Людмила Кулагина - Радость и грусть бытия

В стихах твоих довольно пессимизма, –
Мне попенял однажды друг мой Паша. –
Зачем про смерть писать, про катаклизмы?
И так ли жизнь уже печальна наша?..

– Твоя, не знаю, но в моей хватает
Болезней, боли, бедности и грусти.
Мне Муза рубище души стихом латает:
Поставит латку, – на день грусть отпустит.

Когда-то, помнится, прочла у Цицерона,
Что философствовать – себя готовить к смерти.
Она незримо вызревает в пышных кронах
И ни листочка уж не пощадит, поверьте.

И кто сказал, что в жизни только радость
Свои насвистывать одна должна напевы?..
Не всё в ней солнце, есть дожди и грады,
И горек плод, доставшийся от Евы.

Нельзя весь путь протопать в эйфории,
Дивясь красотам, в «ахах», восклицаньях.
Ведь как бы высоко мы не парили,
Вернёмся всё ж к земному созерцанью,

Которое пристрастно, вовлечённо,
Здесь отстранённость от эмоций единична.
И кто всеобщую увидел обречённость,
Совсем не означает – принял лично…

Всё так же рвёмся мы к комфорту, славе, дéньгам,
Бежим от грусти в иллюзорность счастья,
Но, как из рая изгнанный когда-то демон,
Всего лишиться можем в одночасье.

О, как хотелось бы от бед отгородиться, –
Своих и ближнего, не слышать и не видеть.
Но… угораздило нас на земле родиться,
Карикатурной и мифичной, как Овидий[40].

Не лучше ль будет, все отбросив призмы,
Что радуг счастья лишь давали преломленья,
Грешить осознанным и здравым пессимизмом,
В нём черпать оптимизм средь суеты и тленья?..

Черепичные вафельки-крыши,
Грядки белые – яхты в порту.
Взгляд мой с кручи небесной отыщет
Домик ваш, обведённый в черту.

Пишешь ты, домик тот – с мезонином.
Я представить его не ленюсь,
Только вместо наглядной картины
Слышу чеховский отзвук: «Мисюсь»[41].

Сверху камни крутых волнорезов
Чешуёю мне кажутся рыб:
В лапах порт будто держат[42], отрезав
От напора штормов и волн-глыб.

Голубые бассейнов кюветки[43],
Редких рощиц деревья, кусты,
Иероглифы улочек-ветки,
Променажи где делала ты,

Открывая красоты местечка
В южном сине-зелёном краю.
Трудно сверху узреть человечков, –
Только крыши домов их в раю.

Взгляд мой ищет, опять что-то ищет…
Что? – Сама я себе не скажу.
Но, как ястреб несытый над пищей,
Над открыткой твоей я кружу…

Сегодня грусть ко мне пришла
Забытой тихой гостьей.
На небе серость, муть и мгла.
И дождик чуют кости.

И сон под утро посетил
С вестями от погоста,
И нет желания, ни сил
Спровадить утра гостью.

И грустный крутится мотив
Про осень и про маки[44].
Она нас всех «озолотит»
И отлетит во мраке.

Ищу причин, не нахожу,
Чтоб выпроводить гостью.
Я от неё не ухожу,
Не строю в радость мостик

Из хилых досточек мечты, –
Она теперь погасла.
И ты, мой друг ненастный, ты
Не подливай хоть масла

В костёр осенних дум и слов
В обители печали,
Где птицу счастья птицелов
Всё стережёт ночами…

Где я бываю – забываю
В тот час, когда пишу стихи,
В каком-то мире пребываю,
Где все тела, как пух, легки.

И мысль незримою пушинкой
Плывёт куда-то в облака, –
Где души всех ацтеков-инков[45], –
Через пространства и века.

На сон похожи откровенья –
Бери и царствуй, и владей:
Открылась дверь в Сезам[46] мгновенья
И вход в надмирный мир идей[47].

И смещены пространства рамки,
И час вмещает уйму лет.
Себе кажусь я иностранкой
С каких-то сказочных планет,

Иных отчизн нащупав нити,
Их языков и городов –
Тутанхамонов[48], Нефертитей[49], –
И древних истин их родов.

И лишь когда поставлю точку,
Скитанья рифмой утоля,
Я обретаю плоть и почву
И вижу вновь твой свет, Земля.

Как хочется сказки и тёплого моря,
Его изумрудных волнистых полей,
Роскошных закатов, воздушных просторов,
Где прямо с небес льётся синий елей.

