Эварист Парни - Война богов

Вот глупости! На облако напрасно
Взмостились вы. В резне такой ужасной
Услышат ли дрожащий ваш фальцет?
Не думаю. Скорей всего, что нет.
К чему экспромт, когда идет осада?

Мой сын, ты прав. Псалмов пока не надо!
Победу одержав, мы их споем.

Ну, в правоте я вашей не уверен.

Я не учен, таиться не намерен.
Ведь люди, в неразумии своем,
Распределить решили все по вкусу:
Ученость — вам, а кротость — Иисусу.
А что же мне? Одна лишь борода,
Да прозвище «отец». Ну, не беда,
Спасибо и на этом! Ведь красива,
Неправда ль, борода моя на диво?

Зачем вы, отче, гневаетесь так?

Я гневаюсь? Вам кажется! Пустяк!
Коль взять в расчет и триединство бога,
То сам себя я критикую строго.

Покуда этот спор происходил,
Осада началась, согласно правил.
Вот лестницу уж кто-то притащил
И к башне угловой ее приставил.
Кто будет первым? — «Лезь, апостол Павел!»
«Лезь ты!» — «Нет, нет!» — «А ты?» — «Я не решусь,
Боюсь смолы». — «Я тумаков боюсь».
«Я — оплеух». Друг друга все ругают,
Все в трусости друг друга упрекают.
Тут Христофор является святой,
Широкоплеч и кривоног — такой,
Каким его в церквах изображают.
Благочестивым рвеньем он пылал,
Христа когда-то на спине таскал.
На лестницу он первым взгромоздился,
За ним десяток ангелов пустился.
И вот уж ухватился за зубец
Поднявшийся на башню удалец...
Увидел Марс его и разъярился
Ряд статуй стены замка украшал;
Он к собственному бюсту подбежал,
Без сожаленья мощною рукою
Его от пьедестала оторвал
И, высоко подняв над головою,
Вскричал, смеясь: «Как видите, друзья,
Не пощадил своей персоны я;
Пусть каждый точно так же поступает!»
Бюст Христофору в брюхо попадает...
Сшиб остальных в падении своем
Святой толстяк, отделавшись испугом.
Сорвавшись со ступенек друг за другом,
Они летят на землю кувырком.

Неподалеку Азаил сражался,
Но и ему, увы, не повезло:
Лишь только он на парапет взобрался
Нептун его хватает за крыло.
Заверещал от страха ангел хилый,
Взмолиться о пощаде он готов.
Но, раскачав его что было силы,
Нептун кидает труса прямо в ров.

Силач Самсон ужасно рассердился.
Он, подбоченясь, встал перед стеной,
Подпер ее могучею спиной
И расшатать довольно долго тщился.
Свой толстый зад библейский великан
Употребил при этом, как таран.
Крепка стена; и, побледнев с досады,
Возобновил усилия Самсон.
Зависит от него успех осады...
Толкает, бьет и ударяет он,
И градом пот с лица его струится.
Алкид ему с усмешкою кричит:
«Иль отросла уже твоя косица,
Скажи-ка мне, давно ты не был бит?
Остерегись, не лопни от натуги!
Стена-то, вишь, покрепче той лачуги,
Что ты тогда сумел разрушить... Да-с,
Далеко филистимлянам до нас!
Ну, надрывайся, раз тебе охота.
Увидишь — ни к чему твоя работа».

Поблизости от них костер горел,
И в нем пылала ветка тамариска.
Эй, берегись, Самсон, опасность близко!
Взять головню твой давний враг успел
С той головней приятно ли столкнуться?
Не удалось еврею увернуться,
Вмиг занялся его святой хохол,
Вот он сгорел; остался череп гол.
Как наш герой даст Геркулесу сдачи?
Он походил до этой неудачи
На племенного сильного быка,
На жеребца, или на петушка.
Все трое, как известно, горделивы,
И горячи, и резвы, и драчливы...
Однако же, едва у горемык
Отрежут то, в чем корень их задора
Куда весь пыл девается? Где бык?
Увы, в вола он превратится скоро.
Где жеребец? Где петушок-драчун?
На месте их — откормленный каплун
И жалкий мерин, то-есть просто кляча,
Став робкими, сбавляют быстро тон.
Похож на них стал бедный наш Самсон,
Когда его постигла неудача.

