Наталия Солодкая - Волшебство (сборник)
Саник протягивал к Бабушке перемазанные руки и начинал поднимать её с галошницы, продолжая просить прощения. Бабушка, собрав все силы, поднималась и начинала стаскивать с «подлеца» грязную одежду и обувь, причитая при этом, что его счастье, что теперь мы живём со всеми удобствами и горячей водой, а если бы на старой квартире в таком виде пришёл, то давно похоронил бы Бабушку. Замочив в ванной одежду Саника, Бабушка принималась искать снадобье, которым можно было оттереть с его рук мазут: мальчишко-то голодный пришел, а как такими руками есть?
Поздно вечером, когда Санику пора было спать, Бабушка укладывала внука и, укрывая одеялом, приговаривала:
– Спи, ненаглядный мой.
Саник целовал бабушкины руки и просил:
– Бабенька, приляг со мной ненадолго.
Бабушкино сердце таяло от его ласки, подобно воску, и замирало от нежности. Она уже забыла про дневные страсти и про замоченную в ванной грязную амуницию Саника, которую ей еще предстояло отстирать. Всё это было сейчас неважно. Загнув край белоснежной простынки, миниатюрная Бабушка пристраивалась с краешку и, обняв внука, в ответ на его ласку осыпала поцелуями мальчишеские руки, всё еще пахнувшие мазутом.
XIДеревня Куракино, а вернее то, что от неё осталось, ещё дымила печными трубами последних деревянных домов в окружении фруктовых деревьев и палисадников. На улице, вызывая восторженное любопытство городской детворы, изредка появлялась повозка с запряжённой в неё самой настоящей лошадью, а новая жизнь в виде жёлтеньких, салатовых и голубых пятиэтажек уже уверенно заполняла отвоёванную у деревни территорию. Новостройки взрывали это пространство, перекраивая до неузнаваемости сложившийся ландшафт, меняя масштаб и представления о расстоянии. Ещё недавно казавшееся внушительным на фоне деревянных изб здание клуба, фасад которого чем-то напоминал старинную усадьбу, словно скукожилось и вросло в землю, придавленное обступившими его прямоугольниками новеньких высоток. Сельский магазинчик с деревянным крыльцом, который, казалось, находится на самом краю деревни, теперь вдруг оказался совсем близко, через три пятиэтажки от дороги. А потом он и вовсе исчез, словно растворился.
Радостные новосёлы месили грязь купленными специально к переезду резиновыми сапогами, прокладывая себе дорогу до ближайшей автобусной остановки, но это пустячное обстоятельство не могло испортить невыразимого счастья обретения нового жилья со всеми удобствами.
Такими новосёлами предстояло стать и жильцам нашего коммунального обиталища. Мы покидали наш старый дом с серым забором, увенчанным колючей проволокой, двор с могучими берёзами, среди которых ютились сараи и душевые кабинки. Мы прощались с нашим обиталищем, с длинным коридором и большой общей кухней на пять семей, где ещё совсем недавно кипела жизнь «островитян», и в которой никакое событие не могло долго оставаться тайной. Здесь ссорились и мирились, выясняли отношения и прощали друг друга.
Мы навсегда оставляли дом, который принял сначала меня, а потом моего брата. Самое прекрасное место на Земле, потому что он был точкой в пространстве, из которой возник наш маленький Рай.
Утром, открыв глаза, я окинула взглядом комнату, в которой мне была знакома каждая трещинка на потолке. Вот у этой стены раньше стояла моя кроватка с нитяной сеткой, над которой висел коврик с девочкой и мальчиком с мячиком. А вот в этом углу, на маминой швейной машинке, каждый год устанавливалась настоящая, живая ёлка. Вот у окна мой письменный стол с коричневой настольной лампой, а там, в углу книжный шкаф и этажерка с книгами. На этом шифоньере Отец вешал простыню, и комната становилась кинозалом, в котором нам с братом показывали диафильмы. А вот на этих широких подоконниках я усаживалась с ногами и могла часами разглядывать морозные узоры или уноситься далеко-далеко, вглядываясь в мерцающие под светом луны искры сугробов.
Интересно, а приживутся ли на новом месте бабушкины фиалки в этих больших горшках? Как-то Бабушка их только в другую комнату перенесла, а они уж от этого и заболели. Совсем цвести перестали, что Бабушка ни делала. Всё переживала, что погибнут. А потом вдруг к 8 марта разом все и зацвели: целые клумбы на подоконниках образовались. У Бабушки радости не было предела: все поливала их да приговаривала:
– Милые вы мои, уж как вы нежитесь-то!
Мне тогда года три было. Играю я в комнате, а по радио сообщают, что сегодня 8-е марта и нужно дорогих женщин поздравлять и дарить их любимые цветы.
