Галактион Табидзе - Стихотворения

Рыдайте, избранники божьего гнева,
Невинный Адам, непорочная Ева!

Бегите, бегите родного чертога!
И гневом Его — воспалится дорога!

Остался губитель и прячется в кущи —
Чешуйчатокольчатоскоротекущий…

Кропите дорогу рыданьем и плачем
Под гневом неправым, под гневом незрячим.

Здесь камни текучи и дерево шатко…
И всё Ему — воля! И мщение — сладко.

Прочь! В монастырь!
Беги, Офелия,
Мирской кровавой суеты.
Твоя хранительница — келья.
Моя спасительница — ты.

Твой траур — твой убор венчальный.
Разлукой сочетаюсь я
С тобою, гений мой печальный,
Душеприказчица моя.

Лишь там, на небесах, мы вместе…
Тебе к лицу — святой венец,
А мне — личина — ради чести —
Колпак дурацкий, бубенец.

Стих, заметенный годами, как вьюгой,
В давние дни оброненный когда-то, —
Вновь, возвращенный мне памятью друга,
В сердце живишь ты былые утраты.

Снова полно оно чувством тревоги,
Чьей-то мятежной, упрямой мечтою,
Чьей-то подслушанной мною в дороге
Смутной надеждой и смутной тоскою.

Вновь неотступно стоит пред глазами
Образ, разбуженный воспоминаньем, —
Греза, рожденная юными снами,
Ставшая явью, да жаль — с опозданьем.

Ветвистый дуб, как часовой в дозоре, —
Он со своей столетней высоты
Встречает первым утренние зори
И смотрит на кавказские хребты.

Когда грозы слепящая зарница
Располосует купол грозовой,
Дуб от ее огня не заслонится
И будет умирать, как часовой.

Дергач заголосил. Листва сгорела.
В ручей упала теплая зола.
Как после орудийного обстрела,
На пепелище тишина легла.

Клубится небо низкое, сырое,
Могучий дуб свершил свой ратный труд.
И над могилой павшего героя
В горах обвал грохочет, как салют.

Седой, словно дух бесконечной дороги,
Сюда из-за тысячи дней
Притащится этот Старик колченогий
И станет у двери моей.

И скрипочку верно приладит и хлипко
Смычком поведет по струне…
Спина эта… Беглая эта улыбка,
До муки знакомая мне…

Споет обо всем невозвратно прошедшем,
Взмахнет лебединым смычком,
И вскрикнет струна, и вздохнет, и прошепчет
О жребии верном моем.

Из сил из последних на светоч вечерний
Ни мертвый бреду ни живой.
Постылые лавры и ржавые тернии
На камень швырну гробовой.

И всё это значит, что участью лучшей
Отмечен я был меж людей…
Всё так — в этой слезной — летящей — тягучей
Мелодии жизни моей!

Тихим, сумрачным огнем
Догорает день осенний,
Кленов трепетные тени
Клонит ветер за окном…
Догорает день осенний!

Опустевший, хмурый сад,
Листья, тронутые прелью,
Запустенье, листопад —
Вот он — горестный разлад,
Поздней осени похмелье!

Плачет сердце. Оттого ль,
Что безрадостна природа,
Что предчувствие исхода
В нем засело, точно боль,
Что безрадостна природа?

Полно маяться, душа,
Под сурдинку листопада,
Полно плакать виновато,
Тихих слез не осуша.
Вновь вернется к нам отрада!

Но надежда наугад
Замаячит в отдаленье…
Только листья шелестят,
Гаснет медленно закат,
Догорает день осенний!

О, не думай, что я схоронил
Все мечтанья эпохи заветной.
В сердце тьма нерастраченных сил,
Но снаружи ничто незаметно.
И цветы сберегу я, пока
Просветленья заря не настала,
Чтоб жестокости черной рука
Их в своем вероломстве не смяла.
Пусть надежда нам силу дает,
Что не в снах, не в мечтах существует
Несказанный тот край и оплот,
Где душа не скорбит, не тоскует.
То, что было, быльем поросло,
Но желаниям нету предела.
Много доброго в ней. Даже зло
Разложеньем ее не задело.

Порою в грохоте и лязге
       На улице, противной мне,
Песнь соловья повеет лаской
       В неповторимо-нежном сне.

И в клубах вечной душной пыли,
       В постылой суете дорог
Мелькнет крылом белее лилий
       Воздушный легкий мотылек.

Ты для меня надеждой стала,
       Пославшей луч издалека,
О сладость песни небывалой,
       О трепетанье мотылька!

Ночь возникающий день повстречала
И на востоке его целовала.

День молодой заалел от стыда,
Тьму он с тех пор избегает всегда.

Точно вот так на щеке твоей белой
Родинка от поцелуя горела.

Еле заметна была и мала,
Вспыхнув, погаснуть сейчас же могла;

Но поцелуем вторым ее тронь —
И обожжет уже губы огонь

И разгорится… Так пламя Авроры
Вдруг озаряет высокие горы.

Тщетно вершины их будут потом
Память лелеять о счастье былом…

Ночь возникающий день повстречала
И на востоке его целовала.

Твое нам известно сужденье,
Суровый могильщик-старик,
Что в памяти даже и тени
Умерших никто не хранит.
Взгляни на могущество мая,
Как травы цветут на лугу,
Как ветви деревья вздымают,
Все в белых цветах, как в снегу,
И солнце своими лучами,
Своей теплотой без границ
Луга вышивает цветами
Не хуже любых мастериц.

