Иван Евсеенко - Инфант (сборник)
Не имея выдающихся способностей к живописи, Петров решил избавить современное искусство от своей персоны и стать обыкновенным маляром.
– По крайней мере, – с неутомимым огнем в глазах, рассуждал он за рюмкой водки о причинах выбранной профессии, – буду ближе к лакокрасочным материалам, а заодно и к искусству, и смогу делать с ними обоими, что вздумается.
Но здесь его подстерегло непредвиденное и странное. Получая всякий раз очередной заказ по побелке или покраске квартиры, Петров невольно вспоминал свою любимую картину и начинал «творить». Ну, или, как он сам говаривал, экспериментировать.
В темно-коричневую краску для пола он смело добавлял немного синей, иногда розовой и выкрашенный пол становился чуть фиолетовым, создавая у ходящего по нему, ощущение мягкости и воздушности.
Стены, которые заказчик настойчиво просил выкрасить в голубой, Петров чаще всего исполнял цветом морской волны. Ведь это был его любимый цвет. И даже самое элементарное – потолок, который должен был поражать белоснежной безукоризненностью, впечатлял совсем другим, а именно нежно-бежевой неожиданностью, словно красящим веществом был не акрил, а простая ряженка. И таким образом маляр 4-ого разряда поступал с любым заказом. Слава Богу, клиенты принимая работу, никогда не ругали Петрова за его вольности, потому что несмотря на самовольно выбранные цвета, качество покраски всегда оставалось высочайшего класса. А вот вышестоящему начальству о допущенных неточностях в работе престранного маляра все ж таки время от времени докладывали. И наверное именно поэтому (хотя, кто знает, быть может имелись и иные причины), маляру Петрову дали 5-ый, то есть, высший разряд в его незатейливой, но все-таки творческой профессии, посмертно.
Моцарт
Мрак сгущается над Веной,
Бог на небе глух и нем,
Жадно и самозабвенно
Пишет Моцарт реквием.
Трели ангельской свирели
Слышит Амадей давно,
Сыпь Антонио Сальери
Яд в Бургундское вино.
Есть у Бога оправдание
На каприз судьбы любой:
На душевные страданья,
На физическую боль.
Сколько дней пройдет в ненастье,
В изнурительном труде?
В поисках земного счастья
Бродят боги по воде.
Ходят боги, ищут боги
Отголоски райских дней,
В пенье гениев убогих,
В криках глупых королей.
Пей вино усталый Моцарт,
Mир не сгинет от потерь,
Нет, не сердце в глотке бьется,
Это смерть стучится в дверь…
Толстушка
Толстушкам бодрым посвящаю я свой замысловатый стих!
Я о женщине толстой мечтаю,
Грежу ей наяву и во сне,
Будто мудрую книгу листаю
Складки жира на мощной спине.
Что мне спин изможденных поленья?
Что ввалившихся щек пустота?
Вызывает одно сожаление
Этих призрачных тел нагота.
Шлите к черту посты и диеты,
Не от светлой они головы,
Не гнушайтесь говяжьей котлеты,
И другой калорийной жратвы!
Ешьте все, что желудку угодно,
Голодание граничит с тоской,
Я всю жизнь обнимаю голодных,
Оттого ли и сам стал такой?!
Где ж ты бродишь толстушка младая?
Дай обнять стан немыслимый твой,
Чтоб при этом десница худая
Никогда не сомкнулась с другой…
Родительский дом
«Родительский дом, начало начал, ты в жизни моей последний причал»
(из популярной песни)Когда стану больным я и старым,
И опорой мне будет клюка,
Позабуду всех женщин и бары,
И гитару забудет рука.
Буду жить от болезни к болезни,
Станет чужд мне сладчайший оргазм,
Но пред тем, как совсем мне исчезнуть,
Я впаду в глубочайший маразм.
Мои злобные нервные дети,
В простоквашу подсыпят мне яд,
Даже если я это замечу,
Все равно буду я виноват.
А когда у них лопнет терпенье,
Наблюдать за моим житием,
Увезут меня на попечение
К злым медсестрам в «родительский дом».
Человек без головы
На брегах святого Ганга,
Сторонясь людской молвы,
Ходит без чинов и рангов
Человек без головы.
Руки целы, ноги целы,
Сердце бьется небу в такт.
В общем, все в порядке с телом?
С головой одной – косяк.
Говорят, была когда-то,
С шевелюрою до плеч,
Уши слушали кантаты,
Мозг слагал хмельную речь.
Нюхал нос душистый ладан,
Яства пробовал язык,
Ничего теперь не надо,
Всем страстям пришел кирдык.
Как такое приключилось,
Вдруг кто знает? Отзовись!?
Наземь стылую свалилась,
Как сухой осенний лист.
Он один такой на свете,
Не сыскать других, увы,
Правда, глянь, гуляют дети
У ручья, без головы.
