Вера Меркурьева - Тщета: Собрание стихотворений

А вдруг – о нас боятся позабыть,
Нас помянуть – покойников забота?
Родительская наша здесь суббота
Там – детская суббота, может быть.

И мы для них – давным-давно мертвы,
Хоть нас они сегодня поминают,
И на небесных папертях читают
Плачевные синодики живых.

От нас ли к ним, от них ли к нам – призыв,
Двойного поминанья шепот встречный.
И вечной памяти, и жизни вечной
Для мертвых просят мертвые – забыв.

Свет ее – не видели,
Любовь ее – обидели,
Кто менее, кто более,
Кто волей, кто неволею.

Смерть, закрыв ей оченьки,
Открыла нам – источники
Соленые да горькие,
Что воды моря столькие.

Здесь была – и нет ее.
И жалуясь, и сетуя,
Цветы несем ей пышные,
Да поздние, да лишние.

Встань, вернись, родимая,
Верни невозвратимое,
Побудь минутку малую.
– Не встану я. Устала я.

Прогулки вечерней обычность люблю же я.
Знакомое всё-то, всё мое окрест.
Романовки старой шляпа неуклюжая,
Отворен настежь приземистый подъезд.

Сейчас из темного – светлая, победная,
Красивая выйдет, стройная сестра.
Руки что крылья: «усталая ты, бедная».
Голос что арфа: «пойдем со мной, пора».

Пойдем бульваром, Воздвиженкой иль Знаменкой –
Туда, где закатны купола Кремля.
На площади широкой, пустынной станем той –
«Небо всё в алмазах» увидит земля.

Далеко на юге насыпь придорожная,
Давным-давно спит красивая сестра.
Брожу переулками настороженно я –
Не Сегодня, так Завтра – вернет Вчера.

В кресле старенькая сводит
Нескончаемый пасьянс.
Вечер медленный уводит
В полусон и полутранс.

Я берусь верблюжьей шерстью
Пуховой платок чинить.
За отверстием отверстье
Равномерно кроет нить.

Кто-то третий с нами в стансах,
Чья-то путает рука
Карты верные пасьянса,
Петли ровные платка.

Вот в часы уйдет, за дверцей
Там зацепит колесо —
Вмиг собьется с такта сердце,
Скучный стук следя часов.

Знаю я твое значенье,
Мой вечерний частый гость,
Твоего прикосновенья
Полу-нежность, полу-злость.

Ты ворчишь: бросай, довольно,
Будет старое чинить –
И надорвана безбольно
Жизни путаная нить.

Вверх иголку, вниз иголку.
Затянула – и пора,
И скорее, втихомолку,
В щель меж Нынче и Вчера.

Изменившие, верьте – не верьте,
А изменой любви не разбить.
Раз любившим – до самой до смерти,
Разлюбивши, нельзя разлюбить.

Что там годы разлуки и скуки,
Что там всякие против и за –
Если трогают эти же руки,
Если смотрят всё те же глаза.

Мимо смерти пройдут без утраты.
Но задушит немая тоска –
Папиросы дымком беловатым,
Уголком надушенным платка.

Охладевшие дрогнут и плачут,
Из блаженных торопятся стран.
Если памяти злая игла — чуть
Тронет метку залеченных ран.

Его любви, ревнивой и стоокой,
Я не хочу – царя или раба.
Его души, и нежной и жестокой,
Я не возьму – не моего герба.

Но я приму – неласковой улыбкой –
Его тоску по ласковой по мне.
Но я хочу своею тенью зыбкой
Его дразнить, как зайчик на стене.

Слепить глаза скользящею игрою,
Что ближе – ярче, далее – слабей.
А надоест – я зеркальце закрою
И дам ему: играй или разбей.

Мягка подушка белая,
Легко ему лежать.
Присела я, несмелая,
На узкую кровать.

Прозрачна сетка синяя
У тонкого виска.
Безжизненнее инея
Холодная рука.

Лежи, лежи, недвижимый,
Обещанный судьбе.
Чем тише мы, тем ближе мы
К другому и к себе.

Что плачешь, мальчик маленький?
Закрой глаза свои –
Со снеговой проталинки
Плывущие струи.

Над раною сердечною
Сдвинь рук иероглиф –
И встреть улыбкой вечною
Последний свой отлив.

Сломана, отброшена и смята
Чья-то – чья? душа или мечта.
Он не тот, она не та – а я-то?
Кажется, и я уже не та.

Был прелестен танец трех пылинок
В дымном нимбе палевых ночей –
Ропот лунных, струнных паутинок,
Сон троим приснившийся – но чей?

Жаль – кому? мы и не мы, и немы.
Жаль – чего? печали даль ясна –
Разве мне – неконченой поэмы,
Только мне – несбывшегося сна.

Мы – дамы Грустной Маски,
Мы – рыцари Тоски –
Мы просим только сказки,
От счастья далеки.

День – в тягостном postiche’е [3]
И суеты, и зла –
Мы ждем Летучей
Мыши Вечернего крыла.

Что в жизни старой нише
Нас пылью занесло –
Сметет Летучей Мыши
Бесшумное крыло.

Боль сердца глуше, тише,
Воздушней ломкий шаг –
Следя Летучей Мыши
Мелькающий зигзаг.

И в юности окраске
Сухие лепестки –
Мы, дамы Грустной Маски,
Мы, рыцари Тоски.

Вот только это и было –
Полоска света под дверью.
Гляжу и глазам не верю
Сама же я дверь закрыла.

За дверью – тайное имя,
Мое бессонное горе.
Ему я молюсь в затворе,
Ему я служу во схиме.

К холодному изголовью
Прижмусь – одно остается.
Должно быть, это зовется
В романах – вечной любовью.

Прости моему неверью.
Я чуда ждала — свершилось.
Ведь было же это, было –
Светившееся за дверью.

Трамваев грохот и скрежет,
Горячий мягкий асфальт.
Навязчиво ухо режет
Газетчика звонкий альт.

От двери к двери – любезный,
Вполне корректный отказ.
– Мы можем быть вам полезны,
Но – кто-нибудь знает вас? –

Меня не знает никто там.
О, сердце людей – базальт.
И дальше, к новым воротам,
И снова трамвай, асфальт.

Но этот жестокий город
Такой красивый и свой,
Что каждый мне камень дорог
В пыли его мостовой.

С моста – Далекого Вида
Легла золотая мгла.
И тонет в реке обида,
Уходит боль в купола.

Кто любит, тот не осудит,
Кремнистый не бросит путь.
Мой город милостив будет
К другому кому-нибудь.