Взгляни же: у свежей могилы
Рыдает всё утро вдова.
И всё ей на свете не мило,
Пусты утешенья слова.
И стон, раздирающий душу,
И горький доносится крик.
Ты жалобы эти послушай,
Суровый могильщик-старик:

«Пусть лучше растаю туманом,
Исчезну, как призрак в ночи,
Но сердца глубокие раны
Ничем не смогу залечить.
Пусть жизнь проживу одиноко,
Твой образ любя и храня,—
Укрывшийся в сердце глубоко,
Он будет сиять для меня!»

Так верно ль могильщика мненье,
Что мертвый живыми забыт,
Что в памяти даже и тени
Умерших никто не хранит?
Взгляни: приближается кто-то,
Повеяло новой бедой —
В кладбищенские ворота
Вошел человек молодой.
Любимую нынче хоронит,
От гроба не отойдет,
Над свежей могилою стонет,
Подругу из гроба зовет:

«Пусть лучше растаю туманом,
Исчезну, как призрак в ночи,
Но сердца глубокие раны
Ничем не смогу залечить.
Пусть жизнь проживу одиноко,
Твой образ любя и храня,—
Укрывшийся в сердце глубоко,
Он будет сиять для меня!»

Так верно ль могильщика мненье,
Что мертвый живыми забыт,
Что в памяти даже и тени
Умерших никто не хранит?
Та женщина снова к могиле
Явилась с охапкою роз
И бросилась наземь в бессилье —
Она ослабела от слез.
И вот неувядшие розы
Лежат у подножья креста…
Ее выразительна поза,
И скорбна ее красота.
Глазницы ее от страданья,
Как сажею, зачернены,
Любимые воспоминанья
Тоскою воскрешены.
Бедняжка так тяжко страдает,
И раньше рассыпанных роз
Она, как цветок, увядает,
Рыдает и плачет без слез.

Так верно ль могильщика мненье,
Что мертвый живыми забыт,
Что в памяти даже и тени
Умерших никто не хранит?
Взгляни на того молодого,
Что милую схоронил,
Он бродит по кладбищу снова,
Последних лишается сил.
И с воском лицо его схоже, —
Подобно свече восковой,
Он тает и плакать не может,
От горя почти не живой.

«Пусть будет она незабвенна,
Любовь дорогая моя,
Пусть в памяти сказкой нетленной
Навек сберегу ее я».
Так верно ль могильщика мненье,
Что мертвый живыми забыт,
Что в памяти даже и тени
Умерших никто не хранит?

Но вот на убитого горем
Та женщина бросила взор,
И долгим немым разговором
Какой-то скреплен договор.
И люди становятся рядом
И смотрят друг другу в глаза,—
Взаимным сочувственным взглядом
Так много дано им сказать.
Нет, нет, я не верю, не верю.
На свете так быть не должно.
Я совестью клятву измерю,
Я с мертвыми здесь заодно,
Не смейся, могильщик, над этим,
Тебя мне ведь попросту жаль.
Я пожил довольно на свете,
Я верю в людскую печаль.
Зачем же ты громко хохочешь
В ответ на такие слова?
Зачем убедиться не хочешь,
Что память о мертвых жива?

Вот женщине этой печальной
Мужчина поспешно поднес
В торжественном важном молчанье
Букет из кладбищенских роз.
И шепчет: «Люблю и тоскую,
Одна нами правит тоска.
Подругу я вижу такую,
Какой не сыщу и века.
Ведь мертвых не вызвать из гроба
Заклятьем твоим и моим,
Забудем же прошлое оба
И новую жизнь создадим!
Так бросим же скорби и плача
Тяжелый мучительный груз,
И новой чудесной удачей
Пусть будет наш брачный союз».

О, только не это, не это!
Могильщик, смеяться не смей!
Пусть женщина ищет ответа,
Достойного чести своей!
Ищи же, о женщина, слово,
Что хлещет, как бич или плеть,
Всей честью, всей памятью вдовьей
Мужчине достойно ответь!
Ведь тело любимого только
Вчера ты земле предала!
Ведь ты не забыла нисколько,
Какой ты печальной была!
Увидишь, могильщик, что сразу
Найдет она гневный ответ,—
Такую придумает фразу,
Какой не слыхал еще свет.

Но женщина шепчет стыдливо:
«Люблю и с тобой заодно…
Мы оба теперь несчастливы,
И горе нас мучит одно.
Исчезло тяжелое время,
И жизнь обновилась моя,
Забудем страдания бремя,
Я буду навеки твоя!»

Да, камень надгробный — забвенье
Умерших мужей или жен,
Бесспорно могильщика мненье,
И прав в своей горечи он.
И вот уже лето проходит,
Засохли, истлели венки.
Ни тот ни другая не ходят
С могил обрывать сорняки.
Пусть думы людей не тревожат
Кладбищенской тишины,
Пусть суетность мира не может
Нарушить бессмертия сны.
Не нужны житейские грезы,
И даже в конце-то концов
Не нужны ни розы, ни слезы
Спокойному сну мертвецов.
Никто вас от сна не пробудит
И не позовет никуда.
И мертвых живые забудут, —
Так было и будет всегда.

Вот колокол бьет похоронный,
И новые вносят гроба,—
И тех поседевших влюбленных
Настигла земная судьба.
Могильщики гвозди вбивают,
Усмешка крива и горька,—
На свете вот так и бывает,
Вот так и бывало века.

Умерших забытые кости,
Да будет вам мир и покой!
Мне грустно на этом погосте
О жизни подумать людской.