Василе Александри - Александри В. Стихотворения. Эминеску М. Стихотворения. Кошбук Д. Стихотворения. Караджале И.-Л. Потерянное письмо. Рассказы. Славич И. Счастливая мельница
Хотя Пинтя шел со спокойным видом, все же несколько человек увязалось за ними; а где в подобных случаях сойдутся двое или трое — там соберется и целая толпа. Когда они подходили к казарме, весь Инеу уже знал, что капрал Пинтя поймал Ликэ Сэмэдэу и даже чуть не пристрелил его на улице. Позади них собралось не менее полусотни зевак, старавшихся разузнать, в чем дело; и все же Пинтя продолжал идти, делая вид, что ничего не слышит и не замечает.
— Что вам здесь надо? — обратился к зевакам один из жандармов, стоявших у ворот. — Разойдитесь по домам!
— Нечего удивляться, — проговорил Ликэ, — ведь все хотят посмотреть, как злится Пинтя. Чуть не застрелил меня по дороге. Говорит, что докажет мою вину, даже если я ни в чем не виноват.
— Этого я не говорил, — возразил Пинтя. — Но теперь утверждаю, что если ты и на этот раз не попадешь на виселицу, то, значит, нет правды на свете.
— Пусть будет так, — согласился Ликэ и повернулся к собравшейся толпе. — Эй! — крикнул он. — Не сбегает ли кто из вас передать господину Вермеши, что вчера ночью из его стада пропало штук семьдесят свиней, а меня вот схватили, и я не могу заняться поисками.
Ликэ прекрасно изучил людей: не один человек, а целый десяток откликнулся на его зов, и, наверное, только для того, чтобы потом сказать, что они тоже как-то участвовали в случившемся.
— Смотри, сколько нашлось охотников! — удовлетворенно проговорил Ликэ и вошел в ворота.
Комиссару Ликэ заявил, что видел нож у Сэилэ Боарул, а когда ему показали хлыст, хладнокровно заявил:
— Это мой хлыст. Наверное, вы нашли его на Счастливой мельнице; да и нож взяли оттуда же.
На дальнейшие вопросы Ликэ отказался отвечать, требуя, чтобы его отпустили: ведь у него имеются дела, и ему недосуг тратить время по пустякам. Стоило Ликэ перечислить имена своих хозяев, как комиссар понял, что не сможет его задержать. Уж кто-кто, а Ликэ знал, кого выбирать себе в хозяева, да и выбор он мог делать по собственному вкусу: ведь никто не умел так хорошо охранять и продавать стада, как он. Все хозяева Ликэ, вроде господина Вермеши, были люди влиятельные и в случае надобности могли за него постоять.
Господин Вермеши Арпад владел тремя стадами свиней и не сомневался, что потеряет их все в каких-нибудь несколько дней, если весть об аресте Ликэ распространится широко. Стоило Вермеши узнать, что из его стада пропало семьдесят свиней, как он явился к комиссару и потребовал освобождения Ликэ. «Я хочу взять его на поруки, — сказал он, — пусть разыскивает моих свиней».
Ручательство господина Вермеши имело большой вес еще и потому, что он был в приятельских отношениях с судьями, у одного из которых стадо тоже находилось под охраной Ликэ. Господин Вермеши имел также большое влияние на губернатора, а губернатор мог шутя разделаться с комиссаром.
Виновен Ликэ или нет — речь шла вовсе не об этом; в конце концов не все же убийцы несут наказание, особенно те, в которых нуждаются влиятельные люди…
Когда жандармы, арестовавшие корчмаря, возвращались с ним в Инеу, Ликэ как раз выходил вместе с господином Вермеши из ворот казармы. Он столкнулся с Гицэ лицом к лицу на глазах у всех собравшихся.
— Не горюй, — бросил он мимоходом Гицэ. — Положись на меня.
Корчмарь ничего не ответил и только посмотрел на Ликэ с видом человека, которому теперь все стало безразлично. Он ушел из дома, не сказав ни слова ни Ане, ни старухе, не отдав никаких распоряжений по хозяйству и даже не взглянув на своих детей: ничего его больше не интересовало, ни о чем он не хотел знать.
Что же касается Пинти, то он устал и пошел спать, предоставив другим преследовать злоумышленников.
XIСуд был назначен на пятницу, после дня святого Димитрия. В тот же день, когда Гицэ доставили в Инеу, были схвачены Акришор и Рэуц: Акришор был взят у себя дома, а Рэуц — в лесу, в Шикуле, где он находился со стадами. Одновременно жандармы задержали еще человек шесть, показавшихся подозрительными; а на опушке леса Фундурени были пойманы три брошенных коня. Однако следы обоих слуг — лакея и кучера — потерялись окончательно, и так и осталось невыясненным, убежали они или были убиты и закопаны в потайном месте, что казалось наиболее вероятным, судя по кровавым пятнам на козлах кареты и лужам крови вокруг. Бузэ Руптэ и Сэилэ Боарул были схвачены только через полтора суток в Салонте, по дороге к Орадя-Маре. Их не повезли в Инеу, а отправили прямиком в Орадя-Маре, где должен был состояться суд и где уже находились остальные.
