Антология - Песни и романсы русских поэтов
Г. А. Ривкин
Григорий Абрамович Ривкин (псевдоним — Н. И. Ривкин) родился в 1877 году в м. Лиозно Могилевской губ., умер в 1922 году в Киеве. Образование он получил во Франции. С 1902 года Ривкин стал участником революционного движения, был одним из организаторов Кронштадтского восстания 1906 года. Кроме публикуемого текста с именем Ривкина связывается перевод польской революционной песни «Кто кормит всех и поит?..» (1902).
644*
Море в ярости стонало,
Волны бешено рвались…
Волны знали, море знало,
Что́ спускалось тихо вниз…
Там в мешках лежат зашиты
Трупы юных моряков:
Были пред зарей убиты
Девятнадцать удальцов.
Море видело — косою
Шли спокойно моряки
С песней звучной, боевою…
Вкруг — солдатские штыки.
Братья братьев привязали
Крепко-накрепко к столбам…
Братья братьев расстреляли,
Ужас веял по волнам…
Небо сразу побледнело,
Люди торопились скрыть
Ими сделанное дело —
Трупы в море опустить.
Чтобы жертвы их не всплыли
На трепещущих волнах,
Люди с трупами зашили
Камни тяжкие в мешках…
День безоблачный сияет
В гавань дальних берегов,
Море бережно вздымает
Трупы славных моряков.
Вихрь промчался возмущенья,
Все народы гнев объял…
Смерть — царю, злодеям — мщенье,
Час суда для них настал…
З. Д. Бухарова
Зоя Дмитриевна Бухарова (Козина) родилась в 1876 году в Амстердаме. Дата смерти ее неизвестна. Дочь известного дипломата, Бухарова детство провела за границей, училась в католическом монастыре, а затем в Павловском институте (Петербург), по окончании которого безвыездно жила в деревне. Она сотрудничала в «Севере», «Всемирной иллюстрации», «Ниве» и других изданиях, кроме стихов писала рецензии (например, на книги Есенина и Клюева). На стихи Бухаровой сочиняли музыку второстепенные композиторы: С. Каменев («Воспоминание»), С. Штейнман («Я женщина…»), Кобеляцкая-Ильина («Из осенних мелодий»), Л. Лисовский («Последний цветок»), Б. Гродзкий («Весенняя ночь»), Р. Мервольф («В холодный, скучный мрак…»), М. Крылов («О желанный мой…»), М. Левитский («Ты один…»). Отдельным сборником стихи Бухаровой не издавались, некоторые из них вошли в антологию «Современные русские поэтессы…», сост. А. Сальников, СПб., 1905.
645. Ноктюрн*
Крики чайки белоснежной,
Запах моря и сосны,
Неумолчный, безмятежный
Плеск задумчивой волны.
В дымке розово-хрустальной
Умирающий закат,
Первой звездочки печальной
Золотой далекий взгляд.
Ярко блещущий огнями
Берег в призрачной дали,
Как в тумане перед нами —
Великаны корабли.
Чудный месяц, полный ласки,
В блеске царственном своем…
В эту ночь мы будто в сказке
Упоительной живем.
С. Е. Ганьшин
Сергей Евсеевич Ганьшин родился в 1878 году, умер в 1953 (?) году. В детстве он был пастухом, затем работал на подмосковных ткацких фабриках. За революционную деятельность Ганьшин был арестован и находился в заключении до 1908 года. В 1916 году он был сослан в Вятскую губ. Ганьшин состоял в Суриковском литературно-музыкальном кружке (с 1910 года). Его стихотворения, которые начали появляться в печати с 1908 года, были собраны в сборнике «Искры» (М., 1912).
646. Товарищам*
Нет, нам не отдыхать.
Мы работать должны что есть силы,
Знамя правды, борьбы
Понесем мы до самой могилы.
Кто в борьбе изнемог,
Чья душа от страданий изныла,
Пусть они отдохнут,
А у нас с вами есть еще сила.
Мы бороться должны,
Перенесть и позор и невзгоды…
Мы падем, но придет
Светлый праздник желанной свободы.
