Владимир Набоков - Трагедия господина Морна

А правда — хорошо;
прекрасный день! Вон голубь пролетел…
Блеск, сырость… Хорошо! Рабочий
забыл лопату… Как-то ей живется
там, у сестры, в далеком захолустье?
Известно ль ей о смерти… Бес лукавый,
покинь меня! Из-за тебя отчизну
я погубил… Довольно! Ненавижу
я эту женщину… Ко мне, назад,
о музыка раскаянья! Молитвы,
молитвы… Я свободен, я свободен…

Будь осторожней, Тременс, не сердись,
пойми — будь осторожней! Путь опасный…
Ведь ты слыхал: они под пыткой пели
о короле… все тоньше, все блаженней…
Король — мечта… король не умер в душах,
а лишь притих… Мечта сложила крылья,
мгновенье — и раскинула…

Мой вождь,
девятый час; проснулся город, плещет…
Тебя народ на площадь призывает…

Сейчас, сейчас…

Так что ж ты говоришь?

Я говорю — летит, кренясь, на солнце,
крылатая легенда! Детям сказку
нашептывают матери… За брагой
бродяги именуют короля…
Как ты поставишь вне закона — ветер?
Ты слишком злобен, слишком беспощаден.
Опасный путь! Будь осторожней, просим,
нет ничего сильней мечты!..

Я шею
скручу ей! Вы не смеете меня
учить! Скручу. Иль, может быть, и вам
она мила?

Ты нас не понял, Тременс,
хотели мы предупредить…

Король —
соломенное пугало.

Довольно!
Отстаньте, траурные трусы! Ганус,
ну что же, ты… обдумал?

Тременс, право,
не мучь меня… сам знаешь. Мне молитву,
мне только бы молитву…

Уходи,
и живо! Долго я терпел тебя…
Всему есть мера… Помоги, Клиян,
он дверь открыть не может, теребит…

Позвольте, вот — к себе…

…Но, может быть,
она меня зовет! А!

Стойте… Тише…
Спасайся, Тременс, он…

Пусти! Ты только
меня не трогай, понимаешь — трогать
не надо… Где корзина? Отойдите.
Корзину!..

Сумасшедший…

Вот… клочки…
в ладонях… серебро… о, этот почерк
стремительный!

Вот… вот… «Мой веер… выслать…
Замучил он»… Кто он? Кто он? Клочки
все спутаны… «Прости меня»… Не то.
Опять не то… Какой-то адрес… странно…
на юге…

Не позвать ли стражу?

Тременс!..
Послушай… Тременс! Я, должно быть, вижу
не так, как все… Взгляни-ка… После слов
«и я несчастна»… Это имя… Видишь?
Вот это имя… Разбираешь?

«Марк
со мною» — нет, не Марк… «Морн», что ли? Морн…
Знакомый звук… А, вспомнил! Вот так славно!
Вот так судьба! Так этот шелопай
тебя надул? Куда? Постой…

Морн жив,
Бог умер. Вот и все. Иду я Морна
убить.

Постой… Нет, нет, не вырывайся…
Мне надоело… слышишь? Я тебе
о безднах говорил, об исполинах —
а ты… как смеешь ты сюда вносить
дух маскарада, лепет жизни, писк
мышиной страсти? Стой… Мне надоело,
что ставишь ты свое… томленье — сердце,
червонный туз, стрелой пробитый, — выше
моих, моих грохочущих миров!
Довольно жить тебе в томленье этом!
Ревную я! Нет, подними лицо!
Гляди, гляди в глаза мне, как в могилу.
Так, значит, хочешь пособить судьбе?
Не вырывайся! Слушай-ка, ты помнишь
один веселый вечерок? Восьмерку
треф? Так узнай, что я — проклятый Тременс —
твою судьбу…

Отец, оставь его!

…твою судьбу… жалею. Уходи.
Эй, кто-нибудь! Он ослабел — под локти!

Прочь, воронье! Труп Морна — мой!

Ты двери
закрой за ним, Клиян. Плотнее. Дует.

Я говорил, что есть любовник…

Тише,
мне что-то страшно…

Как нахмурен Тременс.

Несчастный Ганус…

Он счастливей нас…

Вождь! Я осмелюсь повторить. Народ
на площади собрался. Ждет тебя.

