Любовь Столица - Голос Незримого. Том 1

Даль моя,
Золотая!
Вновь хвораю я,
Горевая.
Уж не хочется
Пить мне росы,
И волочатся
В травах косы…

Уложи, укачай, успокой меня, даль,
Дай в тебе схоронить огневую печаль!

Высь моя,
Голубая!
Умираю я,
Молодая.
Голос слышится
Еле-еле,
И не дышится
Душке в теле…

Ты возьми, обойми, подыми ее, высь,
Дай мне облаком розовым в синь унестись!

Рай мой светлый погиб:
Нет серебряных рыб,
Нет и птах золотых.
Рай мой шумный затих!
Хоть бы зверь невзначай
Забежал в этот край,
Хоть бы малый зверок
Сел у Ладиных ног.

Скучно спать мне одной
Возле мертвых живой.

Вот – седой горностай
Воротился в мой рай.
Молодой соболек
На плечо мое лег.
Золотая лиса
Смотрит с лаской в глаза,
А серебряный кот
На коленях поет.

Мягко спать мне нагой —
Есть покров меховой.

Ах! насажен мой рай
И прекрасней, чем в май:
Тьма в нем белых берез,
Белых коз, белых ос…
Пусть приходит сама
Снеговая зима,
Пусть берет меня сон,
Ледяной угомон!

Сладко спать не одной,
А средь твари родной.

Светлый высеребрил иней
Древ навес.
У меня, счастливой, ныне —
Гость диковинный с небес.

Он по грудь – пернатый голубь:
Пал, летя…
Выше наг, очами голуб:
Белокурое дитя.

Сел на ветку, отряхнулся,
Мал и бел.
Подремал, а как проснулся,
Тонким голосом запел:

«Собирайся, Лада, Лада,
В небеса!
Нагуляешься средь сада,
Где, что розы, чудеса.

Наглядишься там на милых,
На родных,
Златокудрых, среброкрылых,
Круглолицых, молодых».

И, пока заря не тухла,
Всё он звал
И рукою нежной, пухлой
Звездный терем указал.

Ах, побудь, голубоокий
Алконост!
У груди моей высокой
Так тепло, как в глуби гнезд.

Не взыщи лишь – угощу я,
Чем пришлось:
Пей с ресниц моих, воркуя,
Золотые капли слез!

Бабочки, бабочки белые
К нам с поднебесья летят!
Пять их поймать уж успела я.
Вот – на ладони сидят.

Тихие, легкие, вольные…
Меньше не видано крыл!
Верно, им сделала больно я:
Вот уж и след их простыл…

Руки расставивши, снова я
Их стерегу над собой.
Вьются всё новые, новые
В кудрях, у плеч, над губой!

Что ж их поймать не успела я?
Что ж я упала без сил?
Бьют меня бабочки белые —
Сотни серебряных крыл…

Седовласый, среброглазый
Месяц, месяц, дед мой старый,
Я мертва была.
Ты умыл меня от сглаза,
Разомкнул ты смерти чары —
Встала я, пошла…

Ах, жива я! Вновь жива я!
Видят очи, дышит тело,
Ходят стопы ног.
Я – живая, но иная:
Словно розан малый, белый,
Словно голубок.

Добрый дед мой, белый лебедь,
Ты берешь меня на спину,
Носишь в небесах…
И, смеясь на внукин лепет,
Мчишь к лазоревому тыну
В золотых цветах.

В каждом цвете – с медом кубок,
На тычинах всех – каменья,
Рос земных светлей,
А за тыном – рой голубок
И девичьи пляс и пенье,
Вешних игр милей.
Седовласый, среброглазый
Месяц, месяц, мудрый, старый,
Я нага была.
Ты убрал меня в алмазы,
Напоил из сладкой чары,
Я туда вошла.

Отче, лысое небо!
Мне хотелось тебе бы
Встать пред синие очи,
Небо, ласковый отче!

Чуден город твой вышний,
Сад надоблачный дивен.
В нем и звезды, и вишни —
Серебристее гривен.
Чудны юноши-кони,
Дивны девушки-птицы,
Чудны дочери-сони,
Мне родные сестрицы.
Канул взор их в затоны,
В лес коса их повисла,
Розовы веретена,
Голубы коромысла…
Что ж мне, батюшка, скушно
В виноградье небесном?
Весь мой плач простодушный
По тебе безызвестном.

Мне бы стать на пороге
У лазоревой сени,
Поклониться бы в ноги,
Сесть к тебе на колени,
Мне бы, белою ручкой
Сжав могучую шею,
Спать под русою тучкой —
Бородою твоею.
И во сне неглубоком
Чуять лоно родное,
Да глядеть одним оком
На лицо золотое.
Ты бы сам веселился
На прекрасное чадо,
Ты со мной бы носился:
Лада, дитятко Лада!
И блистали бы грозы,
Розовели бы сосны,
Голубели березы,
Шли б за веснами весны…

Отче, милое небо!
Мне хотелось к тебе бы
На утра и на ночи,
Небо, ласковый отче!