Ф. С. Шкулев
Филипп Степанович Шкулев родился в 1868 году в деревне Печатники Московской губ., умер в 1930 году в Москве. Мальчиком он работал на ткацкой фабрике, где получил увечье. Позже Шкулев торговал в овощной лавочке, вместе с М. Леоновым держал книжный магазин «Искра» (1905), издавал газету «Новая пашня» (1907) и журналы «Крестьянская правда» и «Гроза», сатирические журналы «Народный рожок»; в 1911 — «Мой рожок», «Заноза». За свою литературно-издательскую деятельность Шкулев приговаривался к тюремному заключению, административной высылке из Москвы, состоял под надзором полиции. После Октябрьской революции он принимал активное участие в литературно-общественной жизни, состоял в литературном объединении «Кузница». Стихи Шкулев начал писать с 15 лет, впервые в печати выступил в 1890 году (в коллективном сборнике «Наша хата», где появились стихи «В ночь под Ивана Купала» и «В день благовещения»). При жизни Шкулева издано три сборника его стихотворений: «Думы пахаря» (М., 1894), «Смелые песни» (М., 1911), «Гимн труду» (М., 1922).
647. Мы кузнецы*
Мы кузнецы, и дух наш молод,
Куем мы к счастию ключи!
Вздымайся выше, тяжкий молот,
В стальную грудь сильней стучи.
Мы светлый путь куем народу,—
Полезный труд для всех куем…
И за желанную свободу
Мы все страдаем и умрем.
Мы кузнецы. Отчизне милой
Мы только лучшего хотим.
И мы не даром тратим силы —
Не даром молотом стучим.
Ведь после каждого удара
Редеет тьма, слабеет гнет,
И по полям родным и ярам
Народ измученный встает.
А. Н. Будищев
Алексей Николаевич Будищев родился в 1867 году в Саратовской губернии, умер в 1916 году в Гатчине. Будучи студентом-медиком Московского университета, Будищев печатал стихотворения и рассказы в юмористических журналах «Развлечение», «Будильник», «Осколки». В 1890-е годы, переехав в Петербург, он стал профессиональным литератором, сотрудничал в «Русском богатстве», «Новом времени», «России», «Руси» и других периодических изданиях. Известность у современников Будищев приобрел своими юмористическими рассказами, писал он также романы и пьесы («Живые и мертвые»). При жизни Будищева вышел в свет единственный сборник его стихотворений (СПб., 1901). Как поэт Будищев не обладал большим талантом, но иногда критика отмечала мелодичность его стиха. Впрочем, лишь немногие его произведения были положены на музыку: «На что ты сердишься…» (М. Остроглазов, К. Тидеман), «Расскажи мне…» (В. Орлов), «Я люблю эту ширь ароматных степей…» (И. Корнилов), «Победитель» (В. Прейс). Популярным романсом стало лишь публикуемое стихотворение поэта.
648*
Только вечер затеплится синий,
Только звезды зажгут небеса
И черемух серебряный иней
Уберет жемчугами роса, —
Отвори осторожно калитку
И войди в тихий садик как тень,
Да надев потемнее накидку,
И чадру на головку надень.
Там, где гуще сплетаются ветки,
Я незримо, неслышно пройду
И на самом пороге беседки
С милых губок чадру отведу.
Песни неизвестных авторов середины XIX — начала XX века
Долго нас помещики душили,
Становые били,
И привыкли всякому злодею
Подставлять мы шею.
В страхе нас квартальные держали,
Немцы муштровали.
Что тут делать, долго ль до напасти —
Покоримся власти!
Мироеды тем и пробавлялись, —
Над нами ломались,
Мы-де глупы, как овечье стадо,—
Стричь и брить нас надо.
Про царей попы твердили миру —
Спьяна или с жиру, —
Сам-де бог помазал их елеем,
Как же пикнуть смеем?
Суд Шемякин — до бога высоко,
До царя далеко:
Царь сидит там, в Питере, не слышит,
Знай указы пишет.
А указ как бисером нанизан,
Не про нас лишь писан;
Так и этак ты его читаешь —
Всё не понимаешь.
Каждый бутарь звал себя с нахальством —
Малыим начальством.
Знать, и этих, господи ты боже,
Мазал маслом тоже.
