошло, в бесконечное кануло,
В чужие снега, на чужое крыльцо,
И вот на меня из прошедшего глянуло
Чудесное, милое — ваше лицо.

Я знаю, вы многого больше не помните,
Но в долгие ночи, тоскуя, как я,
В холодной, пустой, опостылевшей комнате
Не веря рассудку — вы снова моя.

Это так безжалостно и просто —
Так, что даже не понять уму —
Корчиться, как от огня береста,
От любви, ненужной никому…

Жить стало очень плохо, —
Проклятая эпоха…
Как будто обеднел весь Божий свет…
Скучают унтерменши,
Гешефтов стало меньше,
И бедствуют — художник и поэт.
Не пейте, не курите,
Попробуйте… творите,
Когда повсюду слышишь только «нет»,
Башка совсем распухла,
Мысль творчества потухла,
Не сядешь ты за стол без сигарет.
Хоть я не верю чуду,
Но унывать не буду,
Подумать лишь и выход вновь найден.
А почему бы срочно,
Как будто не нарочно,
Не съездить мне к одной из бывших жен?
Там притвориться Ленским,
А с бедным сердцем женским
И в двадцать лет и в сорок лет с хвостом
Поладить я сумею,
Но только надо с нею
Поговорить об этом и о том…
Ну там, обнять немножко,
Сказать: «какая ножка,
Ты молодеешь прямо на глазах!»
(И у друзей старинных
Без предисловий длинных
Не может быть и речи о деньгах …)
«Еще забыл сказать я,
А где же это платье,
Ну, помнишь то, в котором я… и ты?
Как? Разве разорвалось?
Как больно сердце сжалось,
На нем такие чудные цветы!»
«Цветы?! Ты спутал, милый,
Оно в полоску было!»
Ах, чорт бы вас побрал со всем тряпьем!
«Полоска или клетка
Совсем неважно, детка,
А важно то, что были мы вдвоем»…
(Вот вывернулся ловко)
Она кивнет головкой,
Что выкрашена сорок восемь раз,
В глазах зажгутся свечи,
Как в тот осенний вечер,
Когда я в своей глупости завяз…
Поверил в эти глазки
И в радужные краски
Не отличив от масла акварель:
Мужское легковерье
Не различает перья,
Как это было раньше, так теперь!
Я все же продолжаю,
Хотя отлично знаю,
Что номер стал с годами все трудней:
Ни нежные моменты,
Ни лесть, ни комплименты
Не выдержат отравы наших дней.
«Ты разошлась со мною,
Я, может быть, не стою
Твоих великодушных синих глаз.
Не стою ножек этих
(А номер сорок третий!)
Но все же вспоминал о них не раз…
И средь осенней стужи
Подумай ты о муже…
Нет… я не говорю — вернись опять!
Вернуться — это сложно,
И даже невозможно,
Зато ведь можно друга поддержать…
Дай мне на грудь склониться,
Забыться и напиться,
Нет, я не пью, как года три назад…
Я проще стал, скромнее,
И кажется, вернее, —
Об этом мне другие говорят…»
«Другие?! Да, я знаю,
А потому считаю,
Что твой приезд совсем напрасный труд.
Ты можешь не стараться,
Твой поезд в восемь двадцать,
А до вокзала ходу пять минут…
Садись скорей за ужин…
Ты, кажется, простужен?
Я дам тебе не водки — аспирин…
Оденься потеплее,
Закутай шарфом шею…»
………………………………

И вот опять в вагоне я один.
Нет, я не злюсь, конечно,
Любовь недолговечна,
Финалом я ничуть не поражен…
Жить стало просто плохо —
Проклятая эпоха
Эпоха бывших дел и бывших жен!

Ветер гонит кучу листьев блеклых,
Ночь к рассвету тащится с трудом.
И стучит, стучит в чужие стекла
Счастье, потерявшее свой дом.

Это ты споткнулось у порога,
Голову подняв на этажи,
Что влечет тебя, где так убого,
Что влечет тебя туда, скажи?

Или может быть, в грязи и пыли
В тишине запущенных мансард,
Сохранилось то, что мы забыли,
Юности нетронутый азарт?

Нет. Уже давно засохли кисти,
Все мольберты сожжены в печи.
Клены сыпят неживые листья
На разбитой жизни кирпичи.

Все сорвалось, соскочило с петель,
Нету рам на сгнивших косяках.
Что же ты глядишь на дыры эти,
Что ты ищешь в этих чердаках?

Разобьешься обо все пороги,
И уйдешь в пустое никуда…
Счастье! Нам с тобой не по дороге,
Мы тебя не знали никогда.

Раньше был всегда веселым,
Жизнь свою, как песню, пропел.
По чужим и по нашим селам
Проходил, беззаботен и смел.

Где же вы, веселье и сила?
Стал покорным, как раньше был груб.
Это ты мне глаза погасила,
И согнала улыбку с губ.

Лишь теперь мне понятно впервые:
Оттого мое сердце в крови,
Что всю жизнь не склонял головы я
Ни от пули, и ни от любви!

Моя история: она длинна, —
Я постараюсь изложить короче —
Пятьсот страниц — былые времена
Не стоят трех кровавых наших строчек.
Из Праги вы уехали… И я
Уехал… только в сторону другую.
Казалось мне, что там моя семья,
Там женщину я бросил дорогую.
Я искренно хотел тогда спасти
Ее, а с нею тень иллюзий…
Но где там — можно ль было увезти
Пятьсот пудов, как приложенье к музе!
Я никогда не видел до сих пор
(А прожил я уже полвека)
Чтобы ночной горшок и прочий сор
Мог быть дороже жизни человека.
И я уехал, только не туда,
Где можно было выждать передрягу,
Тоска и боль не в эти города,
А привели меня обратно в Прагу.
Приехал я туда, как неживой,
Без всякой цели, смысла и дороги,
В последний раз пройтись по мостовой,
Где только что ходили твои ноги.
Что я увидел? Внешне — тишь да гладь,
Но чехи, сволочи, уже жужжали.
Открыто трусили еще восстать,
Но двух солдат убили на вокзале.
Что ж делать мне? И грустно я пошел
Как встарь, святому Павлу поклониться,
Спросить полштоф, за наш усесться стол,
И, как и полагается, напиться…