Автор неизвестен - Европейская поэзия XVII века

Мне нужна твоя поддержка,
Я устал, едва дышу,
Я прошу о дружбе дерзко,
Недостоин, но прошу.
Если ты мне в ней откажешь,
То в пути к воде закажешь.
Как я к твоему ручью
Припаду, воды попью?
Чем я освежу уста?
А она ведь так чиста,
Как небесный мед, сладка —
Мне б ее хоть два глотка!

Ей что бедный, что богатый,
Что красивый, что горбатый,
Все равны — берет любого,
Старого и молодого…
Так цветочек луговой
Для косы — одно с травой.
Мало радости на свете,
И раскидывают сети
Грусть, забота, суета,
Хлопоты и нищета.
И за труд свой неустанный
Только домик деревянный
Получаем мы однажды,
Да и то еще не каждый.
Кто проведает о том,
Скоро ль смерть его копьем
Поразит без сожаленья?
Кто провидит то мгновенье?

Встал поутру Геркулес на рассвете юности ранней,
сонмом сомнений тесним — как жизни начало устроить,
дабы с летами снискать и славу, и честное имя.
Встречу ему, отягченному страхом и лютой тоскою,
с вежеством в лике жена, но с долей жеманства в повадках
вышла, одета пестро, в многоцветно расшитое платье,
сканью блестя золотой, самоцветами, жемчугом скатным;
было прекрасным лицо, но виднелись сурьма и румяна,
словно раскрашенный снег, розовели прекрасные щеки,
дерзко сверкали глаза, и круглилось дородное тело,
златопряденные пряди украсили розы и перлы.
Похоть — вот имя ее, и известна она повсеместно.

Свита ступала за ней. Три дочери вместе держались
с братцем своим. Таковы одеяния их и повадки:
Первая нехотя шла, тяжелой и валкой походкой,
громко зевая со сна, своенравно вращая глазами,
в мятом, запачканном платье, нечесана и неумыта,
сонные травы и мак в неопрятном венке растрепались;
карты держала в руках, а под мышкой подстилку держала,
рыская, где бы прилечь; непрестанно со страстью чесалась.
Ленью звала ее мать еще от младенческой люльки.
Царственной статью на мать была похожа вторая,
с поступью гордой, смела, на устах — потайная усмешка,
глаз шаловливый прищур пленительной негою манит —
всюду, куда б ни пришла, влечет она взгляды мужские.
Тканей тончайших покров едва наготу прикрывает,
взбитые кудри мягки, бела лебединая шея,
грудей округлы холмы, и сосцы сочны и упруги —
тьму обещаний таят и всечасно к любви призывают.
Факел в руках у девицы вкупе с трутом и кресалом.
Страстью зовется она, любима, лелеема всеми.
Странного свойство лицо у самой младшей сестрицы:
слезы в левом глазу, а в правом — веселия искры.
Пухом парит и порхает и быстрою бабочкой вьется.
В платье французском она; бахромою и бархатом броским,
сканью на ткани слепит, серебристым, искристым батистом
сорок оборок кругом, рукава в кружевах тонкотканных,
шлейфа шелка шелестят, пестрят побрякушки и рюшки.
С парусом барка в руках, кормила лишенная вовсе.
Глупость — вот имя ее, наши юноши любятся с нею.

Следом за нею идет опухший, опившийся братец,
грузный, кряхтя и пыхтя, уныло враскачку плетется,
розоворож, как свинья; блестят, будто бусинки, глазки.
В плотном венке сплетены мясистые шишечки хмеля
с множеством гроздей живых, сочащихся влагой бурливой.
Кубок в руках у него, вперекид — горящая пакля,
тюк тугой табака да несколько трубок под мышкой.
Брата родного девиц в этом увальне каждый признает.
Пьянство — вот имя его, он приносит веселье в застолье.
(Шалого не было здесь, ибо вечно он занят ловитвой.)
Вот вам доподлинный вид и достоинства явленной свиты.
После учтивых поклонов, кивков и лобзания ручек
Похоть сладчайшую речь начала в таковых выраженьях:
«О достославный герой, Геркулес благородный и гордый!
В чем сомневается ум? Цветущая юность играет,
лик твой прекрасен, нежна твоя кожа и розовы щеки.
Силу очей испытай и власть красоты несравненной,
многожеланный для всех достойнейших девушек наших!
С толком используй дары, пока молоды твои лета,
силы с умом применяй, пока не стреножила старость!
Помни: не вечно ничто, и властительно непостоянство.
Искры, поток и стекло, цветок и трава луговая —
тлели, бурлили, блестели, цвели и ковром зеленели;
ныне — угасли, замолкли, разбились, завяли, засохли.
Жизнь человека — что дым, за миг развеваемый ветром.
Ныне здоров, невредим, силен, прекрасен и весел —
завтра застынут уста, каменея в недвижности мертвой.
Смерть обращает во прах все, что радостным блеском искрится.
Смерть погружает во мрак все, что в мире высоким зовется.
Смерть крошит и крушит все, что люди прекрасным считают.
Смерть громит и дробит все, что кажется сильным и стойким.
Смерть холодит, как лед, все, что жаркою жизнью дышало.
Смерть сминает, как гнет, все, что чтимо людьми и любимо.
Смерть — мировое Ничто и в ничтожество все повергает.
Радость уносит она. Если тело рассталось с душою,
что происходит с желаньем? Нет пищи для мертвого ока —
света оно лишено, и нет услады для слуха.
Где приютиться желанью, если душа отлетела?
Мрак и безмолвье безмерны.
Канут и чувства в ничто, если тело в ничто обратится.
Спят обонянье и вкус, ибо нет аромата и снеди.
В царстве вечного сна не знать сновидений отрадных.
Солнце заходит, и свет превращается в темень густую —
но засияет опять и утренним светом забрезжит.
Жизнь человека — не то! Однажды во тьму погрузившись,
там остается навек, в обители вечного мрака.