Кто слыхал о двадцать пятом годе
В крещеном народе?
Когда б мы тогда не глупы были,
Давно б не тужили.
Поднялись в то время на злодеев:
Кондратий Рылеев,
Да полковник Пестель, да иные
Бояре честные.
Не сумели в те поры мы смело
Отстоять их дело.
И сложили головы за братий
Пестель да Кондратий,
Не найдется, что ль, у нас иного
Друга Пугачева,
Чтобы крепкой грудью встал он смело
За святое дело!
Славься, свобода и честный наш труд!
Пусть нас за правду в темницу запрут,
Пусть нас пытают и жгут нас огнем —
Песню свободе и в пытке споем!
Славься же, славься, родимая Русь,
И пред царем и кнутами не трусь;
Встань, ополчися за правду на брань,
Встань же скорее, родимая, встань!
Золотых наших дней
Уж немного осталось,
А бессонных ночей
Половина промчалась.
Проведемте ж, друзья,
Эту ночь веселей,
Пусть студентов семья
Соберется тесней!
Проведемте ж, друзья,
Эту ночь веселей,
Пусть студентов семья
Соберется тесней!
Наша жизнь коротка,
Всё уносит с собой,
Наша юность, друзья,
Пронесется стрелой.
Проведемте ж, друзья… и т. д.
Не два века нам жить,
А полвека всего.
Так тужить да грустить,
Друг мой, право, смешно.
Проведемте ж, друзья… и т. д.
В голове удалой
Много сладостных дум;
Буря жизни и вой
Не заглушат их шум.
Проведемте ж, друзья… и т. д.
Пусть на небе гроза,
А во тьме для меня
Моей милой глаза
Блещут ярче огня.
Проведемте ж, друзья… и т. д.
Не любить — загубить
Значит жизнь молодую.
В жизни (мире) рай — выбирай
Себе деву любую!
Проведемте ж, друзья… и т. д.
В объятиях девы,
Как ангел прекрасной,
Забудем же, други,
Всё горе свое.
Проведемте ж, друзья… и т. д.
И счастия полны,
С улыбкою страстной,
Умрем, забывая
Весь мир, за нее.
Проведемте ж, друзья… и т. д.
И чем больше и злей
Будет гром грохотать,
Тем отраднее с «ней»
Будем мы пировать.
Проведемте ж, друзья… и т. д.
Наша жизнь коротка,
Всё уносит с собой.
Пусть разгульна, легка
Мчится юность стрелой!
Проведемте ж, друзья… и т. д.
На разгульном пиру
Пусть вино нам отрада,
Пусть и песня веселья
Всем горям преграда.
Проведемте ж, друзья… и т. д.
Пойте, ликуйте
Беспечно, друзья,
А песня польется,
Как влаги струя.
Проведемте ж, друзья… и т. д.
Пусть ликует твой враг,
Твои силы губя,
Только б было светло
На душе у тебя.
Проведемте ж, друзья… и т. д.
И чтоб в дом твой друзья,
Люди честные шли,
И на смену отцов
Нам младенцы росли.
Проведемте ж, друзья… и т. д.
И чтоб мог ты врагу
В очи смело глядеть
И пред смертью своей
Не дрожать, не бледнеть.
Проведемте ж, друзья… и т. д.
Не боюсь я судьбы,
Не боюсь я врагов:
Силы есть для борьбы,
Руки есть для трудов!
Проведемте ж, друзья… и т. д.
Кто из нас победит, —
Эта речь впереди;
А покуда кипит
Жажда жизни в груди.
Проведемте ж, друзья… и т. д.
Выпьем, братцы, теперь
Мы за русский народ,
Чтобы грамоту знал,
Чтобы шел всё вперед!
Проведемте ж, друзья,
Эту ночь веселей,
Пусть студентов семья
Соберется тесней!
Проведемте ж, друзья,
Эту ночь веселей,
Пусть студентов семья
Соберется тесней!
Не пробуждай воспоминаний
Минувших дней, минувших дней —
Не возродишь былых желаний
В душе моей, в душе моей.
И на меня свой взор опасный
Не устремляй, не устремляй,
Мечтой любви, мечтой прекрасной
Не увлекай, не увлекай.