Где светятся, солнцем играя, ракушки,
Алмазно блестят от водички морской,
Где лето ладошкою гладит макушку,
А камни истории просят: «Постой,

Прислушайся к звукам времён: Мнемозина
Сама здесь, босая, ходила вчера…».
Здесь вежливы люди и ласковы зимы,
И утра – как жемчуг, агат – вечера.

Забудь обо всём, – напевают Сирены,
И привкус их песен-сиропа во рту.
Здесь выйдет на берег Венера из пены[50],
Стыдливо прикрыв красоты наготу.

Соборы хранят дух и след кардиналов,
А замки в портретах – величие лиц,
И роскошью прежнею веет в их залах,
И помнят предметы интриги кулис.

В руинах и замках здесь царствует древность.
Ухожены улочки, парки, сады.
И крона пышна здесь истории древа,
И ныне её благодатны плоды.

Зачем я не там? Кто сыграл злую шутку? –
В деревне Гадюкино[51] снова дожди…
Мне Муза поёт в тростниковую дудку:
«Утешься, не плачь, подожди, подожди…»

В моей памяти луг никогда не увянет:
Каймой там крапива, репейник-лопух,
Звенит колокольчик, белеет нивяник,
И к смолке всё липнет – и мошки, и пух.

А в гуще травы, в комариных угодьях
Рубинчики ягод рассыплет июль.
И тащим домой мы в авоськах походных
Пучки трав от хворей – «зелёных пилюль».

Пустырник, чтоб тихие сны ночью снились,
Цвет «мяты собачьей» – от кашлей-простуд,
Чтоб лёгкие наши к зиме укрепились, –
Травы-муравы ото всяких остуд.

Смородины листья – суставам подмога,
Желтки одуванчиков и репешок.
Покажется длинною к дому дорога,
Поддержит кленовый в пути посошок.

Развешу я в доме пучки и пучочки,
Пусть пахнут и сохнут: поклон тебе, луг!
Отправлю с оказией травок я дочке,
Чтоб чаем из трав скрасить зимний досуг.

Цветёт в моей памяти луг и не вянет,
И я каждый год с ним свидания жду.
Пусть в холод зимы клевер, смолка, нивяник
Костёр цвета летнего счастья мне жгут.

Жить с ощущением удачи,
Пока судьба тебя везёт,
И пусть коней сменила кляча,
И пусть горчит всё больше мёд…

Но вот проснёшься на рассвете:
Льёт утро в окна мягкий свет,
И – радость, что живёшь на свете,
Где многих просто больше нет.

И Бог тебя сподобил лето
Узреть, услышать, обонять
Ещё одно, и чудо это
Тьма не смогла пока отнять.

Бог чудеса даёт по вере,
И если ей не обделён,
Сквозь мрак времён нам светят двери
В тот мир, где всякий окрылён,

Неувядаемым где цветом
Цветут и души, и кусты,
Где нет времён, – сплошное лето,
И вечно в этом лете ты.

Но всё ж земное наше лето
Не тороплюсь на тó менять.
В несовершенном лете этом
Хочу я жить, и травы мять,

Пьянеть от запахов и красок,
С утра ждать чуда каждый день, –
Душой ребёнка в мире сказок, –
Где всё загадочно: и тень

Густая лип, дубов и клёнов,
И дно туманное пруда,
И взгляд русалочий зелёной
Лягушки, прыгнувшей туда,

И золото речных кубышек,
Фужеры белых лилий днём,
Прозрачный свет кипрейных вышек,
И щедрый к зёрнам чернозём…

Как хорошо земное лето!
Когда придётся умирать,
Я снова вспомню чудо это, –
Мне есть, что на земле терять.

Хоть и радость даёт невеликую,
И печалям моим нет конца,
Но – цепляюсь за жизнь повиликою,
Пока Небо не вышлет гонца:

То ли тёмного демона страшного,
То ли Ангела Светлого мне.
Убегаю от дня я вчерашнего,
Но и в нынешнем дне счастья нет.

Лишь минуты порхающей радости
Даст судьба испытать редкий шанс,
Тут же свалятся разные гадости, –
Не нарушить чтоб жизни баланс.

Для судьбы всё забава, всё – шалости,
Что творит, вряд ли знает сама,
Для неё нет симпатии-жалости,
Как ребёнок, жестока она.

Так, на грани она балансирует
Счастья-горя, как эквилибрист:
То историю пишет красивую,
То вдруг скомкает жизнь, словно лист.

Но – цепляюсь за жизнь повиликою,
Без корней и без крепких начал:
Ведь последней печалью великою
Светит ближе и ближе причал…