Автор неизвестен - Европейская поэзия XVII века

О изменчивость людская,
Столь коварная и злая!
О поспешность превращенья,
Мерзкая до отвращенья!
Ты царишь на свете ныне,
Как горячий ветр в пустыне.
Сердце, что же ты грустишь —
Ветра ведь не укротишь!
Кто она? Под чьей же властью
Я, от мира прочь бегущий?
Как мне справиться с напастью?
Помоги, о всемогущий!
Я хожу, как неживой,
Угнетен своей тоской,
И не вижу ничего —
Хоть бы знать, из-за кого!
Не однажды развлеченья
Я искал в зеленых чащах
Средь достойных восхищенья
Скал и ручейков журчащих,
Но они душе забвенья
Не дают ни на мгновенье.
Даже музыка и пенье
Не приносят облегченья.
Даже дивный день весенний —
День, в который все созданья
От букашек до растений
Пребывают в ликованье,
А светило вверх стремится,
Все целуя на бегу,
И в ответ все веселится
И в лесу и на лугу.
Одержим извечной страстью,
В полумраке, средь ветвей,
Заливается от счастья
Влажной трелью соловей.
И, обласканный весной,
По траве зверек лесной
В упоенье скачет —
Тоже счастлив, значит.
Лес все больше оживает,
Покрывается листвой,
Солнцу весело кивает
Каждый цветик полевой,
И весь мир, ликуя,
Славит день прекрасный.
Только я тоскую,
Кавалер несчастный.
Отчего же мне на свете
Жить в печали суждено?
Чем терпеть страданья эти,
Лучше б умер я давно!
Боже, если я нарушу
Твой закон и сам собой
Выпущу из тела душу,
Будь не слишком строг со мной.
Что же я такого
Совершил плохого,
Раз меня такой
Ты казнишь тоской?
С высоты своей небесной
Ты хоть юность пожалей,
А не то конец известный
Положить придется ей.
Юность дорогая,
Ты уже без сил,
Громко я взываю —
Кто бы пособил?
Я брожу, стеная,
Слезы щеки мочат,
Отыскал врача я,
Врач лечить не хочет.
Раз никто в болезни
Мне помочь не может,
Значит, ждать полезней —
Смерть сама поможет.
Сердце от тоски
Рвется на куски.
Лучше жизни я лишусь,
Чем терпеть такую грусть!

Ох, беда мне, грешной,
Горе мне, сердешной,
Чьи мне обивать пороги,
Где искать подмоги?
Турок меня рубит,
Папа меня губит,
Кто ж меня, бедняжку, приголубит?
Плачу я, молю, вся в ранах:
Боже, покарай поганых!

Я как роза среди терний,
Мне грозит любой неверный,
А кто мог бы заступиться,—
Обобрать меня стремится.
Козни, ссоры
Да раздоры —
Нет надежной мне опоры!
Плачу я, молю, вся в ранах:
Боже, покарай поганых!

Я стремлюсь к тебе душою,
Нету от врагов покою,
Мне, несчастной и забитой,
Будь ты сам защитой!
Вкруг меня враги оравой,
Но избави, боже правый,
От купели их кровавой.
Плачу я, молю, вся в ранах:
Боже, покарай поганых!

Меня наказывает небо,
Но до конца не сокрушает,
Господь хоть мечет стрелы гнева,
Но милосердья не лишает.
Суров он взглядом,
Но добрым словом
Детей своих он утешает.
Так отчего же ныне
Ты в грусти и унынье,
О трепетный мой дух?

За тяжкий грех снести я счастлив
Господень гнев, чтоб через это
Познать, сколь грозен и участлив
В своем суде создатель света.
Я наказанье
Навек запомню,
И будет тем душа согрета.
Так отчего же ныне
Ты в грусти и унынье,
О трепетный мой дух?

Пусть я покинут буду всеми,
Лишь на тебя я уповаю,
Перед тобой, настанет время,
И я предстану, как мечтаю.
Взгляни, о боже,
Сюда, на землю,
К тебе я преданно взываю.
Так отчего же ныне
Ты в грусти и уиынье,
О трепетный мой дух?

Прочь все, кто с совестью лукавит,
Кто в заблуждениях упорен,
Господь мне скоро милость явит,
Он плевы отделит от зерен,
Он опечалит,
Он и утешит,
И тех возвысит, кто покорен!
Так отчего же ныне
Ты в грусти и уиынье,
О трепетный мой дух?

Почто пристегиваешь шпагу,
Какую выкажешь отвагу,
Коль сердцем не мужал в беде?
Почто немалое богатство
Употребляешь против братства
И смуту сеешь ты везде?
Большому пану не пристало,
Чтоб шпага попусту блистала,
Ее он должен обнажать
Лишь против недругов опасных,
А крепостных людей несчастных
Он должен ею защищать.

Тот, кто других судить берется,
А на себя не обернется,
Он как один звонарь, чудак,
Который, говорят, намедни
Исправно отзвонил к обедне,
А сам отправился в кабак.
Коль хочешь чистым быть, то ясно,
Что ловишь рыбу ты напрасно
Там, где водичка помутней.
А если угрожает ворог,
Всегда сухим держи свой порох
И доброе ружье имей.

Мне, говоря по чести, мнится,
Что заключение в темнице
Намного смерти тяжелей.
Что смерти может быть короче?
А тут страдай и дни и ночи
И об утраченном жалей.
Кто принял смерть, — мгновенье ока
И он уж от забот далеко,
Навек погас усталый ум.
А тут терзает наважденье —
Наступит ли освобожденье?
И избавленья нет от дум.

