Александр Твардовский - Страна Муравия (поэма и стихотворения)

Жизнью ни голодною, ни сытой,
Как другие многие края,
Чем еще была ты знаменита,
Старая Смоленщина моя?

Бросовыми землями пустыми,
Непроезжей каторгой дорог,
Хуторской столыпинской пустыней,
Межами и вдоль и поперек.

Помню, в детстве, некий дядя Тихон,
Хмурый, враспояску, босиком,
Говорил с безжалостностью тихой: 
— Запустить бы все... под лес... кругом...

Да, земля была, как говорят,
Что посеешь — не вернешь назад...
И лежали мхи непроходимые,
Золотые залежи тая,
Черт тебя возьми, моя родимая,
Старая Смоленщина моя!..

Край мой деревянный, шитый лыком,
Ты дивишься на свои дела.
Слава революции великой
Стороной тебя не обошла.

Деревушки бывшие и села,
Хуторские бывшие края
Славны жизнью сытой и веселой,
Новая Смоленщина моя.

Хлеб прекрасный на земле родится,
На поля твои издалека
С юга к северу идет пшеница,
Приучает к булке мужика.

Расстоянья сделались короче,
Стали ближе дальние места.
Грузовик из Рибшева грохочет
По настилу нового моста.

Еду незабытыми местами,
Новые поселки вижу я.
Знаешь ли сама, какой ты стала,
Родина смоленская моя?

Глубоко вдыхаю запах дыма я.
Сколько лет прошло? Немного лет.
Здравствуй, сторона моя родимая!
Дядя Тихон, жив ты или нет?!

— Был я мужик тверезый,
Знал, что за мной — семья:
Люди пошли в колхозы,
Что ж, за людьми и я.

Корову свою, кобылу
Свел с другими вслед.
Все уж по форме было,
Бац! Председателя нет.

Я заявляю совету:
"Жил, мол, с людьми в ладу.
Значит, на должность эту
Режьте — я не пойду".

Мне заявляют:
— Как так? Справишься, мол, вполне.
— Нет, — говорю, — характер
Не позволяет мне.

Тут меня малый и старый
Знают с ребяческих лет.
Слушать меня не станут,
Строгости в голосе нет...

Сколько ни тратил слов я — 
"Брось! Заступай со дня!.."
— Нет, — говорю, — здоровье
Слабое у меня.

Дальше да больше, вижу — 
Отбиться нет моих сил.
До старости лет грыжу
Скрывал. А тут объявил...

— У всех, — отвечают, — слабо
Здоровье. А грыжа не в счет.
— Нет, — говорю, — баба,
Супруга против идет...

— Ну, вот, — говорят, — отлично,
Иди, принимай колхоз!
С бабой своей ты лично
Обсудишь этот вопрос...

— Что ж, возражать не смею,
Но бабе как объявить?..
— Вам бы желал я с нею
Лично поговорить...

Принял колхоз.
Ты слушай.
Слушай, в виду имей.
Вскоре случился случай
Первый в жизни моей.

Давай заводить порядок,
Того-сего ворошить.
Жить по-живому надо,
Раз уж в колхозе жить.

Под ярь вспахали, посеяли,
Перевернули пар.
Рожь смолотили, свеяли
И под замок, в амбар.

Слушай... И все довольны,
Дело на лад идет.
Бац! Наш праздник престольный,
Справляли не первый год.

Делал что-то на риге я,
А мне говорят меж тем:
— Против ты старой религии?..
— Нет, — говорю, — зачем?..

Ладно. И кто-то пулей
Водки на всех привез.
И загудел, как улей,
Праздник на весь колхоз...

Так, с моего разрешенья,
Празднуют. Пить да пить.
Приходит им в рассужденье
По-свойски рожь разделить.

— Овес, — говорят, — колхозный,
А рожь, куда ни кидай,
Она еще сеяна розно.
Ее, — говорят, — подай.

Подай, — говорят, — сейчас
Каждому свою часть...
— За все, — говорю им, — части,
На то я считаюсь пред,
Перед Советской властью
Личный держу ответ.

— Ага, — заявляют, — ответ!
А ты нам сосед аль нет?..
 А я объясняю:
— Сосед
Свыше полсотни лет...

— Нет, ты — противник наш,
Если ты рожь не дашь.
— Не дам, — говорю, — нипочем.
— Не дашь? — говорят.— Возьмем!..

Возьмем да возьмем. И тут
К амбару они идут.
Тогда я стал на пороге,
И слышу я голос свой:

— Рубите мне руки, ноги
И голову с плеч долой.
Стою, как прирос к порогу.
Как им со мною быть:

Тащить? Оттащить не могут.
Бить? Опасаются бить.
Держусь за замок, и — точка,
Бились со мною полдня.

