Артюр Рембо - Стихотворения
Being Beauteous.
Перед снегом – Воплощение Красоты высокого роста. Посвист смерти и расходящиеся круги приглушенной музыки подхватывают, и расширяют, и заставляют дрожать, словно призрак, это страстно любимое тело; пунцовые и черные раны взрываются на великолепнейшей плоти. Чистые краски жизни высвобождаются и танцуют вокруг Виденья, которое еще создают. И разбуженный трепет рокочет, и неистовый привкус всех этих причин наполняется свистом смертельным и хриплою музыкой: это мир, оставшийся далеко позади, бросает их в нашу мать красоты – она отходит назад, она поднимается ввысь. О! Наши кости оделись в новое, влюбленное тело.
x x x
О пепельное лицо, эмблема волос, хрустальные руки! Жерло орудия, на которое должен я броситься – сквозь ветер и буйство деревьев.
Жизни
I
О огромные улицы священной страны и террасы храма! Что сталось с брамином, который объяснял мне Притчи? Я все еще вижу старух, как тогда их видел. Вспоминаю серебряные и солнечные мгновенья около рек, вспоминаю руку подруги у себя на плече и наши ласки в пряных долинах. – Взлетают ярко-красные голуби, и шум их крыльев раздается вокруг моих мыслей. – Изгнанный в эти края, имел я подмостки, где можно играть драматические шедевры всех на свете литератур. Я мог бы показать вам неслыханные богатства. Я храню историю когда-то найденных вами сокровищ. Я вижу ее продолженье. Моя мудрость презираема так же, как хаос. Что значит мое небытие по сравнению с оцепененьем, которое вас ожидает?
II
Я – изобретатель, достойный совсем иной похвалы, чем те, кто предшествовал мне; я – музыкант, нашедший нечто похожее на ключ от любви. В настоящее время – сеньор, живущий в терпких краях под трезвыми небесами, я пытаюсь расчувствоваться, вспоминая нищее детство, ученичество и свое появленье в сабо, вспоминая шумные споры, пять или шесть безвозвратных потерь и эти пирушки, когда моя крепкая голова мне мешала подняться до диапазона друзей. Я не жалею о прежнем участии в благословенном веселье: трезвый воздух этой терпкой деревни энергично питает ужасный мой скептицизм. Но так как скептицизм этот ныне не может найти примененья, а сам я предан новым волненьям, – то я ожидаю своего превращения в бесконечно злого безумца.
III
На чердаке, куда двенадцатилетнего меня запирали, я постигал этот мир, я иллюстрировал человеческую комедию. Историю я изучал в подвале. На каком-то празднике, ночью, в одном из северных городов я повстречал всех женщин старинных художников. В Париже, в старом пассаже, мне преподавали классические науки. В великолепном жилище, в окруженье Востока, я завершал мое большое творенье, удаляясь в прославленное уединенье. Я разжигал свою кровь. Долг оплачен. Даже думать об этом больше не надо. Я в самом деле из загробного мира, – и никаких поручений.
Отъезд
Довольно того, что узрел. Виденья встречались повсюду.
Довольно того, чем владел. Гул городов и под солнцем, и по ночам, и всегда.
Довольно того, что познал. Станции жизни. – О, эти Виденья и Гул!
Отъезд среди нового шума и новой любви!
Королевское утро
В одно прекрасное утро, в стране, где жили кроткие люди, великолепная пара огласила криками площадь: «Друзья мои, я хочу, чтобы она была королевой!» – «Я хочу королевою стать!» Она смеялась и трепетала. Он друзьям говорил об откровении, о конце испытанья. Они оба млели в объятьях друг друга.
В самом деле, королем с королевою были они в течение утра, когда карминовая окраска поднялась над домами, и в течение полдня, когда исчезли они под пальмами сада.
К разуму
Ударом пальца по барабану ты из него исторгаешь все звуки – начало гармонии новой.
Один твой шаг – и поднимаются новые люди, ведя других за собою.
Отвернулась твоя голова – это новой любви зарожденье! Повернулась она – зарожденье новой любви.
«Измени нашу участь, изрешети все бичи, начиная с бича по имени время», – поют тебе дети. «Подними и возвысь, где бы ни было, сущность наших стремлений и нашего счастья», – обращаются с просьбой к тебе.
Из всегда к нам пришедший, ты будешь повсюду.
Утро опьянения
О мое богатство! Мой мир красоты! О чудовищные фанфары, от которых я не отпрянул! Волшебная дыба! Ура в честь небывалого дела и чудесного тела и в честь первого раза! Это началось под смех детворы, это и кончится так же. Яд останется в нашей крови даже тогда, когда умолкнут фанфары и снова мы будем во власти былых дисгармоний. А теперь, достойные всех этих пыток, лихорадочно соединим воедино сверхчеловеческое обещание, данное нашему телу и нашей душе, и это безумье! Изящество, знанье, насилье! Нам обещано было, что дерево зла и добра закопают во мрак и что изгнано будет тираническое благородство, чтобы мы за собой привели очень чистую нашу любовь. Это началось с отвращенья и кончилось беспорядочным бегством всех ароматов, потому что мы не могли ухватиться за вечность.
