Валерий Кузьмин - Душа из тела вышла отдохнуть… (сборник)

Девяностые сродни военным,
Кто в окопе, а кто в тылу,
Кто считается убиенным,
Воскресает в другом углу.

Пролетели, забылись вроде,
Те бригады и та братва,
Пиджаки под малину не в моде,
Да из речи ушла «ботва».

Все сменилось, с девяток в «бэхи»
Пересели, но взгляд все тот,
Забывают свои огрехи,
В депутатский идут народ.

Все замазано, все по масти,
Если делят, то лишь в верхах,
Не стреляют друг друга власти,
Все на счет, если при делах.

Но остались те, кто далече,
Получивши тогда срокА,
Эти зэки, как малые дети,
Все быкуют, как и тогда.

Все для них в розовом свете,
А при выходе гаснет свет,
Они как на чужой планете,
Но считают, что бывших нет.

…В день откидки, бугор вчерашний,
Был на волю немного зол,
В девяностых прошло неважно,
Упекло все же за забор.

Что имел тогда, не базарил,
Все кидал на банковский счет,
Двадцать лет за спиной оставил,
Но на старость имел расчет.

Код-наколка под левой мышкой,
Ни стереть, ни забыть нельзя,
И проценты за годы вышли,
Можно жить, жизнь не вся прошла!

Посчитал, что в дорогу дали
За года, что на лицевой,
Ничего, что так ободрали,
Там поднимем еще с лихвой.

В бутике поменял бушлатик,
Шуз скрипучий на ногу сел,
Галстук, тройка – такой салатик,
Седоват, но по жизни цел.

До столицы в купейной неге,
Трое суток, чем не лафа,
Не узнать в этом человеке,
Коммерсантик, а не зэка.

Вот и площадь, и те вокзалы
От рекламы слезят глаза,
Надо снова искать каналы,
Чтоб причалиться в никуда.

Счет с подмышки впечатал в память,
Застолбился, как монумент,
Вот и банк, и швейцар, как наледь,
То ль охранник иль просто мент.

Дверь сама расползлась при входе,
Вроде рада любой душе,
Клерк с улыбкой уже на взводе:
«Что угодно, мы рады все,

Что проверить иль снять наличку,
У вас счет или личный код?
Наберите, момент, отлично!
….Но вот денег он не дает.

Он закрыт уж четыре года,
Все до цента вы сняли тогда,
Нет, не Вы, извините, ошибся,
Приходила ваша жена.

Я тогда удивился немного
Слишком сумма была крута,
Но она отрезала строго:
«Что мне делать, решу сама!».

Он согнулся, как от удара,
И, как лунь, сединой пошел,
Вспомнил он, что была Тамара,
С той заочницей ночь провел.

Наливала, поила крепко,
С грелки, что на себя взяла,
Взглядик вспомнил колючий, крепкий,
Тоже бывшенькая зэка.

Год фиктивного брака вспомнил,
А развод без нее подписал,
Ухмыльнулась она в концовке:
«Зря, родной, ты меня послал.

Я с душой, так хотелось жизни,
А ты лишь бы в постель легла,
Я б ждала, ты ночами снился,
Я поверила, я б смогла».

Руку поднял, а там наколка,
В память видно ее вошла,
Ведь по масти она воровка,
Все запомнила и свела.

Пред глазами туман стелился,
Клерк с таблетками и водой,
Набок тихо, молча свалился,
И тихонечко на покой…

Ведь судьбинушку не обманешь,
Да и прошлое не отодрать,
Если в жизни кого-то протянешь,
У тебя тоже могут украсть.

С девяностых последние вздохи,
Да и те не слыхать никому,
Слишком сложные были дороги,
Кто-то вверх, ну а кто-то – к углу…

Сединой вековою окутан
Древний Псков, звон церковный плывет,
И к заутрене тянутся люди,
Видно, души Господь их зовет.

Величав, горделив и прекрасен,
Купола заиграли в лучах…
Долгий век их не будет напрасен,
Скорбь и радость, все вместе собрав.

А нам не хочется курить и предаваться,
А все торчат и утекают в никуда,
И в коме могут безответно отдаваться,
И строить новые кому-то города.

Очнувшись с комы и глаза продравши,
Найдя наощупь выпитый стакан,
В раздумье чуть другому подыгравши,
Спросили: «Ты ли нам и наливал?»