Помни об этом! Живи, пока ты жизнью владеешь!
Следуй за мною, герой! В веселье и в радости буйной
нет недостатка! Любых красавиц и братьев веселых,
яства, вино и игру, песнопенья и мягкое ложе
дам я тебе — наслаждайся в любое мгновение ока!»
……………………..
Вот уж готов Геркулес, ибо юность грешит неразумьем,
к первому шагу в пути, на который влекла его Похоть.
В это мгновенье явилась жена с обличием смертной,
но благородная стать богиню в ней изобличала.
С гордой осанкой ступала, плавной, степенной походкой,
в каждом движенье сквозили сдержанность и благородство.
Ликом смугла от лучей, подтянута и худощава;
свежего снега белей, серебром расшита одежда,
скромная, без ухищрений, доброго старого кроя.
Вот отомкнула уста и умную речь начинает:
«Гордый родством Геркулес, величья и чести избранник!
Это ли путь твой? Постой, образумься, не будь торопливым!
Знаешь ли ты, кто она, чьи речи столь вкрадчивы были,
чей сладкозвучный глагол мечты твои так взбудоражил?
Стоит ли слушать слова того, кто тебе неизвестен?
Та, что стоит пред тобой, кого ты считаешь богиней,
ада исчадье она, орудье и дочь преисподней.
Похоть — лишь кличка ее, а скрытое имя — Порочность.
Будят пороки желанье, желанье к разврату стремится —
стало быть, есть у нее основания Похотью зваться.
Что за советы дает! Опасайся участи этой!
Эта вещунья ведет путем и широким и ровным
к гибели верной тебя; сей путь скользит по наклонной
в бездну, в начале полог, а в конце все круче и круче,
в яму торопит людей. Обуянный неистовством путнпк
бег убыстряет, чтоб пасть в кромешную тьму преисподней.
Там омерзенье и стыд, раскаянья скорбные стоны,
вопли и слезы отчаянья — вечные глина и пламень
пастью разверстой поглотят и в вечную муку повергнут.
Помни, мой друг, — таков конец этой гладкой дороги,
путь по которой она столь красочно живописала.
Этот ли путь — для тебя? Блаженства и радостей рая
так не достигнет никто: праздномыслие, игры и пьянство
жнут иные плоды; старательный труд и лишенья,
трезвость и ясность ума, постоянство, приверженность к чести
вот что ведет по пути, где царствую я, Добродетель.
……………………..
Путь добродетели мнят слишком узким слепцы и ленивцы.
Эта стезя, хоть узка, освещается светом господним.
В чем состоит добродетель? Не в ней ли здоровие духа?
Знай: добродетель — любовь к творцу и законам творенья,
вера в добро и желанье, чтоб всем воздалось по заслугам,
чтоб не калечил никто ни честь, ни тело, ни душу;
противоборство насилью тупому, жестокости злобной,
стойкость пред натиском спеси, нечестья и высокомерья.
Руку протянет в беде и к несчастным придет добродетель.
Духом прекрасен, н трезв умом, и праведен в жизни,
честным обычаям верен тот, кто избрал добродетель.
Трезво на каждый вопрос всегда добродетель ответит:
что, когда, почему, для чего и с целью какою,—
каждый ответ с умом применить добродетель сумеет.
Случай бессилен пред ней: добродетель исправит случайность.
Умный советчик в чести: добродетель глупца презирает.
Где обретается ложь, добродетели нечего делать.
Праздные речи и лесть, вводящие ум в заблужденье,—
помни, чреваты они стыдом и позором для чести.
Щедро, ничуть не кичась, добродетель себя расточает,
блага умеет она и брать, и давать с благородством.
Злоба чужда добродетели, чужды бесплодье и глупость.
Разум прекрасней всего — глупец да не будет в обиде!
Смерть под мечом палача предпочтет добродетель позору,
силою духа сильна, добродетель не ведает страха.
Горе, несчастье, вражда, бушеванье огня и потопа —
всё ей игрушки; она и смерть самоё обыграет!»