Однажды счастье в жизни этой
Вкушаем мы, вкушаем мы.
Святым огнем любви согреты,
Оживлены, оживлены.
Но кто ее огонь священный
Мог погасить, мог погасить,—
Тому уж жизни незабвенной
Не возвратить, не возвратить!
Вы жертвою пали в борьбе роковой
Любви беззаветной к народу,
Вы отдали всё, что могли, за него,
За жизнь его, честь и свободу.
Порой изнывали по тюрьмам сырым;
Свой суд беспощадный над вами
Враги-палачи изрекали порой,
И шли вы, гремя кандалами.
А деспот пирует в роскошном дворце,
Тревогу вином заливая,
Но грозные буквы давно на стене
Чертит уж рука роковая.
Настанет пора — и проснется народ,
Великий, могучий, свободный.
Прощайте же, братья, вы честно прошли
Ваш доблестный путь благородный!
По пыльной дороге телега несется,
В ней по бокам два жандарма сидят.
Сбейте оковы,
Дайте мне волю,
Я научу вас свободу любить.
Юный изгнанник в телеге той мчится,
Скованы руки, как плети висят.
Сбейте оковы… и т. д.
Дома оставил он мать беззащитную,
Будет она и любить и страдать.
Сбейте оковы… и т. д.
Дома оставил он милую сердцу,
Будет она от тоски изнывать.
Сбейте оковы… и т. д.
Вспомнил он, бедный, дело народное,
Вспомнил, за что он так долго страдал.
Сбейте оковы… и т. д.
Вспомнил и молвил: «Дайте мне волю,
Я научу вас свободу любить».
По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах.
Идет он густою тайгою,
Где пташки одни лишь поют,
Котел его сбоку тревожит,
Сухие коты ноги бьют.
На нем рубашонка худая,
Со множеством разных заплат,
Шапчонка на нем арестанта
И серый тюремный халат.
Бежал из тюрьмы темной ночью,
В тюрьме он за правду страдал —
Идти дальше нет больше мочи,
Пред ним расстилался Байкал.
Бродяга к Байкалу подходит,
Рыбацкую лодку берет
И грустную песню заводит —
Про родину что-то поет:
«Оставил жену молодую
И малых оставил детей,
Теперь я иду наудачу,
Бог знает, увижусь ли с ней!»
Бродяга Байкал переехал,
Навстречу родимая мать.
«Ах, здравствуй, ах, здравствуй, мамаша,
Здоров ли отец, хочу знать?»
— «Отец твой давно уж в могиле,
Сырою землею зарыт,
А брат твой давно уж в Сибири,
Давно кандалами гремит.
Пойдем же, пойдем, мой сыночек,
Пойдем же в курень наш родной,
Жена там по мужу скучает
И плачут детишки гурьбой».
Солнце всходит и заходит,
А в тюрьме моей темно.
Дни и ночи часовые,
Да э-эх!
Стерегут мое окно.
Как хотите стерегите,
Я и так не убегу,
Мне и хочется на волю,
Да э-эх!
Цепь порвать я не могу.
Ах! вы цепи, мои цепи,
Вы железны сторожа!
Не сорвать мне, не порвать вас,
Да э-эх!
Истомилась вся душа.
Солнца луч уж не заглянет,
Птиц не слышны голоса,
Как цветок и сердце вянет,
Да э-эх!
Не глядели бы глаза!
Потеряла я колечко, потеряла я любовь,
А по этом по колечке буду плакать день и ночь.
Где девался тот цветочек, что долину украшал,
Где мой миленький дружочек, что словами обольщал?
Обольстил милый словами, он уверил навсегда:
«Не плачь, девица, слезами, — будешь вечно ты моя».
Мил уехал и оставил мне малютку на руках,
Как взгляну я на малютку, так слезами и зальюсь:
Чрез тебя, моя малютка, пойду в море утоплюсь.
А тебя, мой злой мучитель, я навеки прокляну.
Долго русою косою трепетала по волне,
Правой рученькой махала — прощай, миленький, прощай!
Ни на что так не взирала, как на этот темный бор.
Ни о ком так не страдала, как о миленьком своем.