Я даже игрушки отложила в сторону. Думаю, а кто у меня дорогая женщина? Ясно кто – Бабушка. Значит, ей я и должна подарить любимые цветы. А какие цветы у неё любимые? Известно, фиалки. Медлить было нельзя: день близился к концу, и 8-е марта заканчивалось. Поднявшись с полу, я выбрала самое красивое своё ведерко: бордовое, с эмалевой росписью. Затем достала мамины маникюрные ножницы с загнутыми концами и срезала головки со всех фиалок. Со всех без исключения. Получилось почти полное ведёрко. В точности как в мультфильме про двенадцать месяцев, где девочка целую корзинку подснежников набрала. Вот Бабушка-то обрадуется красотище такой! От восхищения у меня прямо сердце зашлось. Иду в кухню, впереди себя ведёрко с фиалками несу, предвкушаю бабушкин восторг. Захожу на кухню, а Бабушка там лепешки жарит.
Я протягиваю ей ведёрко с фиалками и говорю:
– Баба, я поздравляю тебя с восьмым марта. Вот тебе твои любимые цветы.
Но вместо восторга, Бабушка побледнела, схватилась за сердце и сползла по стенке на табуретку, прикрыв глаза. Я ужасно испугалась и заплакала, тормоша Бабушку.
– Дочка, милая моя, зачем же ты фиалочки-то срезала, – побелевшими губами прошептала Бабушка.
Я поняла, что совершила что-то ужасное. На Бабушке не было лица. Повесив ведёрко с фиалками на локоток и прикрыв глаза ладошками, я безутешно зарыдала. Праздника не получилось. Придя в себя, Бабушка, подошла ко мне, взяла на руки и, покрывая поцелуями мои волосы, мокрые от слёз ладошки и щёки начала утешать, приговаривая:
– Не плачь, матушка ты моя дорогая! Да как же я не разглядела-то в ведёрке, какой ты мне подарок принесла. Ведь ты мне от всей души! А я-то, старая, не поняла сразу. – Тут в кухню зашла соседка Рита:
– Что это у вас за происшествие?
Бабушка, не выпуская меня с рук, радостным тоном возвестила:
– Как же, Рита, не то ты не знаешь? Сегодня же 8-е марта, вот Натка-то пришла баушку свою поздравить. Да ничем-нибудь, а живыми цветами. Поди, кто ещё у нас цветами-то кого поздравил?
Я чувствовала, как к горлу подкатил комок, а в глазах предательски защипало. Здесь прошло моё детство и всё это я вижу в последний раз. Все вещи ещё на своих местах, и я тоже здесь, но что-то невидимое, очень значимое уже покинуло эти стены, сделав пространство дома неодушевлённым. Я смотрела вокруг и не узнавала своего жилища: вокруг меня были лишь привычные материальные предметы, но душа уже покинула этот дом. Я знала точно, что у нашего дома есть душа.
Жильцы дома пребывали в каком-то взволнованно-растерянном состоянии. Как долго они мечтали о том, что когда-нибудь заживут в отельной квартире со всеми удобствами, в которой не будет досужих соседей, кухонных разборок, выяснений на тему «кому на этой неделе мыть коридор» и прочих проблем коммунального быта. И вот этот долгожданный миг наступил. Но какое-то необъяснимое, щемящее чувство примешивалось к радости, придавая ей горьковатый привкус. Это ощущение пришло ко всем без исключения, и суетящиеся в сборах соседи, не понимая, что с ними происходит, в смущении отводили друг от друга глаза, словно боясь выдать охватившие их чувства. Ссоры, обиды, взаимные претензии, сплетни и общая неустроенность – всё это казалось теперь таким мелким, ничтожным, ненужным, не имеющим никакого значения. Имело значения лишь одно: они навсегда покидают этот дом, в котором вместе столько пережито, и, уйдя в новую, более благополучную жизнь, уже никогда больше не увидятся, как раньше.
Это объединившее всех чувство было столь сильным, что заполнило собой всё пространство покидаемого дома, напряжённо повиснув в воздухе. То и дело кто-то из женщин, отвернувшись, украдкой вытирал глаза. И родители, и Бабушка, паковавшие вещи, были взволнованы. Отцу для перевозки вещей командование воинской части выделило машину, которая вот-вот должна была прибыть. Я выбежала в ставший вдруг таким пустым двор, где грустно свесили свои серёжки наши старые берёзы, как-то сиротливо прижались к серому забору кусты жёлтой акации, переплетя свои ветви с вишней, всплакнувшей выступившей на кривом стволе капелькой смолы. Коричневатые бархатцы, посаженные Бабушкой, казались брошенными: сегодня вечером их некому будет полить. Всё, всё было по-другому. Прощай, мой двор.
Наша семья выезжала из дома первой. Бабушка зашла на когда-то заставленную всякой хозяйской утварью, а теперь словно осиротевшую, кухню и остановилась у того места, где ещё совсем недавно стоял наш стол. Волшебница обходила каждый уголок своих владений, чтобы забрать самое главное, что ей предстояло перевезти на новое место: атмосферу и дух Маленького Рая.