Дни свои, как траву косим,
(выбрось их, да оторви)
Но частенько крышу сносит
От нечаянной любви.
А уж коль она нагрянет,
Не помогут и слова,
А пройдет, на место встанет,
В миг, дурная голова.
С головой жить нынче в моде
В башковитый этот век,
Знай одно, ведь где-то ходит
Безголовый человек.
Маркиз де Сад
Успокойся, выйди на свет,
Отвори свои дивные формы,
Пред тобой кровожадный поэт,
Мои руки, как ветер проворны.
А когда тебя спросит возлюбленный твой,
Устремляя пытливый взгляд:
«Кто, скажи мне скорее, соперник мой?»
Ты ответишь: «Маркиз де Сад».
Что осталось от первой любви?
В коей я и по сей день несчастен.
Мои руки и сердце в крови
И душа тонет в омуте страсти.
А когда тебя спросит почтенный отец,
Устремляя пытливый взгляд:
«Кто, скажи мне скорее, был этот подлец?»
Ты ответишь: «Маркиз де Сад».
«Маленький дом» будут вновь вспоминать,
Перед сном герцогини и шлюхи,
Своевременно ль женщиной звать,
Не прошедшую адские муки?
А когда тебя спросят на страшном суде,
Предваряя путь в рай или ад:
«Кто, скажи мне скорее, был этот злодей?»
Ты ответишь: «Маркиз де Сад».
Шлюха
Возвращается с работы
Шлюха Маша в шесть утра,
Где-то порваны колготы
И на свитере дыра.
Тушь размазана по щечке,
На коленках синяки,
Сутенер включает счетчик
За какие-то грехи.
Дома ждет хозяйка злая,
Стремный Ролтона пакет…
Жизнь, блядь, штука не простая
В двадцать пять не полных лет.
Ляжет спать не раздеваясь,
Раздеваться сил уж нет,
А проснувшись, выпьет чаю,
Вскроет пачку сигарет.
Закурив, припомнит лоха,
Что накинул за анал,
И подумает: «Неплохо.»
Сосчитает чистый нал.
Позвонит подружке Лизке,
К ней рванет на Теплый стан,
Купят торт и рыжий виски,
И напьются в драбадан.
По утру прочистив почки
Минеральною водой,
Вновь потащатся на точку
Ликвидировать простой.
Уринотерапия
Как для праведника Пия
Благостен молитвы час,
Так уринотерапия
Благостна, мой друг, для вас!
Пей янтарную урину,
Встреть с ней юную зарю,
И грибковую ангину
Будешь знать по словарю!
Что теперь бронхит и свинка,
Иль фурункулов драже…
(Лейся сладкая уринка
В мой полуденный фужер)!
Все что плоть твоя искала
Брат Малахов осветил.
Геныч, мне б теперь для кала
Применение найти…
Потомок Ильича
Однажды Крупская Надежда,
Cнимая верхнюю одежду,
Сказала нежно Ильичу:
«Ильич, я так тебя хочу!
К чему меня не замечаешь,
Одета ль я иль неглиже?!
Последний раз с тобой встречались
Для этой цели в шалаше!
Я ль ни соратник, ни подруга,
Чья грудь объёмна и упруга?
Сдается, крутишь ты роман,
Как встарь с товарищем Арманд?
Поди скорей к моей постели,
Не верю, что к жене остыл,
Ты прояви хоть раз на деле
Свой революционный пыл!»
«Надюша, что за разговоры,
– сказал Ильич, прищурив глаз, —
Тут, понимаешь ли, Аврора
К началу боя ждет приказ!
А этот бой, он трудный самый,
Тебе ли этого не знать?
Или ВКПб программу
Ты поленилась прочитать?
Оставь нелепую затею,
Товарищ, нам ли быть в тоске?
Придет Октябрь и отымею,
Глядишь, аж на броневике!»
Но не сдержал Владимир слово,
Судьба была к нему сурова!
Не дрогнул в августе наган,
В руках эсерки Ф. Каплан!
Хирел Ильич, хоть был не старый,
Сердца партийцев бередя,
Инсульты, попросту – удары
До гроба довели вождя.
Надежда – партии святая,
Одна угасла, как свеча,
Но я в душе себя считаю,
Прямым потомком Ильича!
Смерть одинокого человека
Муха плещется в кефире,
За окном чернеет снег,
В однокомнатной квартире
Умирает человек.
Валидола вскрыта пачка,
На столе Новопассит,
Смерть безмолвная чудачка,
В кресле выцветшем сидит.
Мрачна сонная обитель,
Предпоследних дней причал,
Ангел, грешных душ хранитель,
Где-то нынче заплутал.
Суетливо сердце бьется,
Где же ты – последний вздох?
Бес язвительно смеется,
Плачет бородатый Бог.
Что поделать? В бренном мире
Все конечно, все вранье…
Муха плавает в кефире,
Чем же лучше ты нее?
Старушка