Слабеет явно христиан напор,
В защиту переходит нападенье.
Язычники, напротив, с этих пор,
Утроивши свое сопротивленье,
Дрались, как бешеные, в исступленье,
Как храбрецы, как боги, наконец.
Богини им ни в чем не уступали,
И со стены в противников бросали
Все, чем богат и славен был дворец,
Что попадало под руку: подушки,
Из золота литые безделушки,
Цветочные горшки и зеркала,
Сосуды из металла и стекла,
Горшки ночные (было их немало),
Старательно наполнив их сначала.

Когда б Навин, наитьем осенен,
Не вспомнил, как был взят Иерихон,
Верх взяли бы язычники, быть может.
«Концерт в еврейском духе, — молвил он,
Проклятую их крепость уничтожит.
Сюда, левиты, воины, жрецы
Израильские, храбрые певцы
И музыканты, что во время оно
Разрушили оплот Иерихона!»
И вот оркестр невиданный готов:
Собранье инструментов всех сортов.
Трещотки, флейты, бубны, барабаны,
Литавры, и кимвалы, и тимпаны,
Тромбоны, скрипки, трубы без числа,
Кларнеты, дудки и колокола,
Рога, котлы, подносы и кастрюли...
Приготовленья эти ужаснули
Всех осажденных; ждут они чудес.
Вот начали: кто по дрова, кто в лес.
Язычники, хоть уши и заткнули
Услышали пиликанье смычков.
Тут раздается новая команда:
Их угощают яростным сфорцандо.
А слух, известно, нежен у богов
И резала его невероятно
Та музыка (для нас она приятна).
Затем Навин ввел в действие басы,
Вопившие на разные гласы.
Умножив какофонию стократно,
Одни из них тянули ноту «соль»,
Другие — «ре», а третьи — «си бемоль»,
И слушателей этим доконали.
Они пытались пенью помешать,
Попробовав врагов перекричать,
Но певчие лишь пуще заорали.
Бранясь вовсю, чрез несколько минут
Защитники покинули редут.

И Бог-отец в воинственном задоре
Вскричал: «Победа полная близка!
Побеждены ударами смычка!
Погромче, братцы! Мы увидим вскоре,
Как рушатся высокие валы
Сей крепости... Они прочней скалы,
Но упадут, язычникам на горе.
Сейчас дворец повалится с горы.
Погромче! Весь Олимп — в тартарары!»

Но дело обошлось гораздо проще.
Четыре храбреца, которых в роще
Забрали в плен, храпели мертвым сном.
Очухавшись, придя в себя немного,
Припомнили пьянчуги со стыдом
Все шалости свои, томясь изжогой.
Раскаянье, негодованье, страх
Заставили их покраснеть впотьмах.
Душили Исраила гнев и злоба;
Ругаться начал Иоанн в сердцах;
Гвенолий же и Карп святитель — оба,
Пав на колени, каются в грехах,
Исправиться отныне обещают;
Затем они кидаются стремглав
И, с тыла на язычников напав,
Ударами их в гневе осыпают.
Охрану сняв и к запертым вратам
Пробившись, их немедленно открыли
Они своим удачливым друзьям,
Которые нестройно голосили.

Ломали боги голову себе,
Как уцелеть в неравной сей борьбе:
Они уже на грани пораженья.
Юпитер средь всеобщего смятенья
Благоразумье все же сохранил
И воинам спокойно заявил:
«Да, их взяла... В моем дворце отныне
Горланить мессы будут пришлецы.
Но пусть они не думают в гордыне,
Что прочен их успех! Велю дружине:
Пускай в каре построятся бойцы,
Пусть поместят богинь посередине.
Попробуем на север отступить!
Пределы христианской там державы.
Там Один правит; он, любитель славы,
Охотно нам поможет победить».

