Виктор Боков - Собрание сочинений. Том 2. Стихотворения

Спасибо зиме
За снег и за иней,
За то, что ко мне
Она все взаимней.

Спасибо снегам
За то, что глубокими были,
И липли к ногам,
И запросто в дом заходили.

Спасибо пурге,
Которая кровлей гремела
И нежно в трубе
Всю ночь колыбельную пела.

Спасибо заре,
Она появлялась как чудо.
Она в январе
Была, как снегирь, красногруда.

Спасибо! Спаси!
Снегов окоем госпитальный,
Смелей проноси
Дорогами всех испытаний!

Поэзия — не чистописание,
Не почва стерильно-бесплодная,
Не тихое угасание,
Не тление бескислородное.

Поэзия — протуберанцы,
Целительный снег первопутка,
И ей не к лицу побираться
С холодной сумою рассудка.

Поэзия — озаренье,
Догадка любви непомерной,
И каждое стихотворенье —
Как сгусток признания нервный.

Разлучайтесь почаще
Чтобы чувствовать горечь потери!
Вот и жаворонки улетели,
Что-то взяли от нашего счастья.

Разлучайтесь пореже,
Если все хорошо, ненадломно,
Если чувство двукрыло-огромно,
Первозданно, как зубр в Беловеже.

Будьте вместе! Не надо разлуки,
Жизнь короче паденья болида,
Пусть любая большая обида
Не толкнет вас в объятья разлуки.
    Будьте вместе!

Первый снег.
Первый лед.
Первый выход на рыбалку.
Первый выкрик: — Не клюет!
Первый вздох: — Как леску жалко.

— Что: зацеп или горбач?
— Щука!
— Ах она акула!
— Хоть бросай и не рыбачь! —
И в расстройстве бух со стула!

Лед совсем как баккара,
Как хрусталь в Колонном зале,
Мы еще позавчера
Щуку здесь спиннинговали.

Стало зеркало воды
Неподвижно и стеклянно,
Лед прозрачнее слюды,
Музыкальней барабана!

Бросишь камешек — пинь! пинь! —
Запоет он, как синичка,
Запорхает, словно птичка,
Только что не взмоет в синь.

Камню крыльев не дано,
Крылья снятся только людям.
Камню, нет, не суждено
Полететь над зимним лугом

Вот и дрогнул сторожок.
Ну, беря, бери, не мучай,
И в руке моей дружок,
Красноперый и колючий!

Голуби греются, выставив грудь,
Солнце осеннее очень скупое.
Небо такое, что ветру подуть,
Землю посыпать колючей крупою.

Что вспоминаете, сизари,
Окаменев на припеке дремотно?
Или разливы июльской зари,
Или осеннюю спешку ремонта?

Где приютит вас Москва в январе,
Где обозначится ваша стоянка?
На оживленном веселом дворе
Иль под карнизами главного банка?

Не отвечают! Заснули навек,
Ноги в свое оперение пряча.
Я постоял и пошел. Человек
Должен трудиться. А как же иначе?!

Конь по имени Чародей,
Ты считаешься достижением.
Почему ты глядишь на людей
И с тоской и немного с презрением?

Потому ли, что груз на возу,
Я согласен, что это нелепица,
Видишь бабу, рябую грозу,
Что тебя кнутовищем по репице?

Что тебя не одним лишь кнутом,
Матерщиной стегают и руганью,
Оскорбляют нещадно притом
Словесами солеными, грубыми?

Я тебя, Чародей, отпрошу
Погулять на денек у правления
И тебе, дорогой, разрешу
Вольно двигать в любом направлении.

Позабудешь мешки и хомут,
Позабудешь ты скрипы тележные,
И в глазах твоих вновь оживут
Лошадиные помыслы нежные.

Вот и тополь разделся до листика,
Как Адам перед Евою, наг.
Это правда и это не мистика,
Что в тумане он словно босяк.

Словно старый бродяга без паспорта,
Без присмотра жены и детей,
У него ни простуды, ни насморка,
И ему не дадут бюллетень.

Вот ворона присела на дерево,
Безнадежно скучна и сера,
И прокаркала фразу отдельную:
— Было, тополь, теплее вчера!

Тополь встретил ворону молчанием,
Словно тайну какую хранил.
И на реплики и замечания
Ни словечка не проронил!

Старое корыто
У плетня забыто,
Прохудилось дно,
Старое оно.

Никакой корысти
В старой нет корыте,
Ни белья стирать,
Ни дитя купать.

И лежит корыто,
Всеми позабыто,
Старое скорбит,
Дождь его долбит.

Хитрая улыбка
На лице твоем:
— Золотая рыбка,
Дай нам новый дом!

Вспоминаю цех, станок токарный,
Первую удачную деталь.
Вспоминаю курс элементарный,
Как точить чугун, железо, сталь.

Вспоминаю мастера. А был он
Тихонький, румяненький, седой,
Легонький, как перышко. А пылом,
Одухотвореньем — молодой.

Был порой и в гневе: — Как ты точишь?
Как ты сверлишь втулку — просто срам!
Если честным токарем не хочешь,
Уходи в контору — легче там.

Что, скажи, в башке твоей творится? —
Если встали волосы стойком,
Он не видел, что уже дымится
Голова, объятая стихом!

Что уже у огненного горна,
Где кузнец закаливал резцы,
Я, как соловей, готовил горло,
Чтобы выйти на люди в певцы!

На земле воронежской
Жил Кольцов когда-то.
Я его приветствую,
Как родного брата.

Муза его смуглая
Острый серп держала.
На полях воронежских
Рожь, пшеницу жала.

Ездила на розвальнях
Вместе с мужиками,
Из котла артельного
Ела с чумаками.

Не гнушалась кашею
Гречневой и пшенной,
Не была монахиней
Гордой, отрешенной.

Заходила запросто
На луга с косою,
Мяла травы росные
Пяткою босою.

Шла прокос с улыбкою,
Косарю мигала,
Что в душе у пахаря —
Все она видала!

Ей не знать забвения,
Ей не знать старенья.
Помнят люди честные
Честное горенье!

На крышку гроба
Глины талой
Бросил я.
И охнула в ответ
Устало
Мать-земля.

— Прощай, отец! —
Гремят лопаты
Со всех сторон.
Я дожил
До печальной даты,
До похорон.

Ты рядом
С матерью улегся,
Вот дела!
И как, отец, ты
Ни берегся,
А смерть
Пришла.

Мы, дети,
Перед ней бессильны,
Ты нас прости!
Тебя и солнцу
В небе синем
Не спасти!

Она и нас
Возьмет когда-то
И не отдаст.
И влезет
Острая лопата
В тяжелый пласт.

Уж вырос холм
Земли февральской,
Отец, он твой!
И жизни —
Ни земной, ни райской
И никакой!