Сам знаю… Эй, за мной, бараны! Что вы
притихли так? Живей! Я речь такую
произнесу, что завтра от столицы
останется лишь пепел. Нет, Клиян,
ты с нами не пойдешь: кадык твой слишком
открыто на веревку намекает.

Ты слышала? Отец твой славно шутит.
Люблю. Смешно.

Ты, Элла, в белой шляпе,
куда-нибудь уходишь?

Никуда.
Раздумала…

Жена моя прекрасна.
Не успеваю говорить тебе,
как ты прекрасна. Только иногда
в моих стихах…

Я их не понимаю.

Чу! Гул толпы… Приветственный раскат!

Опять нет солнца… Как вы спали?

Навзничь,
и на боку, и даже в положеньи
зародыша…

Мы кофе пьем в гостиной?

Да,
как видите. В столовой мрачно.

Вести
еще страшнее прежних… Не газеты,
а саваны, пропитанные смертью,
могильной сыростью…

Их промочило
у почтальона в сумке. Дождь с утра
и темен гравий. И поникли пальмы.

Вот, слушайте: горят окрайны… толпы
разграбили музеи… жгут костры
на площадях… и пьют, и пляшут… Казни
за казнями… И в пьяную столицу
вошла чума…

Как думаете, скоро
дождь кончится? Так скучно…

Между тем,
их дикий вождь… вы дочь его знавали…

Да, кажется… не помню… Что мне гибель,
разгромы, кровь, когда я так тоскую,
что некуда деваться! Ах, Эдмин,
он бриться перестал, в халате ходит,
и сумрачен, и резок, и упрям…
Мы словно переехали из сказки
в пошлейшую действительность. Все больше
тускнеет он, сутулится, с тех пор
как тут живем, в болоте этом… Пальмы
мне, знаете, всегда напоминают
прихожие купцов богатых… Бросьте,
Эдмин, газеты… глупо… Вы со мною
всегда так сдержанны, как будто я
блудница или королева…

Нет же…
Я только… Вы не знаете, Мидия,
что делаете!.. Господи, о чем же
нам говорить?

Я смех его любила:
он больше не смеется… А когда-то
казалось мне, что этот вот высокий,
веселый, быстрый человек, должно быть,
какой-нибудь художник, дивный гений,
скрывающий свои виденья ради
любви моей ревнивой, — и в незнаньи
был для меня счастливый трепет… Ныне
я поняла, что он пустой и скучный,
что в нем мечта моя не обитает,
что он погас, что разлюбил меня…

Так сетовать не нужно… Кто же может
вас разлюбить? Такая вы… ну, полно,
ну, улыбнитесь же! Улыбка ваша —
движенье ангела… Прошу!.. Сегодня
у вас и пальцы неподвижны… тоже
не улыбаются… Ну вот!..

Давно ли?

Давно ли что, Мидия?

Так. Занятно…
Я вас таким не видела. Нет, впрочем,
однажды я спросила вас, что толку
вам сторожить на улице…

Я помню,
я помню только занавеску в вашем
мучительном окне! Вы проплывали
в чужих объятьях… Я в метели плакал…

Какой смешной… И весь растрепан… Дайте,
приглажу. Вот. Теперь смеются пальцы?
Оставьте… ах, оставь… не надо…

Счастье
мое… позволь мне… только губы… только
коснуться… как касаются пушка,
биенья бабочки… позволь мне… счастье…

Да нет… постой… мы у окна… садовник…
………………………………………………

Мой маленький… не надо так дышать…
Стой, покажи глаза. Так, ближе… ближе…
Душе бы только нежиться и плавать
в их мягкой тьме… Постой… потише… после..
Вот! Гребень покатился…

Жизнь моя,
любовь моя…

Ты — маленький… Совсем,
совсем… Ты — глупый мальчик… Что, не думал,
я так умею целовать? Постой,
успеешь ты, ведь мы с тобой уедем
в какой-нибудь громадный, шумный город
и будем ужинать на крыше… Знаешь,
внизу, во тьме, весь город, весь — в огнях;
прохлада, ночь… Румяный отблеск рюмки
на скатерти… И бешеный скрипач,
то скрюченный, то скрипку в вышину
взвивающий! Ты увезешь меня?
Ты увезешь? Ах… шарканье… пусти же…
он… отойди…