А он спросонья, ничего не понял,
Конечно, я, простите, не хотел…
Но ничего в себе не узаконил,
И голый вышел, хоть и потерпел.

Девчонки оторвались, как хотели,
Подняли мужика как никогда,
Но для себя немножечко присели,
А надо ль было иль была тоска…

Вразумлю, если очень захочет,
Не захочет, то и не вразумлю,
Надо мной истерично хохочет,
А потом прошепнет: «Я люблю».

О, как же все хотим в «Виагру»,
Откинув все и все на кон,
Бывает и поем неважно,
Но хоть минутку там живем.

Нас мнут, кидают, всех на свалку,
Из сотен лишь возьмут одну,
Но выберут такую лярву,
Чтобы затмила всю страну.

Сон, дремота, тишина,
В нашем доме до утра,
Все устали и с зевотой,
И кому любви охота.

Так, как пара автоматов,
Чтобы не было разладов,
Чуть свершилось и молчок,
Повернулись на бочок.

Может как-нибудь потом,
В тридевятье перед сном,
Вдруг вспылаем этой страстью,
Жаль, что те огни погасли.

Так промчалось много лет,
Она бабка, а он дед,
Вспоминают иногда,
Ведь охота и была.

Были вроде бы моменты,
Но и те ушли в проценты,
Только прибыль небольшая,
Жизнь промчалась удалая.

Пред глазами любви ночь,
Только нынче не помочь,
Повздыхали, дураки,
Мимо прожили любви.

Распечатался кувшинчик всех желаний,
Джины косяком ко всем за час:
«Что хотите милые создания,
Все свершим и вымолим для вас.

Вам теперь стучится счастье в двери,
Все задаром, сколько не возьми,
Вы не верите? Берите что хотели,
Хоть возами, только забери».

Это коммунизм, который ждали,
Хоть в лаптях, но жмете на педаль,
Жигули на Мерсы поменяли,
Но в душе какая-то печаль.

Вроде джины, вроде все задаром,
Но проценты капают поди,
Все уже до горла нахватали,
А они советуют: «Бери!».

И берут, не глядя на зарплаты,
В барахле увязло всем назло,
И копают даже без лопаты,
Ту могилу, где не так тепло.

Нахватали, малость отрезвели,
Посчитали, слезы аж ручьем,
Спины от проблем уже вспотели,
Ну а джинам это не почем.

Пухнут от наживы: «Вы живые,
Может что хотите на потом,
Но потом уже не голосите,
Что не знали, что почем берем».

Из кувшинов головы задравши,
Смотрят, загоняя в нищету,
Скалятся в народ до нитки павший,
И жиреют прямо на глазу.

Эти джины банковской закалки,
Не в прямую, так исподтишка,
Так размяли весь народ под скалки,
И с оскалом смотрят свысока.

Жаль народец, он в халяву верит,
Что не брать, коль нынче все дают,
Доживешь быть может до зарплаты,
Но вот джины сразу отберут.

Я головой немножечко подвинут,
Я вижу то, с чего сойти с ума,
Я как бы в будущем чужом продвинут,
И наблюдаю старость иногда.

Нет, не свою, а их, как ни прискорбно…
Садясь в метро, где лица чередой,
И молодое вмиг с морщиной смотрит,
Покрытое мгновенной сединой.

Представить страшно, паренек с прыщами,
Вдруг в деда на твоих глазах,
Осунутый и сгорбленный годами,
Со взглядом помутневшим, и в слезах.

И милая девчушка, что щебечет
С подружкой, вдруг вся скорчилась за миг,
Беззубым ртом с трудом теперь ответит,
Вот это глюки, я уж к ним привык.

И так проводишь взглядом, где веселье,
Где молодость, улыбки без забот,
А пред тобой какое-то забвение,
Уж подходящий к кладбищу народ.

Не дай вообще другим такого счастья,
Чужую старость наблюдать подчас,
А может тот дедок полудремавший,
Балдеет глядя в старости на нас.

Вот и все, и кончились загадки,
Распахнулась начисто душа,
Не играем больше с нею в прятки,
Все открыто, больше не больна.

Все в дальнейшем будет в белом свете,
Черным мы наелись навсегда,
И за счастье двое мы в ответе,
Лишь вперед за светлым, не дыша.

Это радость, что двоим досталось,
Пусть поздненько, но уже свое,
Про себя прошепчут наши дети:
«Ведь бывает, что так повезло».