Бац! Пожарную бочку
Тащат против меня...
Как хватит струя
Дугой И шапка моя
Долой!..

Крест-накрест водят струю,
Мотают. А я стою.
В лицо как раз достают,
Дохнуть не могу — стою.

Ту самую воду пью,
А, знаешь, стою.
Стою...
Подходят с кишкой все ближе:
Слабеет, значит, струя.

Бац! Погляжу и вижу
Несется баба моя.
— Слазь, — кричит мне, — сейчас,
В первый-последний раз!..

Ее не послушать сразу
На год нажить беду.
А тут я стою, зуб на зуб,
Мокрый, не попаду.

Но тут-то, сказать как другу,
Знать, стал я смел от воды.
— Иди-ка, — говорю, — супруга,
Катись-ка ты под туды...

Дал поворот от ворот...
И тут, брат, ахнул народ...
Уж если такой я смелый,
Что бабу свою послал,
Значит — святое дело,
Каждый так понимал...

И вот, брат, какие дела:
Совесть тут их взяла.
Вода уж мимо льет,
А я молочу зубами...

Вдруг первый несет белье
Перемениться из бани.
Другие несут обутку,
Дают своею рукой.

Просят:
— Прими ты в шутку
Случай такой...
Несут на плечи тулупчик
Душу отогревай.

— Выпей теперь, голубчик,
Пей, а нам не давай!
И я наливаю, пью
Окоченел, нельзя же...

Пью, а им не даю,
Не предлагаю даже.
Я похворал. Зато
После этого раза
 Голоса... голоса что — 
Слушаться стали глаза.

И с бабой моей с тех пор
Тише стал разговор...
И каждый гвоздик в стене,
И весь, что видишь, зажиток,
Все это стало при мне,
Значит, не лыком шитый.

Одну я семью считал,
И жил я, мужик тверезый,
Двором гордиться мечтал,
А вот, брат, горжусь колхозом.

С одной красой пришла ты в мужний дом,
О горестном девичестве не плача.
Пришла девчонкой —
и всю жизнь потом
Была горда своей большой удачей.

Он у отца единственный был сын
Делиться не с кем.
Не идти в солдаты.
Двор. Лавка. Мельница.
Хозяин был один.

Живи, молчи и знай про свой достаток.
Ты хлопотала по двору чуть свет.
В грязи, в забвенье подрастали дети.
И не гадала ты, была ли, нет
Иная радость и любовь на свете.

И научилась думать обо всем
О счастье, гордости, плохом, хорошем
Лишь так, как тот, чей был и двор и дом,
Кто век тебя кормил, бил и берег, как лошадь...

И в жизни темной, муторной своей
Одно себе ты повторяла часто,
Что это все для них, мол, для детей,
Для них готовишь ты покой и счастье.

А у детей своя была судьба,
Они трудом твоим не дорожили,
Они росли — и на свои хлеба
От батьки с маткой убежать спешили.

И с ним одним, угрюмым стариком,
Куда везут вас, ты спокойно едешь,
Молчащим и бессмысленным врагом,
Подписывавших приговор соседей.

Не тебя ль в твой славный день,
На запруженном вокзале.
Столько сел и деревень
С громкой музыкой встречали?..

Смотришь — все перед тобой,
Всем родна и всем знакома.
Смотришь — где ж он, старый твой,
Знать, один остался дома?..

Век так жили. Бить — не бил.
Соблюдал в семье согласье,
Но за двадцать лет забыл,
Что зовут тебя Настасьей.

Жили, будто старики:
Не смеялись и не пели,
Приласкаться по-людски,
Слова молвить не умели...

Столько лиц и столько рук!
Одного его не видно.
И до боли стало вдруг
Горько, стыдно и обидно.

Ради радостного дня
Не пришел, не встретил даже.
Ты б уважил не меня,
Орден Ленинский уважил...

— Здравствуй! — все кричат вокруг
И совсем затормошили.
Чемодан берут из рук,
Под руки ведут к машине.

— Здравствуй...—
Слышит — не поймет.
Голос жалостный и слабый:
— Да наступит ли черед
Поздороваться мне с бабой?..

Оглянулась — вот он сам.
Говорить ли ей иль слушать?
— Здравствуй...
Слезы по усам,—
Здравствуй, — говорит,—
Настюша...

Плачет, — разве ж он не рад?
Оробев, подходит ближе.
Чем-то словно виноват,
Чем-то будто бы обижен.

Вот он рядом, старый твой,
Оглянулся, губы вытер...
— Ну, целуйся, муж, с женой!
Люди добрые, смотрите...