Хаким Фирдоуси - Шах-наме

Вот солнце заперли, закрыли келью
И потеряли ключ с благою целью.

Явилась в стан служанка со двора:
Мол, дело сделано, ступай, пора!

Заль поспешил к назначенному месту:
Так делает жених, ища невесту.

Влюбленная смотрела с кровли вниз:
Она — луной венчанный кипарис.

Услышал витязь голос благодатный:
«Добро пожаловать, воитель знатный!

Ужели ты пешком сюда пришел?
Был этот путь для царских ног тяжел!»

Привет услышав со стены высокой,
Он встретился глазами с солнцеокой.

«О госпожа! Прими,— воскликнул он,—
Хвалу от неба, от меня поклон!

Давно, рыдая, провожу я ночи,
К звезде Симак я устремляю очи,

Молю творца послать мне благодать:
Твое лицо мне тайно показать.

Теперь узнал я радость первой встречи,
Твой голос нежный, ласковые речи..

Но я стою внизу, ты — на стене,
Наверх взобраться помоги ты мне».

Услышав, что сказал седоволосый,
Царевна черные спустила косы,—

Таких еще не видел небосклон;
Был тот аркан из мускуса сплетен!

Спускалась ли со стен коса такая?
Заль молвил про себя: «Краса какая!»

За черной прядью извивалась прядь,—
Их можно было змеями назвать!

Она сказала: «Воин именитый,
Свой львиный стан и плечи распрями ты

И к черным косам руку протяни:
Арканом станут для тебя они!»

Такая речь царевны луноликой
Дастану показалась странной, дикой.

Он косы целовал своей луны,
И поцелуи были ей слышны.

Сказал: «Не быть такому дню вовеки,
Я зла тебе не причиню вовеки!»

Тут взял он у раба аркан, свернул,
Взметнул небрежно — даже не дохнул.

Попал в петлю зубец стены старинной,
На кровлю Заль взобрался в миг единый.

Когда уселся он — чиста, светла,
К нему с поклоном пери подошла.

Она в свою взяла Дастана руку,—
Пошли вдвоем, забыв былую муку.

Спустились вниз,— дорога их легка,
В руке могучей — нежная рука.

Вот перед ними дом, расписан златом,
Они пришли к тем царственным палатам.

Что излучали свет, как райский сад:
Рабыни перед гурией стоят!

Смотрел он, станом восхищен девичьим,
Лицом, кудрями, блеском и величьем:

В запястья, в ожерелья убрана,
Она сияла, как сама весна!

С достоинством, как властелин великий,
Воссел Дастан напротив луноликой.

Висел на поясе его кинжал,
Венец его рубинами блистал.

Любовь росла, стремясь навстречу счастью,
Ушел их разум, побежденный страстью.

Но вот рассвет забрезжил над дворцом,
Раздался в ставке барабанов гром.

Как тело — с жизнью, дух — с телесной силой,
Простился богатырь с царевной милой.

Мгновенно с кровли сбросил он аркан,
Покинул дом возлюбленной Дастан.

Когда явилось из-за гор светило
И витязей Дастана разбудило,

Они толпой веселой поутру
Направились к Дастанову шатру.

Призвал Дастан, огнем любви объятый,
Вельмож, что были разумом богаты.

Пришли мобеды, гордые князья,
Глава придворных, витязи-друзья,

Пришли к нему, покорные приказам,
В глазах — веселье, преданность и разум.

Он речь повел, призвав их на совет,
Улыбка — на устах, а в сердце — свет.

Сначала вседержителя восславил,
Сердца вельмож проснуться он заставил.

Сказал он пылко: «Пред лицом творца
Надеждой и тоской полны сердца!

Он солнце и луну вращает властно,
Ко благу нас ведет он ежечасно.

Наш мир цветет, всевышним сотворен,
Где бог, там справедливость и закон.

Весна и осень — от него награда,
Для нас растит он лозы винограда.

Мир у него — то стар и хмуро лик,
То молод, свеж и светел, как цветник,

И муравей, не вняв его приказу,
Не пошевелит лапкою ни разу.

Чету он создал — жизни торжество:
Потомству не бывать от одного!

Един лишь бог, всесущий и незримый:
Нет у него ни друга, ни любимой.

Четами он все твари сотворил,
Тем самым тайну мира нам открыл.

Что со вселенной стало бы и с нами,
Когда бы твари не жили четами!

В особенности тот, чей знатен род,
Несчастен, коль подруги не найдет.

На свете краше витязя не встретим,
Чем тот, кто светится любовью к детям.

Когда его последний час придет,
Он жизнь в потомстве снова обретет.

Отдаст он имя детям, чтоб сказали:
«Вот этот — Сама сын, а этот — Заля».

Сын украшает царство и венец,—
Остался сын, хотя ушел отец.

Об этом повесть мне поведать надо,
О юной розе радостного сада!

Я дочерью Синдухт навек пленен.
Что скажет Сам? Согласье даст ли он?

О юности моей не позабудет
Царь Манучихр — или меня осудит?»

Мобеды, утаив свои слова,
Молчанием ответили сперва:

Михраб — весьма почтенный муж, однако
Потомок он бесчестного Заххака!

Затем ответ промолвили такой:
«Да обретешь ты счастье и покой!

Рабы, послушные твоим веленьям,
Молчали мы, объяты удивленьем.

Хотя Михраб и не сравним с тобой,
Он все же витязь, взысканный судьбой.

К отцу с таким посланьем обратись ты,
Как ты один умеешь, сердцем чистый.

Дастан, ты каждого из нас умней,
Душой богаче, помыслом сильней.

Пусть Манучихру Сам пошлет посланье,
Узнает, каково царя желанье.

Идет ведь о ничтожном деле речь,—
Царь не захочет просьбой пренебречь».

Дастан призвал писца, и в слове ясном
Излил он все, что было в сердце страстном.

В письме немало было новостей,
Приветов нежных, радостных вестей.

Он первые свои наполнил строки
Хвалой тому, кто создал мир широкий:

«Меня рабом всевышнего зови,
Моя душа полна к нему любви.

Зажглась моя душа таким пыланьем,
Что не могу открыться пред собраньем.

О дочери Михраба говорю,
И плачу я, и на костре горю.

Звезда ночная — мне подруга в горе,
Из глаз на грудь мою струится море.

О богатырь, какой мне дашь ответ?
Избавишь ли меня от мук и бед?

Надеюсь: верный своему обету,
Исполнит полководец просьбу эту,

Как бог велит, захочет мне помочь,
Чтоб стала мне женой Михраба дочь.

Когда меня с горы Албурз привел он,
Мне обещал отец, отрады полон:

«Желанье сына — для меня закон,
Исполню все, что пожелает он».

Гонец тотчас же, как огонь, помчался,
С посланьем к Саму одвуконь помчался.

Лишь края гургасаров он достиг,
Заметил Сам посланца в тот же миг:

Кружил он по холмам, прогнав заботу,—
С гепардами понесся на охоту.

К богатырю приблизился гонец,—
Письмо от сына получил отец.

Со скакуна сошел посланец наземь,
Облобызал он землю перед князем.

Военачальник нити снял с письма,
Спустился он с высокого холма.

Он побледнел, опешил: от Дастана
Такая весть пришла к нему нежданно!

Решил отец, что сын его не прав,
Что выбор нехорош его и нрав.

Сказал: «Своим желаниям в угоду,
Он обнаружил низкую природу.

Недаром дикой птицей он вскормлен,—
Такой удел ему определен».