Смех детей, осторожность рабов, строгость девственниц, ужас лиц и предметов отсюда, – благословенны вы все за воспоминанье о ночи бессонной. Началось это с мерзости, кончилось ангелом льда и огня.
Опьяненное бдение свято, хотя бы за маску, которую нам даровало. Метод, мы утверждаем тебя! И не забудем, что ты вчера прославлял всех сверстников наших. Верим в яд. Жизнь умеем свою отдавать целиком, ежедневно.
Наступило время Убийц.
Фразы
Когда этот мир однажды будет сведен к одному только темному лесу, предназначенному для четырех наших глаз удивленных, – к одному только пляжу для двух сохраняющих верность детей, – к одному музыкальному дому для нашего светлого чувства, – я вас отыщу.
Будь здесь только одинокий старик, прекрасный, спокойный и окруженный «неслыханной роскошью», – я склонюсь перед вами.
Воплоти я все ваши воспоминания, – будь я той, кто смогла бы связать вас по рукам и ногам, – и я задушу вас.
x x x
Когда мы очень сильны, – кто отступает? Когда мы веселы очень, – кто хохотать начинает? Когда мы очень свирепы, – что поделаешь с нами? Наряжайтесь, танцуйте, смейтесь! Я никогда не смогу прогнать Любовь за порог.
x x x
Моя подружка, нищенка, маленький монстр! Как тебе безразличны и эти несчастные, и эти уловки, и мои затрудненья! Не порывая с нами, пусть нам звучит твой немыслимый голос: он в отвратительном этом отчаянье – единственный наш утешитель.
x x x
Пасмурное утро – в июле. Привкус ветра наполняет воздух; запах дров, потеющих в печке; отмокающие цветы; ограбленные прогулки; моросящая влага каналов через поля, – почему же тогда ни игрушек, ни фимиамов?
x x x
Между колоколен протянул я канаты, между окон протянул гирлянды, от звезды к звезде – золотые цепи, и вот я танцую.
x x x
Высокий пруд постоянно дымится. Какая колдунья будет возвышаться над белым закатом? Какая листва фиолетовая будет склоняться?
x x x
В то время как деньги казны изливаются празднествам братства, огненно-розовый колокол бьет в облаках.
x x x
Оживляя приятный вкус туши, черная пыль моросит на мою бессонную ночь. – Я приглушаю свет люстры, бросаюсь в кровать и, повернувшись лицом к темноте, вижу вас, мои девушки, мои королевы!
Рабочие
О, это жаркое февральское утро! Несвоевременный Юг расшевелил воспоминания бедняков несуразных о их молодой нищете.
Энрика носила хлопчатобумажную юбку в коричневую и белую клетку – в прошлом веке такие, должно быть, носили, – чепчик с лентами, шелковый шейный платок. Это выглядело грустнее, чем траур. Мы прогуливались по предместью. Было пасмурно, и ветер с Юга оживлял все мерзкие запахи опустошенных садов и иссохших полей.
Мою жену, должно быть, это не утомляло так, как меня. На высокой тропинке, в луже, оставшейся после ливней прошлого месяца, она обратила мое внимание на каких-то маленьких рыбок.
Город, с дымом своим и шумом станков, сопровождал нас далеко по дорогам. О другая страна, о места обитания, благословляемые тенью и небом! Юг мне напомнил жалкие происшествия детства, мое отчаянье летом, великое множество сил и познаний, которые судьба всегда от меня отстраняла. Нет! Не станем проводить мы лето в этом скупом и унылом краю, где всегда нам быть на положенье обрученных сирот. Я хочу, чтобы эти огрубевшие руки больше не тащили за собою дорогой мне образ.
Мосты
Серое хрустальное небо. Причудливый рисунок мостов: одни прямые, другие изогнуты, третьи опускаются или под углом приближаются к первым, и эти фигуры возобновляются в озаренных круговоротах канала, но все настолько легки и длинны, что берега, отягощенные куполами, оседают, становятся меньше. Одни из этих мостов до сих пор несут на себе лачуги. Другие служат опорой для мачт, и сигналов, и парапетов. Пересекаются звуки минорных аккордов, над берегами протянуты струны. Виднеется красная блуза, быть может, другие одежды и музыкальные инструменты. Что это? Народные песни, отрывки из великосветских концертов, остатки уличных гимнов? Вода – голубая и серая, широкая, словно пролив.