Разумному приказу подчинились.
Мечами, копьями вооружились,
Построились бойцы в походный строй,
Отвагою по-прежнему пылая
И на ходу удары отражая.
Седой Нептун и Аполлон с сестрой,
Беллона, Марс, и храбрый сын Алкмены,
Плутон, и Вакх, и родичи Елены
Заставили врагов трубить отбой.
Был бдителен Юпитер неизменно,
Внушала страх могучая рука,
Кидавшая перун издалека.
В порядке совершалось отступленье,
День к вечеру клонился... В этот час
Произошло с Дианой приключенье.
Какое — я поведаю сейчас.

Вот, истощив все стрелы из колчана,
Сменила лук на острый меч Диана
И выходила часто из рядов,
Дабы разить зарвавшихся врагов.
Она была прекрасна, горделива,
И колотила их без перерыва.
Один из них, по имени Зефрил,
Оставшийся, как прочие, в накладе,
Удобное мгновенье улучил
Чтоб отомстить, и подобрался сзади
К богине. Без кольчуги та была,
Проворна, и легка, и босонога;
Движений быстрота ее спасла,
Но все же меч задел ее немного,
Тунику белоснежную пронзил
И ягодицу малость повредил.
Струится из божественного зада
Кровь алая (белее снега он).
Диана с превеликою досадой,
От боли легкий испустила стон.
Ну, попадет нанесшему урон!
Для отступленья преградить дорогу,
Лишить его надежды на подмогу,
Преследовать упорно и нагнать,
Поймать, затем расправиться с ним круто
И беспощадно крылья отрубить,
Честь ягодицы тем восстановить
На все это ушла одна минута.
Затем она свой продолжала путь
На дальний север, в поисках владений
Богов Валгаллы, ибо отдохнуть
Язычники хотят от поражений.

Но Гавриил шел тою же тропой,
Повеса-ангел, ангел-волокита,
Небесный щеголь, сердцеед, герой.
Он шествовал дозором деловито.
«Эй, кто идет?»— он вопросил — «Свои!»
Ответила Диана, усмехнулась,
Мечом на Гавриила замахнулась
И взмах, и слово дерзкие сии
Одновременно поразили ухо
Архангела. Шатаясь, Гавриил,
Ошеломлен ударом, отступил.
Но твердости он не утратил духа:
Отомщена должна быть оплеуха!
Он поднял меч; но, встретившись, клинки
Со звоном разлетелись на куски.
«Ну что ж! Бороться будем без обмана!»
Сказал архангел и вступил в борьбу.
Противники стояли лбом ко лбу;
Воинственным задором обуянна,
Хранила все ж инкогнито Диана.

Прекрасны, юны, гибки и сильны,
Употребить усилья драчуны
Могли бы лучше (это между нами).
Но было Гавриилу невдомек,
Кто перед ним, покуда наш знаток
Стан недруга не обхватил руками
И, грудь его задев, не ощутил,
Что эта грудь округла и упруга;
Но разобраться не было досуга,
Ему мешал сраженья ярый пыл.
И, прочь откинув это подозренье.
Удвоил он запальчивое рвенье.
Заметила Диана в свой черед,
Что враг ее красив и безбород,
Руками же охваченные члены
Стройны, белы и формой совершенны.
Но хитрый план задумал Гавриил:
Прелестного врага он ухватил
И левою рукой его сжимает,
А правую проворно опускает,
Чтоб за ногу противника схватить,
Затем толчком на землю повалить
(Так одолеть возможно и атлета).
Уже почти достигнуто им это:
Скользнула по бедру его рука
Сначала вниз, потом немного выше
И задержалась в треугольной нише.
Затем, гораздо более робка,
Слегка нажала, не без колебанья...
Борцы хранили полное молчанье,
Их поза недвусмысленна была,
Переплелись их стройные тела.
Владело ими странное смущенье,
Вздымались груди... Что за ощущенье!

Архангел руку с умыслом держал
На лаврах; наконец, он их пожал.
Герои не промолвили ни слова
О, болтуны, им надо подражать!
Расставшись, в путь они пустились снова,
Слегка вздохнув; о чем — им лучше знать.