Грозно и пенясь, катаются волны.
Сердится гневом объятый, широкий Байкал.
Зги не видать. От сверкающей молньи
Бедный бродяга запрятался в страхе меж скал.
Чайки в смятеньи и с криком несутся,
А ели как в страхе дрожат.
Грозно и пенясь, катаются волны,
Сердится гневом объятый, широкий Байкал.
Чудится в буре мне голос знакомый,
Будто мне что-то давнишнее хочет сказать.
Тень надвигается, бурей несомая,
Сколько уж лет он пощады не хочет мне дать!
Буря, несися! Бушуй, непогода!
Не вас я так крепко страшусь.
Тень надвигается, бурей несомая,
Гонится всюду за мной, лишь я не боюсь!
Глухой неведомой тайгою,
Сибирской дальней стороной,
Бежал бродяга с Сахалина
Звериной узкою тропой.
Шумит, бушует непогода,
Далек, далек бродяге путь.
Укрой тайга его глухая —
Бродяга хочет отдохнуть.
Там далеко за темным бором
Оставил родину свою,
Оставил мать свою родную,
Детей, любимую жену.
«Умру, в чужой земле зароют,
Заплачет маменька моя,
Жена найдет себе другого,
А мать сыночка никогда».
Вот мчится тройка почтовая
По Волге-матушке зимой,
Ямщик, уныло напевая,
Качает буйной головой.
«О чем задумался, детина? —
Седок приветливо спросил.—
Какая на сердце кручина,
Скажи, тебя кто огорчил?»
— «Ах, барин, барин, добрый барин,
Уж скоро год, как я люблю,
А нехристь-староста, татарин,
Меня журит, а я терплю.
Ах, барин, барин, скоро святки,
А ей не быть уже моей,
Богатый выбрал, да постылый —
Ей не видать отрадных дней…»
Ямщик умолк и кнут ременный
С досадой за пояс заткнул.
«Родные, стой! Неугомонны! —
Сказал, сам горестно вздохнул.—
По мне лошадушки взгрустнутся,
Расставшись, борзые, со мной,
А мне уж больше не промчаться
По Волге-матушке зимой!»
Дремлют плакучие ивы,
Низко склонясь над ручьем,
Струйки бегут торопливо,
Шепчут во мраке ночном,
Шепчут во мраке, во мраке ночном!
Думы о прошлом далеком
Мне навевают они…
Сердцем больным, одиноким
Рвусь я в те прежние дни!..
Рвусь я в те прежние, светлые дни.
Где ты, голубка родная?
Помнишь ли ты обо мне?
Так же ль, как я, изнывая,
Плачешь в ночной тишине…
Плачешь ли так же в ночной тишине…
Далеко в стране Иркутской
Между двух огромных скал,
Обнесен стеной высокой,
Александровский централ.
Чистота кругом и строго,
Ни соринки не найдешь:
Подметалов штук десяток
В каждой камере найдешь.
Дом большой, покрытый славой,
На нем вывеска стоит,
А на ней орел двуглавый
Раззолоченный висит.
По дороге тройка мчалась,
В ней был барин молодой.
Поравнявшись с подметалой,
Крикнул кучеру: «Постой!
Ты скажи-ка мне, голубчик,
Что за дом такой стоит?
Кто владелец тому дому?
Как фамилия гласит?»
— «Это, барин, дом казенный —
Александровский централ,
А хозяин сему дому
Здесь и сроду не бывал.
Он живет в больших палатах,
И гуляет, и поет,
Здесь же в сереньких халатах
Дохнет в карцере народ».
— «А скажи-ка мне, голубчик,
Кто за что же здесь сидит?»
— «Это, барин, трудно помнить:
Есть и вор здесь и бандит.
Есть за кражи и убийства,
За подделку векселей,
За кредитные билеты…
Много разных штукарей.
Есть за правду за народну:
Кто в шестом году восстал,
Тот начальством был отправлен
В Александровский централ.
Есть преступники большие,
Им не нравился закон,
И они за правду встали,
Чтоб разрушить царский трон.
Отольются волку слезы.
Знать, царю несдобровать!»
Уловив слова угрозы,
Барин крикнул: «Погонять!»
Приложение