Справляя вольную работу,
Никто не пожалеет поту —
Всяк с радостью исполнит долг.
Слуга, издольщик или скотник,
Как и любой другой работник,
В труде за плату видит толк.
Кто сам себе постелит ложе,
Тому и спать на нем пригоже,
И сладок сон его, как мед.
Кому же довелось с рожденья
Испытывать лишь принуждение,
Тот весь свой век отраву пьет.

Нет, бедность вряд ли украшает
Тебя, и вряд ли возвышает
Твое достоинство она!
Будь, как Марк Туллий, ты отважен,
Зато мошной не больно важен —
Неважная тебе цена.
Презренье к бедняку простому
И кошельку его пустому
Естественно в стенах дворцов.
Но пуще всех в среде спесивых
Не жалуют вольнолюбивых
Поэтов и иных творцов.

Любовь слепа, и подтвержденья
Тому встречаю каждый день я.
Красавице вдруг мил урод,
Уродку полюбил красавец,

Юнец, стыда не опасаясь,
Старуху за себя берет.
Она дукатами поманит —
И тотчас же Дианой станет
И воссияет красотой.
Исток любовного недуга
В наш век в мошне, набитой туго,
А сердце нынче звук пустой.

Кто избегнет грозной божьей кары?
В месяц вресень, в третий день, татары
Коршуньем, кровавыми орлами,
Что кружат, чуть шевеля крылами,
В три часа, когда я распростился
С паствой и спокойно в путь пустился
К Бранчи со стенами крепостными,
Чтобы снова встретиться с родными,
С прихожанами, со всей прислугой,
С детками и милою супругой,
Коих я с напутствием любовным
Отослал, оставшись по церковным
Нуждам — чтобы для благословенья
Деток приводило населенье,—
Возле Сеницы, южней немного,
Где идет на Куново дорога,
На меня внезапно налетели
Хищной стаей, лаяли, свистели,
Что-то не по-нашему базлая,
Громким кликом страху нагоняя,
С луками тугими и плетями,
Со сверкающими палашами.
Палашом таким меня по шее
Бил татарин, силы не жалея.
Выпрягли коня, себе забрали,
А меня с двумя людьми связали —
С челядью вельможного Майтени,
Те от страха пали на колени,
Парень и посыльная — девица.
Нечему тут было и дивиться.
Я от страха обмер сам, не скрою,
Да еще все думал я с тоскою,
Что с женой, с детьми не попрощался
И что с ними навсегда расстался,
Что мне чаша горькая досталась
В рабстве, а не дома встретить старость.
Тронулись вперед, и в ту же пору
Столь печальный вид явился взору,
Что от горя стал мутиться разум:
Множество татар сошлось там разом,
Сеницких гоня, и все известных —
Женщин, и мужчин, и панн прелестных.
Надо мной рыдали прихожане,
Я — над ними. Что за наказанье
Бог на нас наслал в тот день ужасный!
И не мог несчастному несчастный,
Сознавая ужас положенья,
Молвить хоть словечко утешенья —
Зорко надзирали те над нами,
Били кулаками и кнутами.
Вот пошли поля, болота, кочки,
Узкие речушки, ручеечки,
И свалился конь со мной в трясину —
Больно нагрузили уж скотину!
Кабы не татарин, мне оттуда
Помогло бы вылезть только чудо.
И не чудо ль, что меня бучило
С грузом и конем не поглотило!
Вечером они остановились,
Развели костры и повалились.
Тут кривой татарин облаченье
Снял с меня в единое мгновенье,
Кинул мне какую-то сермягу,
Вырядил, как нищего бродягу.
Страх терзал, дождем всю ночь кропило,
Словом, не до сна той ночью было.
А кривой добрался до посыльной,
Грех творил над жертвою бессильной,
Плач, мольбы — ничто не помогало.
И такого делалось немало,
Видно, люди те зверей лютее —
Многих умертвили так злодеи.
Утром встали, сборы были скоры,
Впереди — дорога через горы.
Начали душить младенцев милых,
И швырять о землю что есть силы.
Если невредимое строенье
Видели в каком-нибудь селенье,
То огонь немедля разводили
И, спалив постройку, уходили.
В тот же день, по кочкам и болотам
Пробираясь, обливаясь потом,
Турок на пути мы повстречали.
«Поп, конец попу!» — они кричали
И, махая саблями, хотели
Зарубить меня н в самом деле.
К счастью, мой спаситель им сурово
Что-то крикнул, спасши жизнь мне снова.
Мы прошли их табор басурманский,
А потом валашский, христианский,
И на кочках над бурливым Вагом
Нам пришлось заночевать, беднягам,
Голодом и жаждой тяжко мучась.
Есть ли что страшней, чем пленных участь?
Конским нутом ноги нам скрутили,
Разлеглись на нас, как на настиле,
И всю ночь колодами лежали,
Даже шевельнуться не давали.
Тем же, что взывали к состраданью,
Отвечали кулаком и бранью.
В середине ночи этой длинной
Стали пленных потчевать кониной,
Без кусочка хлеба, несоленой,
На костре дымящем испеченной.
Ясно, что такое угощенье
Вызвало во мне лишь отвращенье,
Грязь и та подобной пищи чище,
Предпочел я утра ждать без пищи,
Лишь воды попив из мутной лужи.
Что ж, Спасителю пришлось и хуже,
Ради нас великой муке крестной
Подвергался наш отец небесный.