Валерий Кузьмин - Душа из тела вышла отдохнуть… (сборник)

Если бог отпустил мне немного,
Но так странно пожить, чтоб понять,
Что к Всевышнему тяжка дорога,
И по ней много будешь менять.

Все попробуешь, все подытожишь,
Сложишь груз этой жизни в мешок,
А поднять и нести уж не сможешь,
Так велик перед богом должок.

Напрягая последние силы,
На надежду в волшебный глоток,
Встал как вкопанный ты у могилы,
А услышал лишь сверху смешок…

Тараканы снуют по прилавку,
Делят с мухами все пополам,
А потом уползают под лавку,
Ну, а мухи наверх, к потолкам.

И не ссорятся, дружбе той рады,
Веселей ведь соседями быть,
Но те сверху все гадят с размаху,
И пытаются в них угодить.

Так и в жизни людской есть соседи,
Во дворе вам кивнут головой,
Вроде люди как люди при встрече,
А под вечер зальют вас водой.

Иль устроят шабашку ночную,
Шум по пьяни стоит до утра,
И так хочется утречком встретить,
Пожелать им здоровья, добра.

И тихонько подставить колено,
Чтоб катились бы с пятого вниз,
И с улыбкой сказать им спасибо,
Что до первого вмиг добрались.

Вызвать скорую им на подмогу,
Всунуть доктору малость рублей,
Покажи, Айболит, им дорогу,
В ту психушку, где много друзей.

Тараканы на мух не в обиде,
Потолки обживают давно,
Так же гадят уж сверху, простите,
Все на тех, кто вселился на дно.

Нашел, нашел, на зависть всем влюбился,
Так долго шел по этим этажам,
Которые несли не вверх, а вниз,
И вдруг затормозился.
На всю, надеюсь, что осталось жить,
Чтоб больше не искать и не стремиться,
Искать другой этаж,
Где можно обломиться.
Остановился,
Бог подвел черту,
Спасибо, Господи,
Я истинно влюбился.

Что год Змеи? Клубком свернуться,
И зашипеть там изнутри,
Куснуть кого-то, улыбнуться,
И кожу сбросить до зари.

Вползти тихонько в чью-то душу,
И отравить ее слегка,
С Дракона года его тушу,
На змей нарезали тогда.

Дитя дракона вылезает,
И не моргая смотрит в даль,
И тихо, мудро заклинает,
Не верить в этот календарь.

Ведь будет праздник, будет елка,
И много змей вокруг нее,
И пьют с бокалов очень ловко,
Все за Змею, судьбе на зло.

Голубые глаза из пара,
Испускают взгляд неземной,
Это Лера поддала жара,
Обрела вдруг душа покой.

По спине ручеек кофейный
Нагадал ей по жизни путь,
И спустился на дно ущелья,
Но туда уже не заглянуть.

Новогоднее то гадание,
Вдруг и сбудется как-нибудь,
Если смыть то предсказание,
По рюмашке принять на грудь.

Пар уйдет, смоет пот водица,
Но глаза ее как всегда,
Будут голубизной светится,
Прожигая чужие сердца.

Привидение в доме напротив,
Каждый вечер стоит у окна,
И молчаньем с ума меня сводит,
Смотрит долго и прямо в глаза.

Зажигается свет, пропадает,
В темноте силуэт как живой,
Это девочка тихо страдает
За того, кто с подзорной трубой.

Пеной морской освежаешь ладони,
Моешь лицо, ощущение боли…
Соль на ресницах застыла слезами,
Ты вся искришься, кристаллы сияли.

Вся хрусталем как бы ты приоделась,
Кожа хрустальная, хрустальное тело,
Вся в невесомость от моря поднЯлась,
Чистую светлую жизнь нагадала.

Смоется соль, белизна вдруг отступит
И новизною, наверное, купит.
Все, как сначала, вся в светлом и чистом
Ты вновь родилась и жизнь вновь со смыслом.

Мы мечтаем о чем-то новом
И стремимся к нему душой.
Но по жизни все так знакомо,
Трудновато, все не впервой.

Чтоб по новой, все чтоб на вздохе,
Чтоб сдавило от счастья грудь.
Пусть уже и на излете,
Но в полете лишь верный путь.

Городишко есть финский Иматра,
Ощущение, что все там вымерло.
Человечка увидишь изредка,
Да и то не вблизи, а издали.

И дома стоят аккуратненько,
И на улицах все опрятненько.
Только речь у прохожих русская,
И на лицах забота тусклая.

Озабоченная проблемами,
Распродажами, переменами.
Где те ценники ниже с ценами,
Чтоб успеть, пока не уехали.

Как набить дешевкой багажники,
Погранцы чтоб потом не тявкали,
И в обратку часов по нескольку,
У границы все вперемешечку.

