Пьер де Ронсар - О вечном. Избранная лирика

В огромном этом мире, где от века
Мы жить обречены,
Природой рождены
Два племени — Богов и Человека.

У матери одной, с богами рядом,
Росли мы искони
И небеса одни
Пронизывали дерзновенным взглядом.

Нам разум гордый даровал величье,
Бессмертное подчас;
С богами есть у нас
Всего одно, но веское различье.

Не быть тебе, мой друг, счастливым вечно
И вечно молодым,
Мы таем, словно дым,
А жизнь богов светла и бесконечна.

Исчезла юность, изменила,
Угасла молодая сила,
И голова моя седа.
Докучный холод в зябких членах,
И зубы выпали, и в венах
Не кровь, но ржавая вода.

Прости, мой труд, мои досуги,
Простите, нежные подруги,
Увы, конец мой недалек,
Мелькнуло все, как сновиденье,
И лишь остались в утешенье
Постель, вино да камелек.

Мой мозг и сердце обветшали, —
Недуги, беды и печали,
И бремя лет тому виной.
Где б ни был: дома ли, в дороге,
Нет, нет — и обернусь в тревоге:
Не видно ль смерти за спиной?

И ведь недаром сердце бьется:
Придет, посмотрит, усмехнется
И поведет тебя во тьму,
Под неразгаданные своды,
Куда для всех открыты входы,
Но нет возврата никому.

Когда средь шума бытия
В Вандомуа скрываюсь я,
Бродя в смятении жестоком,
Тоской, раскаяньем томим,
Утесам жалуюсь глухим,
Лесам, пещерам и потокам.

Утес, ты в вечности возник,
Но твой недвижный, мертвый лик
Щадит тысячелетий ярость,
А молодость моя не ждет,
И каждый день, и каждый год
Меня преображает старость.

О лес, ты с каждою зимой
Теряешь волос пышный свой,
Но год пройдет, весна вернется,
Вернется блеск твоей листвы,
А на моем челе — увы! —
Задорный локон не завьется.

Пещеры, я любил ваш кров, —
Тогда я духом был здоров,
Кипела бодрость в юном теле,
Теперь, окостенев, я стал
Недвижней камня ваших скал,
И силы в мышцах оскудели.

Поток, бежишь вперед, вперед,
Волна придет, волна уйдет,
Спешит без отдыха куда-то,
И я без отдыха весь век
И день и ночь стремлю свой бег
В страну, откуда нет возврата.

Судьбой мне краткий дан предел,
Но я б ни лесом не хотел,
Ни камнем вечным стать в пустыне,
Остановив крылатый час,
Я б не любил, не помнил вас,
Из-за кого я старюсь ныне.

Пахарь, знай свои поля
И не бойся короля!
Пусть монарх сидит на троне,
Скоро в мир потусторонний
Он отправится, поверь, —
Всем открыта эта дверь.
Всех накроет крышка гроба:
Венценосная особа
Сядет в лодку Старика
Рядом с тенью мясника.
Тем, кто жаждет славы ратной,
Предзаказан путь обратный
С окровавленных полей.
Честный труженик, смелей!
Что для мертвых луки, копья?
Что тебе судьба холопья? —
Под плитою гробовой
Ты забудешь лемех свой.
Радамант, судья суровый,
Не смутится, седобровый,
Перед блеском пышных лат
Вместо нищенских заплат.
Для Плутона не обуза
Ни клинок, ни аркебуза,
Ни роскошный мавзолей
Опочивших королей!

Прекрасной Флоре в дар — цветы,
Помоне — сладкие плоды,
Леса — дриадам и сатирам,
Кибеле — стройная сосна,
Наядам — зыбкая волна,
И шорох трепетный — Зефирам.

Церере — тучный колос нив,
Минерве — легкий лист олив,
Трава в апреле — юной Хлоре,
Лавр благородный — Фебу в дар,
Лишь Цитерее — томный жар
И сердца сладостное горе.

Вчера сказал я: дай спою,
Как Франк могучий рать свою
На галльский берег вывел смело!
Но лира, мне наперекор,
Презрев воинственный задор,
Лишь о любви к Кассандре пела.

