Ринат Валиуллин - Варварство

Не переживая над тем, что рядом нет океана,
представляю его, заказав капучино.
Из фарфоровых берегов его ванны
выходит женщина на разговор с мужчиной.

Мысль в извилинах дыма затерялась
от симпатии до господства.
Круглый остров стола подчеркнул бескрайность,
не обязывает незнакомство.

Бледность лиц под тазик луны,
души вывернуты, как самыми близкими.
Обещает оно продолжение, но не сулит,
не выласкивает, не обыскивает.

Я безличный, как инфинитив,
недолюбленный, как дитя,
шагами любовный треугольник очертив,
вырванный из нормальной жизни,
по железнодорожным путям нервов настиг тебя,
стал ещё ближе,

чтобы подставить лицо пощёчинам поцелуев,
дать договорить сердцу.
Слышишь, как оно волнуется,
живя со мной по соседству?

Мне ли объяснять, как ты меня любишь,
мне ли глаза закрыть на это.
Смотри, как любовь проходит, ссутулившись,
йогой твоего смятения ей не разогнуть скелета.

Вот объятия руки, как улицы,
гуляй и радуйся рядом с богом.
Рядом с тобой я всесильный, как революция,
чувства нахлынули кровопролитием багровым.

Первый! Первый! Я второй или третий,
в твоих отношениях чёрт сломал всё и
госпитализирован.
Ты не ангел, значит можешь ответить,
я не дезертирую.

Любишь? Это крем или майонез,
от всеобщей безвкусицы не ощущаю вкуса.
Огинский, сыграйте нам полонез,
будем танцевать, пока остальные мнутся.
Не любишь? Кто-то третий
рано или поздно уходит
или его оставят, как багаж, не заметив.
Окурок бросится искать курок, который всегда
на взводе.

Женщина между двумя мужчинами одинока
от переизбытка внимания.
Что же приятней: преступление… Порока
или выслезанное наказание?

Все ещё любишь? В этом
твоя невинность словно.
Дай, выкурю безудержно сигаретой
тебя и твою неровность.

В голове ни одной мысли,
смыто бриллиантами твоих зрачков.
Тебя обнимаю, купаясь
в шёлке, вызолоченным парчой.
Утром оклемаемся.

Здесь
вены каналов, улиц,
площадей
заспанные лица.
Небо подсело на иглу… город-кащей
пасмурность колет шприцем.

Медленная кровь людей и машин,
переливание бессонницы.
Раньше поднялся, кто за гроши
рабствовал и горбился.

Сентябрь, октябрь, ноябрь.
Все в очереди скучно,
никто вперёд не лезет.
В парке размножение швабр,
лес оголяя впопыхах, наружность
сбрасывает хлам ненужный.

Дня не одолжит месяц
своему ближайшему собрату,
жадный до безумства.
От этого старея, перебесится
природа. И безвкусно
разденется, не выключая люстру.

Сентябрь… больше не пишите,
не читает, листья разбросал,
перенасыщен вдохновением.
Не лейте, он не пьёт, подшитый.
Его не жажда мучает – роса
на облысении.

Ваше высочество, мораль,
падаю осенней прозой
под солнца настенного бра,
читайте по листьям метаморфозы.

Птицы сентиментальны,
даже не буду пытаться их перепеть.
Они и так улетят в кунжутовое, миндальное.
Могу отписаться в стол,
если не влезет в степь.

Иду с конвертом по минному полю,
и вас окружили грустные мины?
Уволить их всех? Уволю.
Ни мяса с них, ни эндорфинов.

Опять вы сошли с ума
или столкнули вас.
Забьётся в клетке тумана
пульсирующий кровью Марс.
Как мысль себе не принадлежит,
попали под чьё-то влияние.
Земли ревнивый сожитель,
умойте сердце под душем кровоизлияния.

Другие игры. Уберите игрушки,
любвеобильного поток
снесёт ваше мирское, скучное.
Слышите, как уходит детство… Топ, топ, топ.

На цепь размышлений
собаку злую
больших поражений,
что выгуливал,
посажу вместе с печенью
в кругу самых близких,
в глазах твоих гречневых,
под старые диски.

Я разговаривал с собой
и в этом бреде
искал насильственно покой
с оттенком бледным.
Переизбыток наших чувств
на недостатке
внимания и его уст,
как беспорядка.

То есть не серости сплошной,
а вдохновения,
которое на ней взошло,
хотя и медленно.

Души не чаял, это да,
ВИНил, неЧАИл,
как в сиротеющих садах
твоих прощаний.

