Владимир Маяковский - Том 6. Стихотворения, поэмы 1924-1925

«Ключи счастья»*
         напишет какая-нибудь дура.
Это
       раньше
      и называлось:
            л-и-т-е-р-а-т-у-р-а!
Нам этого мало —
         не в коня корм.
Пришлось
      за бумагу
         браться рабкорам.
Работы груда.
      Дела горы.
За что ни возьмись —
         нужны рабкоры!
Надо
   глядеть
      за своим Пе-Де* —
не доглядишь,
      так быть беде.
Того и гляди
      (коль будешь разиней)
в крестины
      попа
         привезет на дрезине.
Покрестит
        и снова
         гонит вон —
в соседнем селе
         закупить самогон.
Пе-Че* пропиши,
          чтоб не брал Пе-Че
казенный кирпич
            для своих печей.
С Те-Че*
   и с Ше-Че*
         не спускайте глаз,
а то,
   разозлясь,
      изорвут стенгаз.
Пиши!
   И пусть
      не сходит со стен
сам
       совпревосходительный
            эН*!
С своих
   высоких постов,
            как коршуны,
начальства
      глядят
         на работу рабкорщины.
Позеленев
         от пяток до носа,
грозят
   — Уволим! —
         Пишут доносы.
Да у рабкоров
      не робкий норов,
и взять на пушку
         нельзя рабкоров.
Знаем
   печатного слова вес,
не устрашит
      ни донос,
         ни обрез.
Пишет рабкор.
      Рабкор —
            проводник
ленинских дел
         и ленинских книг.
Пишет рабкор
      За рабкорами
            скоро
в селах
   родится
         селькор за селькором.
Пишет рабкор!
      Хватает стенгаз
лучше, чем пуля,
         чем штык,
            чем газ.
И от того,
        что пишет рабкор,
сохнет
   белогвардеец и вор.
Вперед, рабкоры!
           Лозунг рабкорин:
— Пишите в упор!
         — Смотрите в корень!

Лбом
   пробив
      безграмотья горы,
сразу

      засели рабкоры.
Тот — такой,
      а этот —
         этакий, —
каждого
   надо
      взять под заметки.
Спецы,
   замзавы
         и завы,
            как коршуны,
злобно
   глядят
      на работу рабкорщины.
Пишет:
   «Поставили
         скверного спеца,
с ним
   ни в какой работе не спеться».
Впишет,
   подумает:
         — Кажется, здорово?! —
Радостью
       светит
         улыбка рабкорова.
Пишет:
   «Петров
      подозрительной масти,
лезет к бабью,
      матершиниться мастер».
Белым
   и ворам
      эта рабкорь
хуже, чем тиф,
      чем взрослому корь.
Сжали кулак,
      насупили глаз,
рады б порвать
      и его
         и стенгаз.
Да у рабкоров
      не робкий норов,
голой рукой
      не возьмешь рабкоров.
Знают
   печатного слова вес,
не устрашит рабкора
         обрез.
Пишут рабкоры,
         лозунг рабкорин:
— Пишите в упор
         и смотрите в корень!

Что такое?
      Елки-палки!
По Москве —
      землечерпалки.
Это
       улиц потроха
вырывает МКХ*.
МКХ
   тебе
      не тень
навело
   на майский день.
Через год
        без всякой тени
прите
   в метрополитене.
Я
   кататься не хочу,
я
не верю лихачу.
Я
   полезу
   с Танею
в метрополитанию.
Это
       нонече
      не в плане —
в тучи
   лезть
на ероплане.
Я
   с милёнком Семкою
прокачусь подзёмкою.
Под Москвой
      товарищ крот
на аршин
       разинул рот.
Электричество гудёт,
под землей
      трамвай идет.
Во Москве-реке
          карась
смотрит
      в дырочку сквозь грязь.
Под рекой
         быстрей налима
поезда проходят мимо.
У трамвайных
      у воришек
в морде
      радости излишек.
Времена пойдут не те,
поворуем
         в темноте.
У милёнка
          чин огромный:
он
     в милиции подзёмной.
За проезд цена кусается.
Крот
   в метрошку
         лезет зайцем.

Сегодня
   забыты
         нагайки полиции.
От флагов
         и небо
           огнем распалится.
Поставить
         улицу —
         она
              от толп
в один
   смерчевой
            развихрится столб.
В Европы
        рванется
         и бешеный раж ее
пойдет
   срывать
      дворцов стоэтажие.
Но нас
   не любовь сковала,
            но мир
рабочих
      к борьбе
         взбарабанили мы.
Еще предстоит —
         атакой взбежа,
восстаньем
      пройти
         по их рубежам.
Их бог,
   как и раньше,
         жирен с лица.
С хвостом
         золотым,
         в копытах тельца̀.
Сидит расфранчен
         и наодеколонен.
Сжирает
      на̀ день
      десять колоний.
Но скоро,
       на радость
         рабам покорным,
забитость
       вырвем
           из сердца
            с корнем.
Но будет —
      круги
         расширяются верно
и Крест —
и Проф-*
           и Коминтерна.
И это будет
последний…* —
            а нынче
сердцами
       не нежность,
         а ненависть вынянчим.
Пока
   буржуев
      не выжмем,
            не выжнем —
несись
   по мужицким
         разваленным хижинам,
несись
   по асфальтам,
         греми
            по торцам:
— Война,
        война,
          война дворцам!
А теперь
       картина
             идущего,
вернее,
   летящего
         грядущего.
Нет
       ни зим,
      ни осеней,
         ни шуб…
Май —
   сплошь.
         Ношу
к луне
   и к солнцу
          два ключа.
Хочешь —
          выключь.
         Хочешь —
               включай.
И мы,
          и Марс,
      планеты обе
слетелись
         к бывшей
         пустыне Гоби.
По флоре,
        эту печку
         обвившей,
никто
   не узнает
      пустыни бывшей.
Давно
   пространств
         меж мирами Советы
слетаются
      со скоростью света.
Миллионами
      становятся в ряд
самолеты
        на первомайский парад.
Сотня лет,
          без самого малого,
как сбита
       банда капиталова.
Год за годом
         пройдут лета еще.
Про них
      и не вспомнит
             мир летающий.
И вот начинается
            красный парад,
по тысячам
           стройно
         скользят и парят.
Пустили
      по небу
         красящий газ —
и небо
   флагом
      красное враз.
По радио
        к звездам
         — никак не менее! —
гимны
   труда
      раскатило
             в пение.
И не моргнув
      (приятно и им!)
планеты
      в ответ
          рассылают гимн.
Рядом
   с этой
      воздушной гимнастикой
— сюда
   не нанесть
         бутафорский сор —
солнце
   играм
      один режиссер.
Всё
      для того,
      веселиться чтобы.
Ни ненависти,
         ни тени злобы.
А музыка
        плещется,
         катится,
               льет,
пока
        сигнал
           огласит
         — разлёт! —
И к солнцу
      отряд
         марсианами вскинут.
Купают
   в лучах
         самолетовы спины.