Я думал: в чем же тут секрет?
Любовь я славил столько лет,
Что лира попросту привыкла
К словам любви, и ей нужны
Другие две иль три струны,
Чтобы другая песнь возникла.

И я немедля все, что мог, —
Колки, и квинты, и смычок —
Переменил рукой суровой,
Взмахнул воинственно смычком, —
Но лира прежним языком
Мне о любви запела новой.

Прости, о Франк, но чтобы впредь
Величьем ратных дел греметь
И о себе напомнить миру,
Проси потомка-короля,
Пусть, мне аббатство уделя,
Мою умилостивит лиру.

Храни вас Бог, весны подружки,
Хохлатки, ласточки-резвушки,
Дрозды, клесты и соловьи,
Певуньи пташки голосисты,
Чьи трели, щебеты и свисты
Вернули жизнь в леса мои.

Храни вас Бог, цветы-малютки,
Фиалки, смолки, незабудки,
И те, что были рождены
В крови Аякса и Нарцисса,
Анис, горошек, тмин, мелисса,
Привет вам, спутники весны.

Храни вас Бог, цветные стайки
Влюбленных в пестрые лужайки,
Нарядных, шустрых мотыльков
И сотни пчелок хлопотливых,
Жужжащих на лугах, на нивах
Среди душистых лепестков.

Сто тысяч раз благословляю
Ваш хор, сопутствующий маю,
Весь этот блеск и кутерьму,
И плеск ручьев, и свист, и трели, —
Все, что сменило вой метели,
Державшей узника в дому.

Мой боярышник лесной,
Ты весной
У реки расцвел студеной,
Будто сотней цепких рук
Весь вокруг
Виноградом оплетенный.

Корни полюбив твои,
Муравьи
Здесь живут гнездом веселым,
Твой обглодан ствол, но все ж
Ты даешь
В нем приют шумливым пчелам.

И в тени твоих ветвей
Соловей,
Чуть пригреет солнце мая,
Вместе с милой каждый год
Домик вьет,
Громко песни распевая.

Устлан мягко шерстью, мхом
Теплый дом,
Свитый парою прилежной.
Новый в нем растет певец.
Их птенец,
Рук моих питомец нежный.

Так живи, не увядай, Расцветай, —
Да вовек ни гром небесный,
Ни гроза, ни дождь, ни град
Не сразят
Мой боярышник прелестный.

Как только входит бог вина,
Душа становится ясна.
Гляжу на мир, исполнясь мира,
И златом я и серебром —
Каким ни захочу добром —
Богаче Креза или Кира.

Чего желать мне? Пой, пляши —
Вот все, что нужно для души.
Я хмелем кудри убираю.
И что мне почестей дурман!
Я громкий титул, важный сан
Пятой надменной попираю.

Нальем, друзья, пусть каждый пьет!
Прогоним скучный рой забот,
Он губит радость, жизнь и силу.
Нальем! Пускай нас валит хмель!
Поверьте, пьяным лечь в постель
Верней, чем трезвым лечь в могилу!

Какой поэт в строфе шутливой
Не воспевал тебя, счастливый,
Веселый жаворонок мой?
Ты лучше всех певцов на ветках,
Ты лучше всех, что, сидя в клетках,
Поют и летом и зимой.

Как хороши твои рулады,
Когда, полны ночной прохлады,
В лучах зари блестят поля,
И пахарь им взрезает чрево,
И терпит эту боль без гнева,
Тебя заслушавшись, земля.

Едва разбужен ранним утром,
Росы обрызган перламутром,
Уже чирикнул ты: кви-ви!
И вот летишь, паря, взвиваясь,
В душистом воздухе купаясь,
Болтая с ветром о любви.

Иль сереньким падешь комочком
В ложбинку, в ямку под кусточком,
Чтобы яйцо снести туда,
Положишь травку иль пушинку
Иль сунешь червячка, личинку
Птенцам, глядящим из гнезда.

А я лежу в траве под ивой,
Внимая песенке счастливой,
И как сквозь сон, издалека
Мне слышен звонкий смех пастушки,
Ягнят пасущей у опушки,
Ответный голос пастушка.