Стал собутыльником с собой,
и в этой пище
тебя Мадонной молодой
украл Да Винчи.

Пропажа… В люди побежал
а там кладбище,
их красота ушла в овал,
внутри безличие.

Оно пугало наготой
и лицемерием.
Мы не были, кем был на тот
момент во времени.
Я рассуждал о чистоте
и связи с миром,
что пропаганден, как и те,
сбесившись с жиру.

Твердил мозги могуществом
своих отверстий,
могу ли я, как существо,
поверить сердцу.

Намыльте мне лицо плохими новостями,
вывесите лапшу,
где губы ваши загребают горстями,
чешите, чешите язык,
я тоже что-нибудь почешу.

Вам ли обещано разбазаривать
гниющему в вере народу,
лица избытком расхаривая,
тычетесь с экрана мордой.

Грабьте, жрите и по кругу далее,
пока и это не посчитаете скукой,
губы ли те, что засалены,
политики ли те, что суки.

Пока нефть в ваших жилах
будоражит куриный мозг,
время окончательно выживет
последних из стариков.

Не ударивший пальцем о палец,
не покупающий любви из-за души бедности,
переживаю внутреннего мира апокалипсис
без тебя… Я комплекс неполных ценностей.

Целую воздух, трачу почём зря
кислорода прозрачный мёд,
в то время как наши инопланетяне-друзья,
возможно, голодают на вакууме среди звёзд.

Они нам сигнализируют
светилами окон
(подбирают на орбиту вышедшие души),
что при жизни те паразитировали
в поисках чего-то лучшего
и всё же сдохли.

Как род вырождается,
и я когда-нибудь чувствами вылюблюсь
в убогие из дерзкого,
сегодня же гуляем: возьму под уздцы троллейбус,
верхом прокачу по Невскому.

Пусть выпучит глаза витрин архитектура,
город побежит огнями нас провожать,
в память краеведческого музея штукатуря
транспорта оседланного ржач.

Зачем ты меня любишь так… Так сильно,
как республику пьяную демократия.
Тебе меня не выгулять бесхребетной рептилией,
с намордником из симпатий.

Всё, на что я способен,
вытребовать у музы стихов сырых.
Ты их развесишь бельём или воблой
предложений сердечно-ручных порыв.

Снимешь уголок в коммуналке
моего сердца,
приобретёшь недвижимость.
Не двигайся.
Мне до сих пор безумно жалко,
что раньше не поселил тебя в алых обоев хижину.

Алкогольные реки,
табачные облака.
Я плыву за бессмертием,
цель, как всякая цель, – далека.

Сверху небом забота,
снизу небом женщина.
Мир прислушивается к сотовому,
на войне, возмущаясь, женится.

По залёту души прилив,
просматривалось отчётливо,
там, где ненависть по любви,
там и брак по расчёту.

Алкогольные реки,
табачные облака.
Я достигну бессмертия,
раз смертельна цена.

Любите,
но не так, как хотелось бы,
берёте привычно тело,
как тюбик,
выдавливая прелести
моей фантазии. Мирный атом
взорван ещё весной.
Помните, как любовным матом
стаскивали с меня тепло?

Уст тронутых побережье
темнотой не брезговало,
листая книгу, море читало.
Вы дерзкий,
я нежная.

Как в парк приходите домой.
Цветы… Их любила больше, чем вас, разве
внимание недостаток любви смоет
в розовую архитектуру в вазе.

Ботинки сняты, можно ложиться
доверием на предплечие.
Небо натягивает чёрные джинсы,
на ужин жареная бессердечина.

Какого отношениям не хватает… соуса?
Пресное море, пресное.
Любовь одеждой и голосом
села… на общие интересы.

Не перелётная, но хочу улететь,
порхать по крайней мере.
Скажите!
Что золото – человека превращает в медь,
в дерево.

Не надо в кружку,
сегодня напьюсь из бочек.
Я, выросший на литературных
бакенбардах Пушкина,
вашего гнева извозчик.

Пишу письмо бревном
вам, королеве шахмат,
сегодня влюблён, как слон,
не надо так охать и ахать.

Дайте мне только шанс
в будни забот слово
втиснуть чрезвычайным послом
из уст, разомлевших с хобот,
с пометкой: влюблённый слон.
Мои уши выросли от непослушания,
прислушиваясь к ласке гипотетической,
я, холодность отшелушивая,
вас из списка нелюбимых вычеркнул.

Люблю
и, как всякий влюблённый слон,
не зная меры,
в одушевлении плотского
мечусь розовыми вольерами,
маленький, чувственный, скотный.