Солнышко осеннее, —
Тише птичье пение
Средь пустых долин —
И с небес, как с криницы,
Вниз, купаясь, кинется
Чудный мой павлин.

Юноша по облику,
Но, подобный облаку,
Лучезарный хвост…
Стройны ноги знойные,
Крылья непокойные
Полны синих звезд.

На земле у рамений
Он сгорит на пламени
Сердца своего…
И златое зарево
Чернолесья старого
Вспыхнет от него.

Солнышко весеннее, —
Громче птичье пение
Средь цветных долин —
И из солнца этого,
Как яйца согретого,
Выйдет мой павлин.

Он от мира ярого
Вознесется в марево
Голубых небес…
И крыло зеленое,
Еле оперенное,
Тронет юный лес.

Юныш – Финикс радостный,
Как мне, Ладе, сладостно
С губ тебя кормить!
И рукою тонкою
С песнью новой, звонкою
Пó свету пустить!

Убраны рощи листами зелеными.
Звончато кличут кукушки.
Сёла и церкви над темными склонами
В далях стоят, как игрушки.

Грозы над ними идут хороводами
В ярких кокошниках радуг.
Дух удобренных полей с огородами
Крепок, обилен и сладок.

Рыжее стадо линяет на пастбище,
Гукают птахи по веткам.
Утром старухи плетутся на кладбище
С красными яйцами предкам.

Нянчатся дома с грудными ребятами
Их златокосые снохи,
А сыновья над полями горбатыми
Водят скрипучие сохи.

Вечером девушки блещут сережками,
Ярые песни играя,
И распевают слепцы под окошками
Стих о лазоревом рае.

Долго стоит золоченая засуха.
Светят в озорах пожары.
В чащах лекарки с пучками за пазухой
Ищут кореньев на чары.
Изредка, черные с белою кромкою,
Зорятся тучи сухие,
С пылью, золой и соломою ломкою
Носятся вихри лихие.

В белых рубахах, с очами безумными,
Охая, жнут молодицы,
Жадно целуют их парни за гумнами
В темные, знойные лица.

В будни толпа работящая, рьяная
Лентой поля опояшет.
В праздник она, ошалелая, пьяная,
Алая, желтая – пляшет.

Зарево пышет за старыми вязами,
К бабьим бежит ожерельям…
Красно сгорают сараи с лабазами
С золотом, с треском, с весельем!

И/ дут дожди серебрёные, рясные.
Быть урожаям богатым!
Пашни рудые, златые и красные
Скатерти стелют по скатам.

Нет соловьев уже, тут еще – чижики,
Машут крылами ветрянки.
Пахнут разымчиво яркие рыжики,
Боровики и поганки.

В алых повойниках бабы веселые
Всё запасаются слетьем:
Рубят кочны голубые, тяжелые,
Прячут орехи по клетям.
Девки румяные треплют на солнышке
Льна золотистые мочки,
Сладко грызут на засидках подсолнушки
В долгие, черные ночки.

А на задах мужиками матерыми
Режутся жирные свиньи.
Огненный хмель заплелся над просторами
Вязью сусальной над синью.

Выложен снег колеями недавними.
Пасолнца в небе играют.
Избы с коньками, крыльцами и ставнями,
Как леденцы, отливают.

Зайцы и белки становятся серыми,
И отгорают крестьянки,
Чаще к молельням летят с староверами
Резвые, пестрые санки.

Дó света вставшие девки прилежные
Ткут до полночной метели;
Тихи ресницы их, длинные, нежные,
Черны и часты, как ели.

В сумерки тешат их бабки столетние
Жуткой узорчатой сказкой.
Девичье сердце простое приметнее
Бьется за грубой запаской.

А по сугробам гуляют с обозами
Их женихи удалые.
Словно гвоздем, золотыми морозами
Сбиты пути снеговые.

Полнеба становится розовым,
Полнеба еще – голубым,
И тянется к рощам березовым
От сел закудрявленный дым.

Вся зелень вдруг сделалась клейкою
От скатных серебряных рос,
И манится стадо жалейкою
На луг, что дремою порос.

Гремя и блистая подойником,
Хозяйки идут на крыльцо
Под качким простым рукомойником
Румяное вымыть лицо.

Хозяева ж, русые волосы
Своей расчесав пятерней,
Спешат на заветные полосы
С телегой, сохой, бороной.

А вслед петухи красноперые
С заборов кричат во весь дух,
И выше всех солнышко скорое —
Златой и горластый петух!