И мыслю, сердцем уязвленный:
Как счастлив ты, мой друг влюбленный!
Заботам неотвязным чужд,
Не знаешь ты страстей боренья,
Красавиц гордого презренья,
Вседневных горестей и нужд.

Тебе все петь бы да резвиться,
Встречая солнце, к небу взвиться
(Чтоб весел был и человек,
Начав под песню труд прилежный),
Проститься с солнцем трелью нежной, —
Так мирный твой проходит век.

А я, в печали неизменной,
Гоним красавицей надменной,
Не знаю дня ни одного,
Когда б, доверившись обману,
Обманом не терзал я рану
Больного сердца моего.

Иные, сбросив плоть свою,
Являются в краю далеком:
Кто превращается в змею,
Кто камнем станет ненароком.

Кто — деревом, а кто — цветком,
Кто — горлицей, кто — волком в чаще,
Тот — говорливым ручейком,
А этот — ласточкой летящей.

А я зерцалом стать готов,
Чтоб ты всегда в меня глядела,
Иль превратиться в твой покров
И твоего касаться тела.

Мне б стать водою, чтоб ласкать
Волной дрожащей стан пригожий,
А может быть, духами стать,
Впитаться этой нежной кожей.

Мне б лентой стать, чтобы обвить
Вот эти перси молодые,
Я мог бы ожерельем быть
Вокруг твоей точеной выи.

Я был бы всем, я стать не прочь
Твоих прекрасных губ кораллом,
Чтоб в поцелуях день и ночь
К ним прикасаться цветом алым.

Ax, если б смерть могли купить
И дни продлить могли мы златом,
Так был бы смысл и жизнь убить
На то, чтоб сделаться богатым, —

Чтоб жизнь была с судьбой в ладу,
Тянула время, как хотела,
И чтобы смерть, пускай за мзду,
Не уносила дух из тела.

Но ведь не та у денег стать,
Чтоб нам хоть час да натянули,
Так что за толк нагромождать
Подобный хлам в своем бауле?

Нет, лучше книга, мой Жамен,
Чем пустозвонная монета.
Из книг, превозмогая тлен,
Встает вторая жизнь поэта.

Я умираю, нет мне мира —
Ты говоришь, что только лира
Меня влечет, что я пою
Всегда одну любовь свою.

Ты прав, я признаю отныне:
Угодно так моей Богине —
Я нег не мыслю без тревог,
И по-другому жить не смог.

Когда Любовь, огонь мятежный,
Душой овладевает нежной,
Не избежать ее сетей,
Не удержать ее страстей.

Но ты, Пакье, дарами первый
Был щедро наделен Минервой,
Ты пылким духом награжден
И не для праздности рожден.

Пусть наших Королей деянья
И слава обретут сиянье
В твоем витийственном труде.
Честь Франции храни везде!

А мне оставь удел бесславный:
В веселье, в болтовне забавной
У милой в ветреном плену
Жить, наживая седину.

Ты, меня целуя, Жанна,
Повторяешь непрестанно,
Что я стал и стар и сед,
Ты целуешь и хохочешь,
Бедный возраст мой порочишь,
Ты сцарапать ногтем хочешь
Белизну почтенных лет.
Но черно иль поседело —
Поцелуям что за дело?
Белый конь еще силен,
Целовать умеет он.
Так целуйся, а другого
И не требуй от седого.

Большое горе — не любить,
Но горе и влюбленным быть,
И все же худшее не это,
Гораздо хуже и больней,
Когда всю душу отдал ей
И не нашел душе ответа.

Ни ум, ни сердце, ни душа
В любви не стоят ни гроша.
Как сохнет без похвал Камена,
Так все красотки наших дней:
Люби, страдай, как хочешь млей,
Но денег дай им непременно.

Пускай бы сдох он, бос и гол,
Кто первый золото нашел,
Из-за него ничто не свято.
Из-за него и мать не мать,
И сын в отца готов стрелять,
И брат войной идет на брата.

Из-за него разлад, раздор,
Из-за него и глад и мор,
И столько слез неутолимых,
И, что печальнее всего,
Мы и умрем из-за него,
Рабы стяжательниц любимых.