Еще во время следствия Ана в сопровождении двоюродного брата Гицэ, священника, приехала в Орадя-Маре, захватив с собой, по совету матери, деньги. «Деньги, — говорила старуха, — всякому делу приправа». Однако свидания с мужем Ана так и не добилась. Приехав в Орадя-Маре вторично, на суд, Ана была еще более подавлена, чем в первый раз: ее мучило, что она ничего не сделала для того, чтобы облегчить участь своего мужа, в невинность которого после всего случившегося она начала верить.
— Не убивайся раньше времени, дочка, — уговаривала ее мать, сохранявшая обычное спокойствие. — Если даже, боже упаси, что и случится, еще неизвестно, будет ли это так ужасно, как тебе думается. Поживем — увидим. А если и впрямь стрясется беда — поплачь денька три, потом скажи: «Господи, да будет твоя воля», вытри слезы и ищи себе в жизни другой источник утешения да иди себе дальше своим путем; ведь жизнь коротка, и задерживаться нет времени.
Так говорила старая, потому что была стара; но Ана была молода и не осмеливалась заглядывать в будущее — до того оно казалось ей смутным и бесконечно далеким; при первой же попытке это сделать глаза ее наполнялись слезами.
И все же Ана была не из тех, кто может долго предаваться мрачным мыслям. Мало-помалу она пришла к убеждению, что Гицэ не может быть виновен, и только увидав себя среди людей, приехавших на суд, она снова почувствовала тяжесть на сердце.
И на этот раз первым перед судом предстал Ликэ, этот высокий сухощавый человек, всегда умевший обращать на себя внимание других.
Увидев его входящим в зал, Ана стала белее мела. Ее большие глаза, как и прежде, были прикованы к его суровому, неподвижному лицу. От этого человека зависела судьба Гицэ. Ведь если Ликэ выпутается из беды, будет спасен и корчмарь. Поэтому Ана с напряженным вниманием следила за ним, и сердце ее согревалось от каждого сказанного им слова.
Ликэ прекрасно знал, что найдет поддержку у своих хозяев. Одни из них были убеждены в его невиновности, другие, как люди влиятельные, могли негласно защитить его, даже если и не верили ему. Зная, что многие судьи подозревают его, Ликэ, стоя сейчас перед ними, давал короткие, ясные ответы, не отступая от показаний, сделанных на первом допросе; рассчитывать-то Ликэ рассчитывал на поддержку своих хозяев, но все же еще больше полагался на свою изворотливость.
Первым делом он заявил, что не помнит, говорил ли на Счастливой мельнице об арендаторе и служанке; не помнит и того, что Сэилэ и Бузэ Руптэ поехали прямо в Инеу; когда же ему зачитали показания других, он коротко ответил: «Может быть… но я не помню». Позднее Ликэ отрицал, что в ту ночь Рэуц приводил в корчму женщину; по его словам, Рэуц приходил только затем, чтобы сообщить, что исчезло много свиней из стада, пасшегося в лесах, и, вероятно, корчмарю и слуге лишь показалось, что они видели какую-то женщину.
Ана вздохнула свободнее: значит, Ликэ уходил в ту ночь на поиски стада.
Однако судьи были иного мнения. То, что отрицал Ликэ, подтверждалось многими другими показаниями; судьи считали, что Ликэ умышленно не желает говорить ничего такого, что могло бы укрепить подозрение, падающее на Бузэ Руптэ и Сэилэ, так как он был с ними заодно. Он отрицал появление женщины, чтобы не быть вынужденным назвать ее имя, и многие из присутствующих тайком хвалили его за это.
Все-таки судей не удалось разубедить. Они задали Ликэ вопрос: как он думает, не был ли корчмарь со Счастливой мельницы сообщником Сэилэ и Бузэ Руптэ? Сэмэдэу ответил, что, по всей вероятности, это не они — те люди с закрытыми лицами, напавшие на арендатора и совершившие на следующий день преступление на лесной дороге. Найденное же в доме Бузэ Руптэ серебро арендатора мог туда подбросить какой-нибудь доверенный Пинти, который относится к Бузэ Руптэ враждебно.
Когда, наконец, Ликэ показали нож и хлыст — он только пожал плечами, как будто это его совсем не касалось, и заявил, что ничего не может сказать об этих вещах и подождет, пока все выяснится из показаний других лиц.
Рэуц, Акришор и остальные свидетели, вызванные на допрос после Ликэ, частично подтвердили сказанное им и кое-что из прежних показаний Марца, данных комиссару. К тому времени, когда пришла очередь Пинти давать показания, судьи и все присутствующие были уже вполне убеждены, что преступление совершено Бузэ Руптэ и Сэилэ, а на Ликэ и Гицэ падает сильное подозрение как на соучастников.