И свалив это все барахлишечко,
Улыбаясь, что чудно вышло так,
За недельку умять коврижечку
С этикеточкой чудной, финскою.

Есть ли смысл с этой лавкой дальнею,
Если все уж наелись, печально как…
Удивляются финны молчальные,
Что соседи у них одичали так.

Радуйтесь, люди, радуйтесь,
Каждый день дает вам новое.
Не вернешь уже вчерашнее,
Не придешь уже на готовое.

Надо капельку в жизни искренне,
Чтобы к вечеру и не мучило.
Надо жить и стремиться к истине,
От которой бы и не крючило.

Понедельник оказался прухою,
Не встречал с клюкой старуху я.
И ведром пустым не обидели,
И проснулся хоть не в обители.

Все прошло с удачей под ручку,
Улыбалися все попутчики.
Говорят, как начнется неделечка,
Так затянется и петелечка.

Так не верьте в эти поверья,
Все хорошее от доверия.
Как ты сам, так и он к тебе,
Не вбивайте лишнее в голове.

Эй, вы, странники, божии странники
По ухабам с утра до зари.
Что вы ищете, время верстальщики,
Неприкаянны, вечно в пути.

Осыпается ветхий зипУнишка,
От мороза завяло лицо,
МозолЯми ладони задвинуло,
Не разжать посох, все приросло.

Все бредете, молитвами силушку
Поднимаете вы поутру.
Что вас так на дорогу сподвинуло?
Что несете в себе и кому?

Если грешны, то есть где покаяться.
Если святы, то к вам и придут.
Но бредут и никак не смиряются.
И все веруют в то, что несут.

А спроси, все разложат по полочкам,
И ты сам, все решив и поняв,
Все отбросив, уйдешь втихомолочку,
Помолившись, все бросив в сенях…

Деревенский этюд не сподобился, лишь показался,
Мы все там в вросшей в землю, забытой избе,
Кто в сенях не добравшись уже распластался,
Кто-то вполз и упал, за ухват ухватившись во сне.

Кто-то сеял с утра, а кто-то над чем-то смеялся,
Кто рубил и поленницу клал, не по правилам, так как умел,
А на город забил, но в душе он в деревне остался,
Видно много принЯл и не понял, что он поимел.

А наутро проснувшись, опухши от пьянки,
Оценил, что в сенях даже воздух вдвойне веселей,
Сгоряча иль услышав тот голос тальянки,
Про себя прошептал: «Остаюсь, пусть им будет больней».

Деревенский этюд, это надо такому присниться,
Пелену отогнал и ресницы расклеил с трудом,
Бог ты мой, надо вновь поутру похмелиться,
И в лабаз, покрестившись, за живою, чтоб выпить потом.

По комьям, по грязи, по снегу,
Спешим, где уже не ждут,
Хотим поделиться советом,
А может его дадут.

А может стремиться не надо,
Совет обойти стороной,
И лучшая будет награда,
Сижу, отдыхаю, живой.

Полоскала белье я на речке,
По зиме, в полынье на мороз,
Так искрилось, скрипело, белело,
Сахарилось до боли, до слез.

Руки кровушкой аж заливались,
Грязь ушла, полотно-небеса,
И улыбкою все отражалось,
В том белье, где болела душа.

Красота не умрет безвозвратно,
Если в память навечно легла,
Отпечатком в душе, отпечатком,
Нестираемым залегла.

Новогодние кошки очнулись,
И с глазами-шарами в кусты,
Будни вновь допоздна затянулись,
Затянулись до темноты.

Праздник резко свернулся к закату,
Замерцал в горизонт и ушел,
Кошки тихо присели на лапы,
Новый год незаметно прошел.

Вся страна обпилась и объелась,
И не лезет ничто никуда,
В телевизоре все так приелось,
Те же рожи и та же вода.

Перещелкивать все бесполезно,
Лишь легенды тех звезд, что тогда
Так сверкали, сейчас очень редко
Удивляют, вот в том и беда.

Отойдут, лет десяток осталось,
И включая огромный экран,
Мы услышим, опять удивляясь,
Петросяна знакомый вокал.

В преддверии новогоднего застолья
Народ с упорством осаждает магазины,
И наблюдать прискорбно и прикольно,
Как над корзинами ломают руки, спины.

Такое возникает ощущение,
Что год вообще не ели и не пили,
Гребут с размахом, даже с наслажденьем,
Но кажется, что что-то позабыли.

Тележки мало, катят сразу пару,
Доверху все, но все равно добавят.
А сзади в спину люди подпирают,
Такие же и, кажется, задавят.

Так заправляют, чтоб на всю хватило,
Но вот загадка, лишь три дня попили,
И те же лица, видно, не добило,
Бредут с телегами, чтоб снова им налили.

Гора объедков, грязные все вилки,
Подчищены столы на третьи сутки,
Что за напасть, опять пусты бутылки,
Но кто же знает русские желудки?